Княжья воля (СИ) - "Константин" - Страница 20

Пока отец говорит, Ингорь скидывает верхнюю одежду, проходит к Сильвестру, несколько раз лупит мешок вертикальной "кружкой" в "печень", потом проводит неплохой крюк в верхнюю часть предполагаемого туловища. На каждый удар Сильвестр отзывается сочным шмяком.

— Угомонись, княжич! — недовольно произносит Рогволд. — Негоже.

— Почему? — с улыбкой удивляется отпрыск. — Если б не эта штука, нам ни за что не победить воеводу. И если бы не Стяр…

— Знаю, что Стяр! — резко обрывает сына князь. — Потому и пришел дать ему десяток. Хочу держать на подоле постоянную сторожу. Лихие дела творятся, за всем нужен пригляд, ни глаз ни рук не хватает. Еще хочу ставить в Заполотье корабельный двор. Стеной окружить, вежу возвести. По весне начнем работы. Сейчас нужно размечать места, готовить лес. Сологуб, сам отберешь себе людей. Тебе, Стяр, Вендар подскажет кого взять. Думаю два десятка будет вполне довольно, чтобы моих мастеров и работный люд никто не обижал. Коль найдете где жить, в гриднице можете больше не появляться. Над вами поставлю Ольдара, полно ему в тереме сиживать, пущай привыкает.

Ингорь хмыкнул и озадаченно наморщил лоб, показывая, что это назначение для него как минимум неожиданно. В глазах Вендара следы легкого шока, именно ему придется ежедневно да не по разу топтать ногами расстояние от города до посада, проверяя наши порядки и подтирать задницу младшему Рогволдовичу.

Не дождавшись возражений и конструктивных комментариев, Рогволд выпивает холодного квасу из общаковой полуведерной братины и спешит свернуть визит.

Напоследок сотник добавляет от себя, что со сторожи по городу нас снимает, отправиться на подол мы должны через день и пора бы нам начать собирать манатки. Пообещав скоро вернуться для распределения людей по десяткам, Вендар двинулся догонять князя.

Вот так да! Выгоняют как старого беззубого пса из будки. Да ладно бы пес, целую свору на улицу вышвыривают. Нормально так отблагодарил Рогволд свою молодую гридь, по-княжески. Причиной тому могут служить различные факторы, нам сирым знать всего не положено — не бояре, но, думается мне, есть у кого-то большие виды на нашу жилплощадь. Квартирный, так сказать, назрел вопрос.

Больше всех недовольным решением князя оказался Сологуб. Незыблемое положение дружинного "дядьки" безвозвратно попрано недвусмысленным намеком освободить гридницу. Ему, как и доброй половине недавних новобранцев приткнуться в подоле совершенно некуда. Кто попронырливей, тот успел пристроиться у зазноб, родственников или друзей еще до холодов, а теперь зима на дворе, под телегой не поночуешь. Пришлось мне на правах равного в воинском звании носатого утешать.

— Слышь, Сологуб, что мы не служивые? Приказы не обсуждают. Не на убой же посылают, притулимся куда-нибудь, не в пустыне.

Мудрым решением сотника десяток мой для солидности и увеличения боевой мощи разбавился опытными гриднями. Помимо Жилы, Невула, Мороза, смуглолицего Ясеня (все таки есть в нем что-то мулатское), Шеста и поправившегося Праста, Вендар отрядил к нам Врана и еще троих дружинников. Если упитанного Волю и угрюмого Неждана я знал сравнительно давно, то третьего гридня видел в первый раз. Точнее — второй. Позже я вспомнил его удивленное лицо на пиру, после моей расправы со злопамятным родственником Харана. Парня звали Стеген, был он урманом по крови и являлся одним из двух скандинавов в княжеской дружине. Всю растительность на своем лице Стеген безжалостно удалял, оставляя на бритой голове только длинный, произрастающий из самой макушки хвост сивых волос. Это хозяйство урман увязывал в подобие пучка, что в купе с решительным подбородком и сверкающими кристаллами ледяных глаз придавало ему весьма колоритный облик.

Вечером за ужином в гриднице собрались оба десятка. В обществе юного Ольдара чинно-благородно посидели, пообщались. Пацану все интересно, заметно, что еле терпит отправиться руководить порядком на ответственном объекте. До этого Вендар шепнул нам с Сологубом, чтоб глаз с парня не спускали и не давали ему особо расправлять крылья. Жить он будет на крохотном подворье своей бабки по материнской линии, при нем неотлучно должны находиться двое гридней.

Жаль, что только двое. С другой стороны при барчуке принеси-подай тоже не сладко. Парень, по ходу, капризный.

Следующим утром, едва рассеялась ночная хмарь в гридницу заваливается Голец. С красными от недосыпа глазами и синюшне набрякшими веками, точно вокзальный ханыга мучимый сильнейшим бодуном. Вместо правой брови спелой сливой налилась огромная гематома. Я приподнял голову с подушки и оглядел приятеля придирчивым взором.

— Забухал что ли? Кто это тебя так?

— Пустяки. Упал.

— Упал? Золотой дам еще раз так упадешь?

— Нет у тебя золотого.

Голец деловито прошелся между лежаками, проверил, кто кроме меня еще есть в гриднице, затем подошел ко мне вплотную и сверху вниз вполголоса заявил:

— Хватит щеки плющить, поднимайся, я тебе дело подыскал.

— Какое еще дело, что за гон? Не порть выходной я тебя прошу.

— В городской корчме. Пьянь взашей вышвыривать, с забывчивых плату вытряхивать, словом, порядок блюсти, хозяину помогать. Парень ты здоровый, кулачищи вон с детскую голову.

— Ты предлагаешь мне работать вышибалой? — меня искренне удивляет не столько возможность заиметь не слишком престижную профессию, сколько само ее здесь существование. Древняя Русь продолжает преподносить сюрпризы. — А ничего, что я уже служу князю?

— Одно другому не помеха. Днем служба, вечером и ночью — работа. Заодно угол свой заимеешь. Тебе же нужен угол?

— А то ты не знаешь, — усмехаюсь. — Нам всем теперь придется угол искать.

— Ну не всем, а только половине, — уточняет Голец. — У причалов, рядом с местом, где князь собирается лодии строить, есть заброшенная землянка. Крышу поправить, дверь сколотить и можно жить, печка там целая.

— С таким распорядком копыта протянешь, — говорю, критически оценивая перспективу вкалывать круглые сутки.

— Ты молод, здоровья хватит, серебра накопишь, справу путную купишь. Хозяин сказал, что не поскупиться на доброго нового работника. Комнату выделит, вещи сложишь.

— А старый работник где?

— Убили. Зарезали какие-то залетные. Ножом прямо в сердце. Тоже, говорят, кулаками ворочал на загляденье.

Голец цапнул из общей корзины сухарь, придирчиво выглядел плесневые места и смачно захрустел. Правый глаз его почти полностью закрылся под давлением мягкого яйца вместо брови. Похоже, ночной драчун был левшой, больно удачно приложился.

— Ну, чего замер? — спрашивает нетерпеливо.

— Думаю.

— Дурак думками богатеет. Ты не думай много, оторви задницу от лежака и пошли, тебя хозяин ждет.

Сковырнув себя с топчана, с гримасой недовольства принимаюсь вяло одеваться. Что-то слишком много хозяев развелось. Один хозяин, другой хозяин хозяина и так далее, надоедать начинает, к черту послать некого. Глянуть, однако, стоит. Чего мне терять? Княжьи охоты да пиры все равно мимо, Рогволд предпочитает обходиться услугами бывалых гридней. Городскую стену эту обрыдлую? Скучать я по ней точно не стану. Старинная поговорка провозглашает необходимость солдатику держаться подальше от начальства, поближе к кухне. Да и угол в теплой корчме как-то милее выстуженной, полусгнившей землянки. Жалование, опять-таки…

Владельцем небольшой корчмы возле заполоцкого торжища, оказался довольно пожилой, но деятельный джентльмен с круглым, оттопыренным пузом. Мелко потрясая большой, плешивой головой (у дядьки, видимо, прогрессировала болезнь Паркинсона), заслуженный работник общепита в двух словах ознакомил меня с обязанностями и попросил не теряя времени приступить к их исполнению.

Голец, едва успев свести меня с новым работодателем, испарился, я же, прежде чем, примерить почетную должность вышибалы, решил осмотреться как внутри, так и снаружи заведения. Нашел, что с улицы постройка практически ничем не отличается от корчмы на причалах. Такой же крепкий сруб, такая же крыша, две двери: передняя с крылечком без ступеней и вторая на заднем дворе как прямой выход из кухарни. В стенах по одному маленькому оконцу с деревянными задвижками. Ограды вокруг двора никакой, так как стоит корчма на перекрестье проходящих через весть подол дорог и является своеобразной частью здешнего рынка, который раза в три больше вировского. Столица полоцкого княжества помимо всего прочего живет торговлей с многочисленными землями далекими и близкими, а за проход по связывающим эти земли водной и сухопутной артериям берет налог — мыто. Не бедный город, не чета занюханному Вирову. Народу на торге летом и зимой немерено в независимости от проведения ярмарок. Отсюда и завидная популярность заведения, к полудню навалило страждущих перекусить, что в фабричную столовку в обеденный перерыв.