Невольница: его проклятие (СИ) - Семенова Лика - Страница 11

Принц сидел у одра на табурете, эффектно выставив ногу, затянутую в высокий лакированный сапог на внушительном каблуке. Он не без оснований гордился ногами и всячески их подчеркивал. Черные волосы струились по красной мантии, расшитой кровавыми камнями. Красная мантия позволена лишь членам императорской семьи и Великому Сенатору Империи. Цвет власти и могущества. Я надену ее. Клянусь. Горевал ли Пирам — по-своему да. Не смотря ни на что, он любил отца, хоть тот порядком недооценивал наследника. Впрочем, как многие. Временами он напоминал мне брата.

С другой стороны ложа сидела императрица Порция. Еще не в трауре, в гладком сливовом шелке. Все еще красивая, несмотря на возраст, с бледным печальным лицом и идеально ровной спиной. Она сжимала тонкими пальцами августейшую руку. Ей не позволено горевать, рыдать — нужно сохранять императорское лицо. Слева, за сидящей императрицей, сгрудился сенаторский выводок. Неизменно в пурпуре. Непонятно, что это за насмешка природы или генетическая ошибка, но отпрысков Октуса, да и его самого, невозможно было назвать высокородными. Кровный брат Императора походил на сатира из древних сказок и имел с Фабием ровно столько же общего, сколько токоламский белогрудый орел имеет с откормленным фермерским каплуном. Жирный, лоснящийся, вечно багровый от вина и приливов жара, с бледно-желтой тщедушной порослью на голове, тенетами спускающейся до пояса. Старший сын — тридцатисемилетний Марий Кар — отличался от отца лишь возрастом и париком, про который не шутил только ленивый. И нескончаемой любовью к шлюхам. Говорят, он завсегдатай скандально известного борделя «Парящая дева» в районе Семи судов.

Эридан и Федр были несколько приятнее брата в силу молодости. Впрочем, как и их сестра Нума. И уж совсем отличался в этом семействе младший Пион. Отличался всем: и красотой высокородного, и противоестественными предпочтениями, которыми переплюнул даже старшего брата. Слухи слухами, но если их похождения станут фактически доказанными — будет неслыханный скандал, который потопит и самого Октуса. Они не просто высокородные — члены императорского дома. Жаль, что оба весьма осторожны.

Вдоль стен, полукругом, столпились придворные. Представители высоких домов, сановные члены сената. Рядом сопел Максим Тенал и меня трясло от злости. Старик нарочно подобрался поближе, чтобы стоять здесь укором. Но я плевал на него.

Тенал начал жалить первым:

— Не надейся, что получишь поддержку в сенате. Я сделаю все, чтобы сановные сенаторы выступили против. Сенат не примет тебя.

— Мелкая месть, ваше сиятельство?

— Крупная обида не терпит мелкой мести. Я не оставлю тебя в покое, пока ты не вернешь мою дочь в столицу — имей это в виду. Поклянусь чем угодно.

Я повернулся и усмехнулся, что было совсем не приличествующее ситуации. На меня смотрели.

— Вы ничего не можете сделать, герцог. Вы вольны бравировать сколько угодно. Но указывать мне, а тем более угрожать… Увольте. Даже родство вам этого не позволяет.

Старик кивнул седой головой с идеально уложенными пышными волосами:

— Это мы еще посмотрим.

Я едва сдержал ухмылку:

— Непременно посмотрим.

Тенал был достойным представителем своего дома. Я бы даже уважал его, если бы он не пытался влезать в мою жизнь. Когда заключали брачный договор, он обещал не вмешиваться, но теперь нарушает собственное слово. Где-то внутри я его понимал — единственная дочь, но всему есть границы. Вирея больше не принадлежит его дому, и в первую очередь она моя жена и мать моих детей. До тех пор, пока не даст развод.

— Советую успокоиться, ваше сиятельство. Вы нарушаете границы, влезая в чужую семью. Я могу вынести этот вопрос на Совет высоких домов. И Совет встанет на мою сторону — и вы это прекрасно знаете, потому не идете с этим вопросом сами.

Тенал прикрыл тонкие веки, соглашаясь:

— Ты прав. Но я не пойду в Совет. Есть масса других решений.

— Каких же, ваше сиятельство?

— Более тонких. Как и сама проблема.

— А вы узнавали у дочери, хочет ли она сама вернуться в столицу после такого позора?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Старик изменился в лице, зашипел, как змея:

— Тебе ли говорить о позоре, щенок! Ты ополоумел из-за этой девки. Позор Виреи ничтожен по сравнению с твоим. Тем не менее, ты стоишь здесь, хотя я, на месте Императора, гнал бы тебя, как бешеную собаку. Глава дома, герцог, полковник Империи не может держать себя в руках из-за смазливой девки. Немыслимо! Что у нее: сиськи в два ряда? Что? Я стерпел сплетни о твоих выходках на Форсе, но дочь я тебе не прощу.

— Не ваше дело, — вопреки данному себе слову, я закипал. — А Император, к всеобщему прискорбию, вот-вот отойдет в мир иной. И у нас будет новый Император. Вот вы и попробуете доходчиво изложить все ему.

— Не думай, щенок, что я не найду на тебя управу. Ты выскочка с дурной кровью.

— Угрожаете?

Старик закипал, как кофейник: еще немного — и пойдет пар. Что он может? Максим Тенал — известный поборник законов, высокородный до мозга костей. Он не станет пачкать рук, сочтет это ниже своего достоинства. С менее принципиальным я бы поостерегся, но речи старика — всего лишь сотрясание воздуха. Насколько я знаю, в законе на этот счет нет ни одной лазейки — о положении высокородной жены прописано с мельчайшими подробностями. У него связаны руки.

Тенал покачал головой:

— Нет, дорогой зять. Предупреждаю.

Я учтиво улыбнулся:

— Считайте, что я услышал.

Старик замолчал. Я лишь слушал его шумное сбивчивое дыхание и видел, как вздулись синие вены на висках под тонкой белой кожей. Отчего удар не случился с ним?

Когда я посмотрел на императорское ложе, Пирам и императрица Порция склонили головы, припав лбами к рукам Фабия. Император испустил дух. Церемонимейстер вышел вперед, встал перед Пирамом, трижды стукнул жезлом об пол и провозгласил:

— Император умер. Да здравствует Император Пирам III.

Глава 15

Я все время лежала. Изучала глазами то стену, то ступени, ведущие в санузел. Кроме медички, приходила девушка-рабыня, приносила еду, графин с каким-то кислым красноватым отваром, и уходила, вновь оставляя меня в одиночестве. Я была бы рада видеть Олу — эту квадратную вечно хмурою девочку, но ее не было. Я скучала по нашим прогулкам в садах. По солнцу, журчанию фонтанов. По ее необъяснимой тяге к уничтожению листвы. Я вспоминала, с каким упорством и сосредоточенностью она обдирала разлапистые жесткие листья бондисана, и невольно улыбалась. Порой мне хотелось понять, о чем она думала.

Радовало одно — не приходил полукровка. Наверняка сидел в своем кабинете и сцеживал яд. Как он узнал про Гектора? Ответ был только один — я проговорилась в бреду. Теперь управляющий будто запачкал мои воспоминания, дотянулся своими тонкими темными пальцами. Это не человек — чудовище. Отвратительная ядовитая химера, которая оскверняет все, до чего дотягивается. Я даже не удивлюсь, если решение высечь меня он принял сам — уж больно напирал на свое милосердие и свою добрую волю. Клянусь, не удивлюсь.

Я так задумалась, что не услышала, как отъехала дверь. Чувствовала лишь взгляд. Долгий, тяжелый. Когда порыв прохладного воздуха из коридора донес едва уловимый приторный аромат амолы, я все же повернулась. Де Во стоял в дверном проеме, устало прислонившись плечом. Нелепо, но я даже обрадовалась, что это не полукровка. Измотанный, какой-то поблекший. Казалось, он едва держался на ногах от усталости. Наспех наброшенный лиловый халат перекосило на спину, один рукав подвернут сильнее другого. Похоже, он одевался сам.

Де Во молчал. Наконец, тяжело оторвался от стены, не сводя глаз с моего лица, и сделал несколько усталых шагов. Встал рядом с кроватью, инстинктивно поправил пальцами тонкое одеяло. Выглядело нелепо.

— Можешь поздравить меня — перед тобой Великий Сенатор Империи.

Я отвернулась, таращилась на ступени, которые уже изучила до малейшей трещинки в камне: хоть сам Император, мне плевать.