Пройти чистилище - Абдуллаев Чингиз Акифович - Страница 35

В Измир к дяде довольно часто приезжали его иранские друзья из Тегерана, любившие отдыхать на побережье Эгейского моря, так напоминавшего им собственное – Каспийское. Несмотря на традиционно не очень хорошие отношения между фарсами, составлявшими большинство населения Ирана, и турками, живущими в Турции, гости дяди наведывались к нему довольно регулярно, иногда даже раз в два-три месяца. Кемаль провел в Измире более восьми месяцев, за это время они приезжали четырежды. Лишь позднее он узнал, что это были этнические азербайджанцы из Тебриза, населяющие северную часть Ирана. В отличие от устоявшегося затем в Америке и Европе мнения, население Ирана, особенно женское, пользовалось всеми правами вплоть до революции семьдесят девятого года, когда в Иране пал шахский режим. При этом свобода нравов и явный вызов общественному мнению раздражали большинство населения, состоящего из правоверных мусульман-шиитов. Шахский режим слишком явно не считался с мнением большинства населения своей страны, что в конечном итоге вызвало исламскую революцию. Но справедливости ради стоит отметить, что наиболее «европейскими» странами в семьдесят четвертом году в Азии были Турция и Иран, с той лишь разницей, что в Иране была неограниченная монархия шахского режима, уже давно забытая в Европе, а в Турции режим демократической республики часто сменяли военные перевороты армии, наводившие таким образом порядок от зарождавшегося в стране анархического хаоса.

В первые же дни после приезда в Измир дядя вызвал врача для любимого племянника, уже снискавшего репутацию своими знаниями. Кемаль знал, что врач был специально послан сюда еще несколько месяцев назад для подтверждения версии о тяжелом ранении и коме Кемаля Аслана. Он сознательно ни о чем не спрашивал врача, даже когда они оставались одни, ожидая, когда тот первый заговорит со своим пациентом о порученном ему задании. Но так и не дождался. То ли врач не хотел говорить на эту тему, считая ее ниже своих профессиональных обязанностей, то ли не знал вообще, зачем нужно было приписывать человеку кому и тяжелое сотрясение мозга, если он их вообще не получал; но, ничего не говоря пациенту, он регулярно подтверждал все версии болгарских врачей, позволявшие Кемалю по-прежнему проводить дни в гостеприимном доме дяди. А затем приехал Юсеф Аббас, его американский дядюшка, из-за которого и была задумана эта грандиозная операция.

В отличие от лысоватого Намика, его старший брат оказался полной противоположностью. Сухой, подтянутый, с красиво уложенной шевелюрой седых волос, в элегантных итальянских костюмах, он больше был похож на преуспевающего итальянца или испанца, чем на натурализовавшегося в Америке турка. К этому времени он уже возглавлял довольно мощную компанию, связанную с производителями вооружений в Техасе и Калифорнии. Кемаль хорошо запомнил их первое знакомство в аэропорту. Они ждали вдвоем с Намиком Аббасом, когда в салоне для особо важных гостей появился наконец их родственник.

С радостным криком Намик Аббас бросился к брату. Тот, довольно спокойно обняв младшего брата, повернулся к Кемалю. Блеснули стекла очков, и он холодно спросил:

– Это и есть наш племянник?

– Он, он, – радостно подтолкнул Кемаля Намик Аббас. Его старший брат протянул руку.

– Я рад, что ты наконец вернулся к нам, – просто сказал он. Так состоялось их первое рукопожатие. Нужно сказать, что и в будущем Юсеф Аббас никогда не проявлял излишних эмоций. Кемаль так и не увидел его ни смеющимся, ни улыбающимся. Лишь иногда он бывал довольным и в таких случаях тер указательным пальцем правой руки подбородок. Это было его единственным проявлением эмоций. В машине Намика Аббаса они ехали вчетвером. Впереди сидели водитель и Кемаль. Оба брата о чем-то говорили на заднем сиденье, когда вдруг Юсеф спросил:

– Кемаль, как ты себя чувствуешь?

– Как будто хорошо, – не поняв вопроса, ответил «племянник», – врачи говорят, что уже нет никакой опасности.

– В любом случае тебя нужно будет показать хорошим врачам во Франции или у нас в Америке, – спокойно сказал Юсеф, отчего Кемаль весь сжался. Подготовить «врача» за такой короткий срок советская разведка могла не успеть. А это было равносильно провалу. Но он, лишь кивнув, снова повернулся вперед.

Вечером они ужинали в доме Намика Аббаса, и радушный хозяин позвал на торжественный ужин в честь приезда старшего брата всех своих друзей и родных, своих дочерей, их мужей и родителей. Веселье продолжалось уже довольно долго, когда Кемаль, вышедший на балкон чуть передохнуть от обильных яств, подаваемых на стол, вдруг обнаружил рядом с собой дядю Юсефа, задумчиво смотревшего вперед. В руках у старшего дяди была традиционная сигарета. Он курил только «Мальборо» и не признавал других, причем свои сигареты он возил с собой, считая, что местные явно уступают по качеству производимым в Америке. Дядя смотрел на раскинувшийся внизу город и молчал. Долго молчал. Потом наконец спросил по-английски:

– Ты помнишь своего отца?

– Не очень хорошо, – ответил Кемаль, – мне ведь было всего пять лет. Помню, как мы переезжали в новый дом в Филадельфии и я поранил себе руку.

– Да, действительно, – кивнул Юсеф Аббас, – ты тогда сильно плакал, и я подарил тебе игрушку. Такого смешного медвежонка.

– Это была моя любимая игрушка, – улыбнулся Кемаль.

– Ты ее помнишь? – кажется, удивился дядя.

– Простите меня. Вы разрешите мне удалиться на одну минуту? Я хочу вам кое-что показать, – сказал вдруг Кемаль. Дядя молча кивнул. Он поспешил к себе в комнату, бегом поднялся на второй этаж и, быстро достав плюшевого медвежонка, спустился вниз. Дядя по-прежнему стоял один на балконе и дымил уже новой сигаретой. Он вообще много курил, отметил Кемаль. Ничего не говоря, он протянул медвежонка дяде. Тот, сначала не поняв, взял игрушку и, только рассмотрев ее внимательно, вскинул голову.

– Та самая? – спросил, поняв, какую именно игрушку принес его племянник.

Тот улыбнулся.

– Вы ее узнали?

– Ты привез ее с собой в Турцию, – в голосе Юсефа Аббаса впервые послышались какие-то теплые нотки.

– Да. Она всегда была со мной. Я помнил, что вы ее мне подарили, – решил добавить чуточку импровизации Кемаль, – это была моя любимая игрушка.

Дядя еще полминуты разглядывал медвежонка и затем вернул его племяннику.

– Как странно, – сказал он, – я думал, что ты давно уже ее потерял.

Кемаль снова улыбнулся.

Теперь дядя смотрел на него.

– Ты хорошо говоришь по-английски, – сказал он уже на турецком, – у тебя правильное произношение. Значит, не забыл, это очень хорошо.

– Некоторые слова я вспоминаю с трудом, – признался Кемаль.

– Слушай, Кемаль, – сказал он, – тебе нравится здесь в Турции, в Измире?

– Очень нравится, – поспешил сказать Кемаль. Он знал, что нельзя форсировать события.

– Это хорошо. Здесь наша родина, наши корни. Но ты бы не хотел навестить меня в Америке? Намик хочет летом приехать ко мне, ты бы мог прилететь вместе с ним.

– Если он меня возьмет, – неуверенно произнес Кемаль.

– Возьмет, – властно сказал Юсеф. – Давай вернемся в дом. – Он повернулся, собираясь идти в дом, когда вдруг посмотрел на Кемаля и попросил: – Отдай мне эту игрушку, Кемаль.

– Игрушку? – удивился Кемаль. – Зачем она вам, дядя?

– Будем считать, что это мой каприз. Я верну ее тебе сразу, как только ты прилетишь в Америку. Не беспокойся, с ней ничего не случится.

– Берите, – протянул он игрушку, не понимая, почему Юсеф Аббас стал вдруг таким сентиментальным.

Дядя, забрав игрушку, поспешил в дом.

Следующие три дня они были вместе. Ездили по морю, обедали в ресторанах, гуляли по бульвару Измира. Дядя много и долго расспрашивал Кемаля о его взглядах на современную Америку, о его жизни в Болгарии, о матери, об учебе в институте. Он обращал внимание на ошибки племянника, терпеливо поправляя его, если тот сбивался и не совсем правильно говорил некоторые слова по-английски. И всегда сохранял при этом обычно спокойный, деловой тон, ничем не выказывая своих эмоций. Словно сам Кемаль волновал его меньше всего.