Вы весь дрожите, Поттер (СИ) - "love_snape" - Страница 46

С колотящимся сердцем я задаю вопрос, терзавший меня все время с момента исповеди Гермионе.

— А вы? Вы связываете его со мной? И с кем-то помимо меня?

Снейп не успевает ответить: мы оба замираем из-за подозрительных звуков. За дверью раздаются шаги двух пар ног, а потом до наших ушей доносится:

— Сюда? В запертый класс?

— Я хочу тебя здесь и сейчас, Грейнджер. А потому — да, сюда. Alohomora!

Едва уловив голос Гермионы, я сразу же понимаю, что произойдет. И принимаю единственное, как мне кажется, верное и спасительное для всех четверых решение, взывая к зельевару:

— Сэр, умоляю. В шкаф!

Застигнутый врасплох выражением моего лица, на котором написаны ужас, паника и нетерпение, Снейп, к моему удивлению, не сопротивляется, когда я торопливо увлекаю его за локоть скрыться за платяными дверцами. Надеюсь, боггарта внутри не обнаружится.

— Ну вот, теперь никто сюда не зайдет и снаружи нас не услышат, — Малфой только что наложил на замочную скважину до боли знакомые мне чары.

Я тут же стараюсь остудить пыл зельевара, стремительно теряющего самообладание от гнева:

— Не троньте их, прошу. Они ничем не хуже нас.

— Поттер! — яростно шипит Снейп, игнорируя мой довод. — Вы представляете, в какое положение меня поставили?

Естественно, представляю. При всем желании он не сможет устроить им взбучку. Разве сумеет достопочтенный профессор выйти из шкафа, где прятался вместе с Поттером, и не замарать при этом репутацию сурового стража порядка, грозного слизеринского Цербера, над которой трудился годами?

— Пожалуй, у вас связаны руки, сэр, — простодушно отвечаю я.

Снейп, плотно прижатый ко мне в тесном пространстве, шарит между нами рукой, пытаясь бесшумно вытащить волшебную палочку. От абсурдности ситуации меня разбирает нервный смех, я крякаю и утыкаюсь в кулак.

— Заткнись нахрен, — шепчет он, рассвирепев, и в итоге невербально накладывает заглушающее заклятие.

— Вот так выражения, профессор, — уже не сдерживаясь, восклицаю я, и Снейп в молчаливом негодовании наконец замирает рядом. Видимо, он пока не верит во все происходящее и не осознает до конца, что застрял вместе с Поттером в старом пыльном шкафу.

Я убеждаю себя: не стоит на это смотреть. Но чертово любопытство пересиливает. В небольшой щели видно, как Драко, положивший Гермиону на парту, опускается на колени, оказавшись прямо между ее ног, задирает края юбки и обнажает стройные девичьи бедра. Он молча поглаживает ее персиковую кожу, любуясь гриффиндоркой, доверчиво раскинувшейся перед ним, а затем снимает с нее трусики и прижимает их к своему носу.

— Драко! — зардевшаяся Гермиона вскидывает голову и удивленно наблюдает за действиями слизеринца.

Смущенный до глубины души, я отвожу взгляд и жалею, что вообще посмел поднять глаза на сие зрелище.

— Молчи, Грейнджер. Твой запах... Я готов убить за него. Давно пора было признаться — моя Амортенция пахла тобой.

— Взаимно, — говорит Гермиона. — Свежескошенная трава, новый пергамент и ты. Твой парфюм. С ароматом моря и воздуха после дождя... Ни с чем не спутаешь. Я думала, что солгала твоему декану, а лгала сама себе.

— Я тоже долго врал себе, будто терпеть тебя не могу, — в голосе Малфоя прослеживается горькая усмешка. — Впрочем, мы отвлеклись.

Судя по вздохам, издаваемым Гермионой, Малфой умело работает языком не только в разговорах.

— Уизли делал так?

— Он... Не делал никак. Постоянно ждал чего-то от меня. А я не позволяла даже дотронуться.

— Моя девочка. Подарила себя мне, — довольно отвечает Драко, явно ухмыляясь. — Не жалеешь?

— Н-нет... О Боже! Не прерывайся! Не останавливайся! — требует Гермиона, которую захлестнула волна удовольствия. Затем, на минуту затихнув, она вдруг громко вскрикивает, протяжно стонет и, отдышавшись, умолкает.

— Я постараюсь, чтобы ты не просто не жалела... Чтобы ты сходила с ума от счастья. Как схожу я, зная, что грязные лапы похотливого уродца не прикасались к тебе. Что ты впервые узнаёшь эти ощущения со мной. Грейнджер, я — твой покорный слуга. Я готов ради тебя на все. И в сексе, и вообще.

Помолчав, подруга отзывается:

— Для начала — раздевай и властвуй.

Малфой издает возглас нетерпения и, по всей видимости, набрасывается на лишь того и ждавшую Гермиону. Их стоны смешиваются со скрипом ветхой парты, по спине от этих звуков пробегает нервная дрожь.

— Ты такая мокрая... У тебя внутри так горячо и узко, Грейнджер!

Он выходит, а потом опять входит в нее жадно и резко, а она охотно подается навстречу и практически плачет от удовольствия, я слышу это по ее сбивчивым, жалобным возгласам.

— Да, умоляю! Быстрее!

— Скажи, чья ты. Для кого ты кончишь сейчас, малышка?

— Для тебя. Я твоя. Твоя!

— Хорошая, умная девочка. Вечно бы слушал твои стоны.

Происходящее в классе, к моему ужасу, заводит, а близость Снейпа никак не остужает пыл, напротив, возбуждает сильнее. Вплотную прижатый к нему в темноте, под хриплое дыхание Драко и распаленные возгласы Гермионы я, дезориентированный в пространстве и словно опьяневший, беззастенчиво вдыхаю запах волос и кожи своего профессора и в ту же секунду практически растворяюсь в нем.

Моя Амортенция. Был, есть и всегда будет.

Похоже, я по уши в него влюбился.

Выпуклость в моих брюках уже невозможно скрывать — Снейп явственно ощущает ее бедром и бормочет:

— Час от часу не легче...

Я, воспользовавшись тем, что зельевару некуда бежать, краду у него внезапный поцелуй в сухие, мягкие губы и шепчу:

— С днем рождения, профессор.

Когда снаружи все наконец утихает, я разрешаю себе снова взглянуть в щель между дверцами и вижу, что Драко застегивает пуговицы на рубашке Гермионы, сидящей на парте и обнимающей его ногами за поясницу.

— Знаешь, Смарти — это в честь тебя, Всезнайка.

— Я догадалась. Квазимодо.

— Опять кто-то из маггловской литературы? — поднимает бровь Драко. — Он так же хорош, как я?

Гермиона улыбается.

— Точно.

====== Кровь дракона ======

You look up to the sky

With all those questions in mind

All you need is to hear

The voice of your heart

In a world full of pain

Someone’s calling your name

«Maybe I Maybe You» by Scorpions

Поттер совсем рехнулся. А я, хогвартский профессор, на пороге сорокалетия позволивший увлечь себя в старый шкаф на время жгучего соития двух блудливых сосунков, к прискорбию, ничем его не лучше.

Нехотя возвращаясь к воспоминаниям о Малфое и Грейнджер, предавшихся утехам прямо на той парте, где, черт возьми, я писал конспекты двадцать лет назад, могу отметить следующее: в свои семнадцать мне бы такое даже понравилось. Я был бы очарован авантюризмом Поттера и нашей интимной близостью, которую повлекла за собой его предприимчивая выходка.

Но мне не семнадцать. И тем хуже для меня, ведь какого-то ляда я продолжаю желать гриффиндорского наглеца, несмотря на объявленный нашей связи бессрочный мораторий. Держать эти необузданные чувства в себе становится все тяжелее и болезненнее. Наблюдать за ним, зная куда больше, чем все остальные. Не допускать на уроках ни одного лишнего взгляда. Просыпаться в разгоряченной постели слегка возбужденным и злобно вставать за зельем для сна без сновидений, чтобы мальчишка прекратил бесцеремонно врываться в мое сознание, пока я пытаюсь абстрагироваться от него хотя бы ночью.

Нравственные терзания помогает заглушать физическая мука: в последние недели метка болит так сильно, что меня регулярно посещает желание вырезать из предплечья кусок кожи, лишь бы не ощущать день и ночь это нестерпимое жжение.

Словом, жизнь превратилась в череду мытарств, но я вовсе не удивлен. Рано или поздно приходит пора расплачиваться за собственные импульсивные решения, принятые на поводу у безрассудных эмоций.

*

Утренняя совиная почта по обыкновению наводит в большом зале шум и суету. Повсюду мельтешат десятки пролистываемых журналов и газет в руках студентов. Поглощая овсянку, я наблюдаю, как Поттер ловит письмо, принесенное ему незнакомым черным филином. Вариантов, от кого оно, не так уж много. Кроме оборотня и семейки Уизли ему и писать-то некому.