Инакомыслие, иноверие и наказание (СИ) - "Shamal" - Страница 15

По меркам заповедника два года заточения — это совсем мало. Спустя два года все еще мерещатся голоса родных, они часто приходят во снах, и тогда «заключенные» просыпаются от собственной истерики.

Спустя три-четыре года — отпускает. Человек привыкает ко всему, и Хрис ненавидел себя за то, что и он привык. Жил, потому что не давали умереть. Да он и не особо хотел умирать.

Спустя шесть лет он заново научился улыбаться. Развлекался с теми парнями, которые были рядом с ним, играл на гитаре, рисовал, много читал, ходил в качалку, чтобы мышцы не атрофировались.

Спустя восемь лет внутри что-то будто перемкнуло. Хрис вновь начал мечтать о свободе. Должно быть, потому что ему впервые почти удалось сбежать.

Десять лет стали переломными. Он встретил Юрку — испуганного мальчика, которого приволок Амир. Хрис обрел смысл существования.

Но теперь Юрка, кажется, и сам уже неплохо справлялся.

Полежав еще пару минуточек, Хрис спустил ноги на пол и подошел к отброшенной Стасом книге. Поднял ее, с сожалением огладил порванные и помятые страницы. Эту книгу он нашел в библиотеке в самый первый год своего заточения. Она была для него особенной, поскольку именно такую же когда-то давно приволокла ему мать, а он соврал, что прочел, и закинул в шкаф. Теперь ее точная копия лежала на прикроватном столике, и Хрис порой думал, как бы повернулась его жизнь, если бы он послушался мать и взялся за ум.

Положив книгу на место, он вышел из спальни на цыпочках, стараясь не разбудить Юрку. Часы показывали половину седьмого, и дом все еще был погружен во тьму.

В ванной комнате он стянул с себя одежду, перешагнул бортик и, не дав себе опомниться, врубил холодный душ.

Мозги заклинило, захотелось закричать на весь дом, но он только сжал зубы и вцепился пальцами в белый кафель, заставляя себя терпеть пытку холодом, будто наказывая за глупость.

Вниз он спустился в более-менее собранном состоянии. С кончиков волос капала вода, и рубашка уже успела промокнуть, но он не обращал на это внимания.

За окном светлело небо. Парень понаблюдал через стеклянную дверь, как охранники загоняют собак в псарню, и вышел на крыльцо, ступая босыми ногами по остывшим за ночь доскам.

— Хрис, зайди обратно, замерзнешь! — крикнул ему Леха, выкидывая окурок в урну. Они были знакомы уже более пяти лет, но никогда не виделись вблизи. Разговаривали порой вот так — один на крыльце, другой у ворот.

Охранникам у забора не позволялось приближаться к мальчикам, взаимодействовать с ними, этим занимались «домашние», как их ласково называл Димка. Обычно таких было двое по одному на каждом этаже. Хрис привык относиться к ним, как к мебели, кроме тех случаев, когда у него случался нервный срыв, и головорезы заламывали ему руки, утыкая носом в пол, дожидаясь прихода медсестры с успокоительным. У «домашних» не было никакого оружия, кроме недюжинной силы, с которой ни одному из мальчиков не удалось бы совладать.

Постояв еще немного на холоде, он пошел обратно в дом и в гостиной опустился на ковер рядом с телевизором. Открыл альбом с дисками и вытащил с надписью «Женя». Это был уже шестой — предыдущие пять Хрис разломал в приступе бессильной ярости.

Видео было снято давно, но качество съемки было отличное. Чувствовалась мощь стабилизаторов того времени и умелой фокусировки. Хрис знал каждый фрагмент наизусть, пересматривая одно и тоже каждую неделю.

Он отполз назад, оперся спиной о диван и, обхватив руками колени, вперился взглядом в экран.

Осень была поздняя. Гнилой лист устилал разбитый тротуар, а унылые стены хрущевки, на которой даже можно было прочитать номер дома и название улицы, резко контрастировали с припаркованной иномаркой. «Японец» последней модели, с заляпанным ноябрьской грязью некогда глянцевым черным бампером был припаркован в паре метров от камеры. Судя по всему, съемка велась из машины, стоящей на противоположной стороне улицы.

Несколько секунд ничего не происходило, а потом в кадре появилась девчонка. Бомбер расстегнут, черные узкие джинсы обтягивали тонкие ноги, как вторая кожа, короткие, выбеленные волосы небрежно уложены в типичную для того времени стрижку, чуть прикрывали правый глаз. Девчонка шла, сунув руки в карманы и сгорбив плечи. Провода наушников, ускользающие в сумку, колыхались при ходьбе, достаточно развязной, чтобы спутать ее с мальчиком. Но это была девочка.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Хрис поморщил нос, чувствуя, как неприятно щиплет в глазах. Прижал здоровую руку к губам, больно прикусывая костяшки пальцев, неотрывно наблюдая, как девочка на экране, мельком оглядываясь, переходит дорогу.

Всего на секунду она подняла голову и снова уткнулась взглядом в пол, но и этого хватило, чтобы Хрис безошибочно узнал свою сестру.

В его куртке, с его сумкой. Такую взрослую…

Глупышка. Она, видимо, скучала, раз таскала его вещи.

В голове сразу всплыла картинка, которую он себе придумал когда-то давно. Хах, дурак!

Наверное, он хотел, чтобы родители ничего не трогали в его комнате и верили, что однажды он вернется домой. Глупости! Двенадцать лет почти прошло, никого уже не ждут!

Да никто и не вернется…

— Так тебя Женей зовут? — прозвучавший неожиданно громко голос Стаса за спиной заставил Хриса вздрогнуть и нажать на кнопку на пульте, выключая запись.

— Раньше звали.

— И что родители? Они еще живы?

Парень прикрыл глаза и уткнулся лицом в колени. Сердце болезненно сжалось, словно он увидел, как близкие люди радуются, смеются, живут своей жизнь, в которой нет места пропавшему много лет назад сыну.

Стас обошел диван и сел рядом, подцепил руку Хриса, заставляя встать с пола, и усадил рядом с собой.

— Что случилось?

Хрис даже не посмотрел в его сторону. Натянул маску и равнодушно повторил.

— А что случилось?

— Может быть, я что-то тебе сделал? Мы с тобой, по сути, второй день всего знакомы.

— Я не обязан заводить дружбу со всеми посетителями «заповедника».

— А мы и не друзья.

Прозвучало еще менее дружелюбно, чем Хрис ожидал.

Стас покрутил в руках пачку сигарет, наверное, жалея, что в доме нельзя курить, и Хрис поспешно отвернулся, всего на секунду зацепившись взглядом за эту пачку.

— Тоже хочешь? — поинтересовался мужчина, в упор глядя на парня, который давно уже не был ребенком, если говорить откровенно, а значит, и курить ему, наверное, можно.

Стас понятия не имел, как вести себя с ним. Хрис был ему почти ровесником, ну, может, лет пять разницы, не больше. Цацкаться с ним? Называть слащаво «мальчик»?.. Можно ли считать взрослым человека, законсервированного в лабиринте кошмарного Диснейленда?

Бред какой-то получается! Он же не принцесса, заточенная в замке, охраняемая свирепым драконом!

Длинные черные ресницы то ли мальчика, то ли принцессы, то ли дракона затрепетались, изогнутые брови нахмурились, а губы тронула злая улыбка.

— Хозяин, блять, не разрешает, — прошипел Хрис, комкая в руках края собственной рубашки. На перемотанной бинтами кисти выступила кровь, окрашивая ткань, но он не чувствовал боли в посеченных осколками руках. — Хозяин, — едва ли не скривившись от ненависти, процедил парень, — не курит!

Стас пожал плечами и кинул ему на колени пачку, неотрывно наблюдая, как красивые губы сжимаются в тонкую линию, а в глубине выразительных голубых глаз загорается недоверчивый огонек. Бледные, очерченные скулы вдруг порозовели, и Стас впервые заметил, что Хрис действительно был восхитителен, по-мужски красив, если оценивать с точки зрения именно мужской красоты. Жесткая трехдневная щетина добавляла ему брутальности, но в целом весь его вид был почти что мальчишеский. А особенно взгляд. Сломленный, но одновременно с тем упрямый. Злой, но беспомощный. Отчего-то это нравилось Стасу больше всего. Такой печальный мальчик.

— Не обижай ребят, пожалуйста, — прошептал Хрис, прокручивая пачку в руках. — Будь помягче с Мишкой. Он недавно здесь. Часто плачет.

Мужчина медленно откинулся на спинку дивана и покачал головой.