Инакомыслие, иноверие и наказание (СИ) - "Shamal" - Страница 14

Он вошел в комнату к младшим ребятам, и разговоры стихли.

Димка как раз выключал музыкальный центр, а Мишка сидел на краю кровати, опершись локтями о колени и, склонив голову на сцепленные замком ладони, сосредоточенно разглядывал узоры на ковре.

— А что, говорят, порядки у нас новые? — поднявшись на ноги, поинтересовался Дима, оглаживая на себе пижаму с пандой.

— Вас это никак не коснется, — пообещал Стас, оглядывая комнату. Все простенько и уютно: три кровати, три прикроватные тумбочки, письменный стол в углу, музыкальный центр, большой шкаф с комодом, стены увешаны картинами. Обычная комната, как в очень хорошем общежитии. — А где Артур?

— А он… — Димка договорить не успел. Распахнулась дверь, и Артур прошелся к своей кровати, на ходу вытирая волосы полотенцем.

— Спокойной ночи, Стас, — флегматично протянул он, забираясь под одеяло. — И вам, парни.

И, отвернувшись к стене, затих.

Димка прыснул в кулак и, уткнувшись лицом в подушку, захихикал. Совсем ребенок еще. Стас не выдержал и потрепал его по короткостриженой макушке, позволяя себе подобные нежности, поскольку именно этот веселый мальчишка принял его лучше других и вообще, казалось, не чувствовал неудобства от заточения. Мужчина дождался, пока и Мишка уляжется, а потом выключил свет и вышел.

Димка рассказывал, что обычно проверял перед сном мальчишек Степан, но грубый охранник чаще всего приказывал заткнуться и выключал свет, а если на ночь оставался Амир, то эта обязанность ложилась на него, и он порой даже подолгу разговаривал с мальчишками перед сном.

Стас совсем не понимал этого человека. Не понимал, зачем он удерживает этих пацанов здесь и почему именно мальчиков. Судя по всему, он действительно никого не бил и не насиловал, а возможно, даже любил какой-то извращенной любовью. И ладно, если Димку он забрал с улицы, то Хрис здесь явно не по своей воле и его можно было бы выпустить. Вряд ли он стал бы много болтать.

Впрочем, хозяин-барин. Стас не собирался как-то перечить работодателю и уж точно не планировал нарушать установленные правила. Только улучшать их.

Он приоткрыл соседнюю дверь в комнату старших ребят и застал их в одной постели. Ничего такого, Юра читал книгу, а Хрис положил голову ему на плечо и обнял рукой, прижимаясь всем телом. На вошедшего оба посмотрели равнодушно.

— Спать, мальчики, — устало произнес Стас, опираясь о дверной косяк.

— Мы еще немного почитаем, — мягко улыбнулся Юра, перебирая пальцами волосы Хриса, безучастно смотрящего в пустоту влажными будто от слез глазами.

— Нет, сейчас. И по разным кроватям.

Стас чувствовал себя глупо. Будто он какой-то отец, который хочет поскорее уложить детей спать и присунуть их матери. Но Юра откровенно пытался им манипулировать, а это мужчина стерпеть не мог.

— Ты ведь понимаешь, что мы все равно будем читать, — с нажимом продолжал парень, спускаясь рукой ниже и теперь поглаживал Хриса по спине, водя пальцами по контурам татуировок.

— Да что ты говоришь? — издевательски протянул мужчина, подходя ближе. Вырвал книгу у несопротивляющегося мальчика, игнорируя прицеленный взгляд исподлобья. Можно было бы сказать, что он выглядел угрожающе, да вот только ничего этот мальчик ему бы не сделал, даже если бы и осмелился. — Не пытайся играть со мной в игры, понял? Я не Амир и терпеть твои выходки не буду. Что читаете? «Граф Монте-Кристо»? Ты мазохист, да? Посмотрим, что тут у нас?

Он поднял книгу повыше, раскрывая на той странице, на которой остановился парень.

— Ага! — с каким-то садистским удовольствием воскликнул он и принялся читать вслух:

« — Сегодня у нас тридцатое июля тысяча восемьсот шестнадцатого года. Что же вы говорите? Вы сидите в тюрьме всего семнадцать месяцев.

— Только семнадцать месяцев! — повторил Дантес. — Вы не знаете, что такое семнадцать месяцев тюрьмы, — это семнадцать лет, семнадцать веков! Особенно для того, кто, как я, был так близок к счастью, готовился жениться на любимой девушке, видел перед собою почетное поприще — и лишился всего; для кого лучезарный день сменился непроглядной ночью, кто видит, что будущность его погибла, кто не знает, любит ли его та, которую он любил, не ведает, жив ли его старик отец! Семнадцать месяцев тюрьмы для того, кто привык к морскому воздуху, к вольному простору, к необозримости, к бесконечности! Семнадцать месяцев тюрьмы! Это слишком много даже за те преступления, которые язык человеческий называет самыми гнусными именами. Так…»

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— «Так сжальтесь надо мною и испросите для меня — не снисхождения, — голос Хриса был необычайно тверд. Он цитировал по памяти, и все совпадало слово в слово, — …а строгости, не милости, а суда; судей, судей прошу я; в судьях нельзя отказать обвиняемому.»

Глазами, горевшими нестерпимой злобой, он смотрел на своего тюремщика и вдруг поднялся на ноги, отталкивая руку Юрки.

Глаза в глаза, будто они были два зверя, готовые вцепиться друг другу в глотки.

Стас отбросил книгу в сторону, и она ударилась о стену и закрылась с громким хлопком. Мужчина нахмурился. Ему было омерзительно то, что он сделал. Запоздалое чувство стыда затопило его до краев, но гордость не позволяла показать раскаянье, извиниться. Мальчики эти — ни в чем не виноваты. Даже тот же Юра, как бы он не был противен Стасу, ни в чем не виноват. Просто ему не повезло.

— Знаешь, сколько я здесь, мистер спецназовец? — Хрис говорил с таким бешенством в голосе, что, казалось, все вокруг звенело от напряжения.

Невероятно гибким, плавным движением он подался вперед…

Стас не шелохнулся. Он знал, что сделал ему очень больно, задел за живое и если он хотел с этим парнем быть хотя бы не на ножах, надо позволить ему высказаться. Главное, чтоб это не переросло в новый припадок.

— Я здесь уже одиннадцать лет, шесть месяцев и двадцать пять дней. Вот столько я не видел мир за забором. Говорят, все поменялось, не так ли?

Крадущимся шагом он приблизился к Стасу, впиваясь в него сухими, горящими светлыми глазами с глубокими синими тенями под ними, прошипел зло и безнадежно:

— И скажи мне, свободный человек, каково это — гулять по городу, пить кофе в кафешках и закупаться в магазинах? Может ты расскажешь, что испытываешь, когда занимаешься сексом с любимой женщиной? Я не знаю. Мне было семнадцать, и я не успел. Даже не целовался, представляешь, командир?..

Он был так близко, что Стас мог рассмотреть каждую прожилку на радужке его красивых глаз. Темные пряди волос падали на лоб, и мужчине от чего-то захотелось убрать их за уши. Но он продолжал стоять смирно, сверху вниз глядя на парня. Хотя Хрис и был совсем чуть-чуть ниже, буквально на пять сантиметров, он выглядел почему-то гораздо меньше, слабее, беззащитнее.

— За что он лишил меня этого? — злобно процедил он.

Руки Юрки обхватили его за плечи, оттягивая назад, но Хрис все не разрывал зрительного контакта. Он будто застыл, замер, в бессильной ярости. Теперь все стало ясно.

Стас посмотрел на стену, где недавно висело зеркало и, развернувшись, направился к выходу. Перед тем, как закрыть дверь, он, сохраняя ледяное спокойствие в голосе, произнес:

— Спать ложитесь. Через пять минут зайду проверю.

Но так и не зашел.

========== 2.2 Воскрешение ==========

Хрис ненавидел утро. Каждый день, открывая глаза, он ловил себя на мысли, что больше не выдержит. Одно и то же окно на протяжении почти двенадцати лет перед глазами, а за ним — акация, которая из маленького саженца превратилась в закрывающее небо дерево.

Хрис повзрослел в этом доме.

Нет, он постарел в нем. Он чувствовал, как стареет его душа, как исчезает интерес к жизни, как умирает надежда.

Перевернувшись на другой бок, он слабо улыбнулся, разглядывая безмятежно спящего Юрку. Такой красивый, когда расслабленный. Естественный.

Хрису не нравилась его манера поведения, но он знал, что так Юрка защищается от окружающего мира и противостоит суицидальным мыслям. А они, Хрис был уверен, часто одолевали новеньких.