Настоящая фантастика – 2011 - Громов Александр Николаевич - Страница 37

– Протест принимается, – промолвил судья. – Подсудимый, с какой целью вы перенесли упомянутого Смита в наше время?

– Как? – подсудимый искренне удивился этому вопросу и поначалу даже не нашел слов. – Я, это… Ну, как там… В общем… – ему наконец удалось взять себя в руки. – Хотел исследовать, чем психика человека двадцатого века отличается от психики человека четыре тысячи двести тридцать первого. Кроме того, мне, разумеется, хотелось знать, как поведет себя такой человек, оказавшись в нашем обществе, и насколько он в состоянии перевоспитываться.

– Дальше, подсудимый.

– К сожалению, это оказалось невозможным. У Смита была только одна мысль – захватить власть над миром, и он даже не в состоянии был понять ее абсурдность. Воспользовавшись нашей естественной непредусмотрительностью в подобного рода делах, Смит проник в военный музей, чтобы овладеть хранившимся там оружием и затем диктовать миру свою волю. Необходимо было как-то предотвратить это, – и подсудимый подавленно замолчал.

– Однако, – заметил прокурор, – если вы не смогли его перевоспитать, надо было вернуть Смита в его время, и таким образом проблема была бы решена.

– Поздно, – подсудимый тяжело вздохнул и повторил: – Поздно. Он уже был в музее, и другого выхода не было.

– Мы подошли к самому главному, – судья непоколебимым монолитом вознесся над залом. – Подсудимый, как вы совершили преступление?

Преступник набрал побольше воздуха и выдохнул:

– Я подсунул ему боевую гранату. От старости она была ненадежной, и как только Смит взял ее в руки, грянул взрыв…

– Понятно, – судья зачем-то дотронулся до молотка и тихо добавил: – Но как вы могли…

– Встать. Суд идет.

– Именем Галактической Федерации приговор зонального суда от пятнадцатого ноября четыреста двадцать три тысячи тринадцатого года. За совершенное в написанном им романе «Ответный ход» убийство персонажа данного произведения некоего Арнольда Смита (смотри страницы триста десятая – триста четырнадцатая) и учитывая особую тяжесть преступления, а также повторность намерений (в романе «Планета ураганов» автор едва не убил другого своего героя – астронавта), подсудимый, писатель Линг Транд, приговаривается к высшей мере наказания – двум неделям полного безделия. Приговор обжалованию не подлежит и вступает в силу с момента оглашения.

От тяжести приговора подсудимого, точнее, уже осужденного бросило в холодный пот. Он машинально вынул из кармана платок, но кибер – исполнитель приговора – отнял его и сам вытер лицо писателя. Затем, не выпуская из манипулятора стакана, кибер напоил Транда водой, поправил ему галстук и, легко приподняв, вынес из зала.

Высшая мера вступила в свои права.

Николай Немытов

Ойц, ваш космос!

– Дедушка Трофим, а почему ты голенький на макушке?

Старик закатил глаза, словно хотел обозреть собственную плешь.

– Это от шлема мыслеуправления, – не торопясь ответил он. – Первое испытание. На «ТТ-95». С тех пор… не растут.

– А что такое, – малышка с серьезным видом попыталась повторить слова старика, – шлеп маслоуправления?

– Дура ты, Сонька! – озлился на нее малыш Степа, он был на два года старше и заканчивал первый класс. – Сама ты «шлеп». «Шлем», надо говорить. Шлем мыслеуправления. Дед Трофим силой мысли управлял старт… – Степа запнулся, покраснел от стыда, – стра-те-ги-ческим бомбардировщиком, – по слогам произнес первоклассник и, разозлившись еще пуще, повторил: – Дура ты, Сонька.

Малышка надулась, готова была расплакаться, но старый Трофим погладил ее по головке.

– Не расстраивайся, внученька. Такие слова тебе знать ни к чему.

– Ой, вей! Ви посмотрите на этого кацманафта!

В маленький дворик старого Симферополя вышла Сонина бабушка – Муся Соломоновна Робитман – и тут же уперла руки в боки.

– На самолете ен летал – я вас умоляю! Какой хорошо грамотный хавец! – Муся пощупала простыни, висящие на веревке посреди двора. – Шикер старый! Пьешь шмурдяк свой кацапский – дитю голову не лечи!

Малышка подбежала к бабушке. Та достала из большого кармана передника ириску «Золотой ключик».

– Сонечка, лялечка мое, не слухай ты этого кабыздоха. На-ка вот марципанчика скушать.

Эта колоритная особа приехала в Симферополь два года назад к своей дочери Софочке Гутис, которая второй раз вышла замуж и поселилась по адресу: улица Большевиков, 3. Моложавая теща быстро навела одесские порядки у себя в квартире и в доме в целом. Одни соседи избегали Мусю, считая ее скандалисткой, другие возрадовались, что во дворе наконец-то наведен порядок – ЖЭК делал все, чтобы только не видеть одесситку у себя на пороге, – а третьи, как Трофим Голованов, относились к новой соседке с равнодушием: живет себе Муся в доме и пусть живет. Не мы ее хлебом кормим.

Робитман подошла к деревянному столику, вкопанному в землю, и уселась на скамейку рядом с Трофимом Головановым.

– Вей з мир, старик, и шо ты детям такие гадости лечишь? Надыбал плешь от чужих подушек, а все туда ж – лекчик-кацманафт. У Степки-то ж родитель – испытатель, – Муся сплеснула руками, визгливо засмеялась, – с плешью от шлема воротится. Я вас умоляю!

– Что ж ты мелешь, Муся? – ссутулившись, вздохнул Голованов. – Малых постесняйся.

– Соня, Степа – шкыц отсюда! – прикрикнула на малышей Муся. – Бекицер в песочницу! Да, Стьепка, шоб ты был здоров! Не вздумай кидать салют из песку! Не достираться на вас.

Трофим достал из кармана затертого пиджака старый верный гранчак, из другого кармана небольшой сверток с бутербродом – на ломте черного хлеба «Докторская» по два двадцать. Из-за пазухи на стол перекочевала чекушка «Столичной».

– Ото, – пробурчала Муся. – Вус трапылось? Пора ехать Марс?

Старик посмотрел на нее печальным взглядом и налил в стакан. Он никогда не пил полный гранчак. Когда-то для украшения Степа наклеил на граненый бок стакана переводную картинку: стратосферный комплекс «Тайфун». И теперь сто грамм налитой водки доставали своим краем аккурат до фюзеляжа самолета-носителя.

– Злая ты какая-то сегодня, – заметил Трофим, занюхивая первую бутербродом. – Может, составишь компанию?

– Покорно просим! – фыркнула Робитман, вставая со скамейки, отряхивая для порядка и без того чистый передник. – Вэрэницы ракэт хай без нас от звезды на звезду… Степка! Йклмн! – снова взвизгнула она, но теперь в ярости. – Тебе ж просили, жлобеня кацапское!

– Бабушка! – в восторге воскликнула Соня, щуря глаза, чтобы в них не попал песок. – Первая юпитерианская экспедиция вернулась! Ура!

– Вей з мир! Ойц, ваш космос!

Очередная пригоршня песка взлетела к синему апрельскому небу, изображая салют в честь события шестилетней давности.

Муся погнала нерадивого малыша по двору, угрожая отхлестать снятым передником. При этом она едва не сбила с ног Харитона Борзова – дворового хулигана, вышедшего покурить на свежий воздух.

– Мадам, не бежите так быстро, а то догоните свой инфаркт! – крикнул подросток вслед бойкой Мусе.

Хохоча, он подсел к Трофиму, печально смотрящему на происходящее.

– Не угостишь, дедуль? – с лукавой усмешкой спросил Борзов.

– Тебе – не дам, – ответил старый пилот, чмокая кусом бутерброда.

– Чего ж так-то?

– Тебе скоро на службу в космофлот, – авторитетно заявил Трофим.

Харитон, улыбаясь, покачал головой.

– А мож, в погранцы? Или в ментовку? Я в ментовку пойду – форма, сапоги, волына.

Старик посмотрел на него с пренебрежением.

– Тебя и так давно бы забрали по ту сторону решетки, да до сих пор торцуешь, – Трофим достал «Беломор», вынул из специального кармашка металлическую зажигалку на бензине и закурил.

Харитон прищурился: он бы давно спер эту вещицу, но больно уж она была приметная – с именной гравировкой: «Лучшему летчику-испытателю Трофиму Георгиевичу Голованову от командования ВКС». К тому же воровать в собственном дворе да у безобидного деда – стрем!

Голованов затянулся, пустил дым через ноздри.