Единственный... (СИ) - Юдина Екатерина - Страница 42

Больше мама со мной не разговаривала.

Иногда мне казалось, что она внутренне уже умерла, но приходя в больницу к папе все еще оживала. Вот только, лишь на короткие мгновения, ведь посмотрев на него, вновь переставала жить.

И меня для нее больше не существовало.

Все следующие дни я продолжала ездить в больницу, но спускаясь по ступенькам в отеле, упала и повредила ногу. Боль была раздирающей. Настолько сильной, что я просто не могла ходить.

Через два дня, хромая, я приковыляла к папе, но в больнице его больше не было. Он и мама вернулись в Грецию.

В Македонии я осталась одна. Без семьи.

Их я потеряла.

Тогда, очень сильно ковыляя, я вышла из больницы и села на бордюр. Как раз прошел дождь и асфальт был грязным, но разве это важно? Я и так была грязной. В душе.

Трясущимися пальцами я достала телефон и попыталась позвонить Кириану.

Вот только, не смогла этого сделать.

Мой номер был добавлен у него в черный список.

Глотая слезы я раз за разом пыталась дозвониться до Агеластоса. Не верила в то, что мой номер мог быть заблокирован. Наивная дура. А ведь жизнь ничему не учит.

Почему бы не поверить в сказку? Жизнь раз за разом дает пощечины, сбивая с лица розовые очки, а я все равно вновь их надеваю. Оправа уже сломалась и стекла покрылись трещинами, а я, глупая, я вновь нацепила очки. Думала, что через них мир кажется правильнее.

Но очки в очередной раз упали и окончательно разбились.

А реальность нахлынула с такой силой, что сшибла с ног и я рухнула на землю. Разбилась на части. Рассыпалась на куски.

Вот только, остатки сказочности еще остались в сознании и я решила, что, наверное, это какая-то ошибка. Может, Агеластос случайно бросил меня в черный список.

Я позвонила Калисе.

— Привет, — сказала, как только закончились гудки. Старалась держать голос ровным, но он все равно дрожал. — Можно попросить тебя о помощи?

— Конечно, но сначала скажи, куда ты пропала? Я ужас, как переживала.

— Да, я видела пропущенные от тебя. Извини, что не перезвонила.

— У тебя все хорошо? У тебя голос такой, будто ты плачешь. Или сейчас начнешь плакать.

— Нет, все хорошо. Но мне срочно нужно связаться с Кирианом Агеластосом. Можешь, пожалуйста, подойти к нему и сказать, что я прошу перезвонить мне?

— Слушай, я с удовольствием тебе помогла бы, но сейчас не совсем безопасно подходить к Агеластосу.

— В каком смысле?

— Его фанатки недавно растерзали его девушку и теперь высматривают любую, кто подойдет к нему. Извини. Я бы рада помочь, но я сама боюсь его ненормальных поклонниц. Хотя, могу попросить у кого-нибудь из парней передать Агеластосу твои слова. О, слушай, давай я так и сделаю.

— Девушку? — просила, понимая, что Калиса что-то перепутала. — У него нет девушки.

— Ну, я и правда ее так бы не назвала. Скорее просто первокурсница, которой он попользовался в аудитории после лекции. Но она потом так отчаянно бегала за ним, что нарвалась на поклонниц Агеластоса. Пожалуй, не буду рассказывать, что они сделали с ней в пустой аудитории. Прикинь, сюда даже полиция приезжала. А Агеластосу плевать. Он и бровью не повел. Вон уже зажимает новую. Интересно, а с ней что-то сделают?

— Ты что-то путаешь… Он не может прикасаться к девушкам…

— В каком смысле? У него какой-то запрет? Ну, тогда он его паршиво придерживается.

— Такого не может быть, — твердила, но остатки сказочности постепенно развеивались из сознания.

— Я, конечно, не хочу с тобой спорить, но я прямо сейчас смотрю на то, как он какую-то брюнетку зажимает во дворе университета.

— М-можешь их сфотографировать?

— Зачем?

— Пожалуйста, сфотографируй.

— Это немного странно, но ладно, — прошло около минуты молчания, после чего я ощутила, как телефон в руке завибрировал и услышала: — Все. Я отправила фотографии. Правда, они могли получиться смазанными.

Нет, смазанными они не получились. На снимках было все прекрасно видно. И то, как эта брюнетка прижималась к Кириану, сидя на выступе во дворе университета, и то, как он, сжимая ее шею сзади, притянул к себе и целовал. Стоял между раздвинутых ног девушки и, казалось, вот-вот вовсе ее прямо там возьмет.

Глубокий вдох и шумный выдох.

Я упустила телефон на асфальт и закрыла лицо ладонями. Черт. Почему же настолько больно?

Яд невидимыми каплями впитывался в кровь и по венам разносился по телу. Разрывал меня изнутри, а я сидела и молча смотрела на дорогу. Больше не плакала. Дышала ровно и ни о чем не думала. Вставая с бордюра, медленно поковыляла прочь.

Обступаемая множеством прохожих, растворялась неизвестной для меня стране и в незнакомом городе. Не думала о том, что будет дальше и о том, что было прежде. Ничего не существовало. В том числе и меня. Наверное, именно так себя ощущаешь, когда внутренне умираешь.

Я понимала, что нужно вернуться в Грецию, но осталась в Македонии. Сняла крошечную квартирку на окраине города и там жила. Никто из семьи на мои звонки не отвечал. Поэтому я иногда звонила соседке из Кастории и она мне рассказывала, как дела у папы. Оказалось, что Ксенон нашел вариант хорошего лечения для него и папа шел на поправку. Это радовало. Становилось хоть немного, но все же легче.

Порой, по вечерам я бесконечно долго смотрела на телефон. Уже не ждала звонков. Да и их не было.

У меня больше ничего не было.

Так я думала, пока в один день мне не стало плохо. Сильная тошнота, а позже осознание о задержке привело к определенным мыслям.

Они подтвердились.

Тест показал две полоски.

Тогда я мысленно проклинала Агеластоса. Ну, вот как так? И что мне теперь делать?

В голове собирались ужасные мысли и в эти мгновения я ощущала себя, как никогда прежде, одинокой. Но лишь к вечеру поняла, что это не так.

Положив ладонь на пока что еще плоский живот, поняла, что теперь я не одинока.

Да, будет тяжело. У меня толком ничего не было, но в груди бурлило от желания добиться всего. Так, чтобы у моего ребенка было все.

С этого дня у меня началась новая жизнь и новые стремления. Непривычные для меня, но приятные переживания. А так же желание идти вперед. Несмотря ни на что и вопреки всему.

Говорят, что за хорошее нужно платить. Я об этом вспомнила, когда зрение начало стремительно ухудшаться и врачи сказали, что нужна операция.

Во время беременности она невозможна.

Нужно было ее прерывать и делать операцию. Спасать зрение.

В те дни мне было очень тяжело. Настолько сильно, что я физически ощущала, как мне становилось плохо от мыслей. Я все еще была в Макидонии. Да и если бы вернулась в Грецию, у меня все равно не было бы того, с кем я могла бы поговорить. Того, кто мог бы выслушать меня и успокоить. Помочь принять правильное решение.

Все решения я принимала сама. Заживо сгорала в огне своих размышлений, но, наверное, так даже правильно. В этой жизни нужно полагаться на себя. Быть самостоятельной.

Я решила оставить ребенка.

Понимала, что, даже если предпочту все же выбрать операцию, просто не смогу убить малыша. Почему-то понимала, что без зрения смогу жить, а без него — уже нет.

Постепенно мир для меня окунался в темноту.

Плевать. Неважно. Главное, не опускать руки. Идти вперед и, несмотря ни на что, добиваться желаемого.

Глава 21 Жизнь

Однажды мой телефон «ожил». Его тихое жужжание разнеслось по тишине той крошечной квартирки, которую я снимала в Скопье, и яркий свет экрана разорвал темноту.

К этому моменту я уже легла спать, но сразу потянулась к телефону. Посмотрела на него, но не поняла, кто звонил. Буквы казались слишком расплывчатыми. Неразборчивыми.

— Да, — ответила, садясь на кровати.

— Чара, ты сейчас где?

Я сразу узнала мелодичный голос Агалии. Услышав его, поняла насколько сильно соскучилась по этой женщине. Обычно я ей часто не звонила, так как знала, что она постоянно загружена работой. Не хотела отвлекать. Да и порой к ней просто невозможно дозвониться.