Мир Гаора. Сторрам - Зубачева Татьяна Николаевна - Страница 12

Разбудил его какой-то непонятный звук. И голос. Открыв глаза и лёжа неподвижно, Гаор слушал.

Вот по прутьям решётки провели дубинкой, не постучали, а провели, ещё раз. И голос.

– Эй, фронтовик, иди сюда.

И снова дубинкой по прутьям.

– Слышишь, фронтовик, хватит дрыхнуть, иди сюда. Поговорим.

Прикусив губу, Гаор лежал неподвижно, чувствуя, как обдавший его ледяной волной страх сменяется столь же холодным бешенством.

– Лежи, – еле слышно шепнул снизу Полоша.

– Ты ж оклемался уже, фронтовик.

И дубинкой по прутьям. Но не стучит, стук по решётке – это вызов Старшего. По напряжённой тишине Гаор понял, что проснулись многие, но никто не шевелится.

– Трусишь, дерьмо фронтовое, вонючка армейская. Я ведь войду, хуже будет.

Войди – мысленно ответил Гаор. Войди, сам я не спущусь, тебе придётся подойти, вплотную, и тогда… ты без каски, значит, бить в переносицу, а там… войди. А как ты меня назвал, в задницу себе засунь. Спину тебе здесь никто не прикроет. Гаор бесшумно повернулся на койке, накрылся с головой. Теперь, где голова, где ноги, сразу не понять, приготовил руки. Войдя, гад попытается сдёрнуть его за ногу или за одеяло и поневоле подставит лицо. Тогда, на гауптвахте, «губе» грёбаной, он так отбился.

– Я войду, фронтовик.

Снова дубинкой по решётке и напряжённая тишина.

И вдруг громовым раскатом шёпот Тукмана:

– Дяденька, он щас опять Рыжего метелить будет? А за что, дяденька?

И тут пронзительно заверещала в женской спальне девчонка. В щёлку из-под одеяла, Гаор увидел, как тёмный силуэт у решётки вздрогнул и обернулся. Вот аггел ему в глотку, если гад сейчас её… придётся прыгать, аггел…

– Что происходит? – прозвучал начальственный голос.

Девчонка мгновенно замолчала как выключенная, а надзиратель нехотя встал в строевую стойку. У решётки появился второй силуэт, и по характерной сутулости Гаор узнал начальника ночной смены надзирателей.

– Слежу за порядком, начальник, – издевательским тоном ответил надзиратель.

Начальник постоял у решётки, вглядываясь в темноту.

– Не вижу нарушений, – наконец сказал он. – Возвращайтесь на свой пост.

Надзиратель с насмешливой небрежностью козырнул и ушёл. Начальник постоял ещё, прошёл к женской спальне, где была такая же тишина и никто не шевелился, и, наконец ушёл. Тихо щёлкнула, закрываясь, дверь надзирательской.

Гаор перевёл дыхание и перевернулся обратно, лёг на спину, откинув одеяло с груди. Только сейчас он ощутил, что волосы у него мокрые от пота. «Эк меня со страха пробрало», – недовольно подумал он. Рядом и напротив так же тихо ворочались, укладываясь разбуженные, но голоса никто не подал. Гаор подумал о заверещавшей так вовремя девчонке и улыбнулся: её бы вместо воздушной сирены, да на пункт дальнего оповещения. Ну, пронесло, теперь можно спать.

Сменялись надзиратели перед утренним и вечерним построениями, так что увидеть гада утром Гаор не опасался. Дежурят надзиратели: смена через три, так что на трое суток он в безопасности. Относительной, конечно, Седой ему правильно объяснил: здесь тот же фронт. Не одно так другое. Не бомбёжка, так обстрел. Не атака своя, так атака чужая. Только шкура у тебя и жизнь одна-единственная на все случаи. Но когда одной опасностью меньше – уже хорошо. А дальше трёх суток и на фронте не загадывали, там и на сутки, а то и на период, нет, на долю вперёд полная неизвестность.

О ночном случае утром никто ни словом, ни вздохом не обмолвился. Гаор понял игру: спал, ничего не знаю, – и молча принял её. К тому же назревали новые события.

– Неделя седни, паря, ну, выходной, – объявил ему Плешак, когда они шли к своему складу.

– Это как? – заинтересовался Гаор.

Он заметил, что всё-таки какие-то не такие все сегодня, но думал, что это из-за ночного случая. А оказывается…

– А так, – стал объяснять Плешак, – работáем до обеда и шабашим. А апосля обеда нам деньги, ну, фишки эти выдадут и до ужина выход на двор свободный. Но со двора ни-ни. Ух ты, паря, седни же и сигаретная выдача, забыл совсем. Ну, живём!

– Живём! – весело согласился Гаор.

Синяки его уже совсем не беспокоили, хотя только-только из чёрных побагровели. Свободный выход – это вроде увольнительной, а то он только и видит небо, когда на склад или со склада идёт. Здорово! И сигареты… да, вот ещё выяснить надо.

И как только, обыскав их, складской надзиратель впустил и закрыл за ними дверь, он сразу спросил:

– Плешак, сигареты всем дают?

– Мужикам тольки, – ответил Плешак, пыхтя за контейнером с электропечами. – Пачка на две декады.

– А фишки?

– Кому скольки. Ты его на себя подай, порожек здеся. Ага, хорош. Пошёл.

Они поволокли контейнер на его место, а Плешак продолжил рассказ.

– Ну, у кого какая работа. Грузчикам помене, кто в залах работáет поболе. Уборщикам дворовым совсем ничего, кто на фасаде и большом входе убирается, тем куда поболе, у них и работа… не присесть. Мать со Старшим поболе всех имеют. Им и положено.

Гаор понимающе кивнул. Интересно, сколько ему отвалят. Пачка сигарет на две декады… нежирно, до… да, иначе не скажешь, до рабства он выкуривал пачку в день, и то это он уже себя отучать стал, а то почти вся ветеранская пенсия у него на сигареты уходила.

– Давай, паря, покатим их, сейчас из залов за запасом прибегут.

Гаор уже тоже знал, за чем прибегают чаще всего, и даже запомнил, какая бригада из какого торгового зала, так что, пока Плешак разбирался в бланке заказа, он, только посмотрев на него, уходил за нужным.

Перед обедом заказы пошли особенно густо, перед дверьми даже очередь образовалась, и надзиратель дубинкой успокаивал самых горластых. Их склад пятый, а всего – Гаор уже знал – десять, перед ними четверо, за ними пятеро, и те тоже не пустуют, в коридоре толкотня, ругань грузчиков из-за сцепившихся тележек и надзирателей, наводящих порядок. Туда слева, оттуда направо, а куда направо, если тут холодильник вытаскивают, а хреновина эта в полтора роста (288 см.) и встала, понимаешь, поперёк и хоть пили её.

– Рыжий, тащи!

– Куда? – заорал Гаор. – Стопор убери, дурень! Стопор торчит.

Он протиснулся мимо застрявшего холодильника в коридор и, оттолкнув Булана, стал разбираться с тележкой.

Стопор выпал из-за тяжести. Тележка на такой груз не была рассчитана.

– На хрена ты за ним с такой фиговиной припёрся?!

– Какую дали, с той и приехал! – огрызнулся Булан.

Наконец Гаору удалось заправить выпавший стопор.

– Всё, вези. Только не тряси, опять выпадет.

Булан потащил тележку к выходу, а Гаор уже хотел зайти обратно, когда надзиратель остановил его.

– Выход без разрешения не положен. А пять по мягкому за это положено. Понял?

– Понял, господин надзиратель, – вздохнул Гаор, готовясь к неизбежному.

Сейчас скажут: «Спускай штаны и ложись», – а у него ещё то не зажило, когда по-старому приходится, то хреново, долго заживает. Но, против ожидания, надзиратель сказал совсем другое:

– Считай за мной, к следующему разу прибавлю.

Гаор ошарашено уставился на него.

– Благодари, – шепнул Плешак, стоя в открытых дверях, но за порогом.

– Спасибо, господин надзиратель, – сообразил, наконец, Гаор, быстро заходя, почти заскакивая внутрь.

Надзиратель захлопнул за ним дверь и, ругаясь, пошёл наводить порядок у другой двери.

– Уф-ф, – невольно выдохнул Гаор, – пронесло.

– Этот с разумением, – ответил Плешак, – если по делу, он и не заметить может. А ты в наглую так больше не лезь. Подождал бы, пока он отойдёт, и сделал бы как надо. А ты при нём прямо… нельзя так.

– А он стоял, – попробовал возразить Гаор.

– Он уже отходить собрался, – стал объяснять Плешак, – в сторону стал смотреть, будто увидел чего. А ты полез! Я же стоял. А был бы его старший, то и влепили б тебе. Ему тоже за упущение терять неохота, это нам «по мягкому» и «горячих», а им вычеты да штрафы. Понял?