Мир Гаора. Сторрам - Зубачева Татьяна Николаевна - Страница 11

– Застудил я их давно, – стал снова объяснять Гаор, – мёрзнут теперь легко.

– Ага, – кивнула Матуня, – поздно уж седни, завтра приходи, а я за день подберу тебе.

Гаор поблагодарил и пошёл в свою спальню. Махотка по-прежнему валял дурака с девчонкой, пугал её, что затащит, а она фыркала по-кошачьи и отбивалась от его рук, но не уходила. Гаор еле протиснулся мимо них в дверь мужской спальни.

После рассказа Гаора о зачистке посёлка, Махотка почти до утра проревел, а Плешак в тот же день рассказал, что и рабские поселки, случалось, вот так исчезали, слышали они о таком. Как послал управляющий кого по делу какому, или в лес, скажем, по ягоды девки-малолетки пошли, приходят, а ни домов, ни следов, ни скотины, пепелище голое.

– Мы-то думали, поблазнилось, – рассказывал Плешак, утрамбовывая в контейнер пакеты с электроодеялами, – ну, померещилось, значит, или ещё что, а оно вона как выходит. Сказки даже есть такие, про огненных змеев, что как дохнýт, так посёлка и не бывало. А ты, значитца, в ясность все привел. Сказки они древние, а не брехня выходит.

– Видно, в старину тоже спецвойска были, – усмехнулся Гаор, берясь за контейнер. – Везу?

– Вези, и в левый угол заткни.

– Понял.

Заталкивая контейнер в указанное место, Гаор подумал, что ведь и в самом деле, выжигание непокорных – давняя традиция ургоров. Просто заучивая на уроках истории хронику покорения Великой Равнины, он не задумывался, как в действительности выглядело Огненное Очищение. Наверное, так же, только следы не шин, а копыт. Не гильзы, а наконечники стрел, а в остальном… и ещё…

Идя за следующим контейнером, он напряжённо вспоминал слышанное и читанное и впервые пытался посмотреть на это с другой стороны. Даже боли не замечал.

И сейчас, лёжа на койке и слушая привычную с детства команду отбоя, он думал не о чуньках, да и ясно, что это, скорее всего, какая-то тёплая обувь, и тем более не о проступающих на спине и ягодицах синяках, ну, поспит задницей кверху ещё две декады, велика важность, а о внезапно повернувшейся другой стороной всей истории. И почему Плешак как-то странно посмотрел тогда на него, когда он сказал: «Мы ургоры». Хотя… говорил же Седой, как он сказал? Кровь перемешалась, а память нет. Аггелы в Тарктаре, а ведь он действительно, не помнит, вернее, помнит, что ни в одном учебнике дикари, жившие на Великой Равнине и покорённые ургорами, не назывались… своим именем. Дикари, аборигены, або… За або могут и врезать. Тоже сказал Седой. Похоже, с этим надо ещё осторожнее. Открыть папку, достать чистый лист бумаги и написать. Ургоры – Люди – Чистокровные. Вторая строчка. Дикари – Аборигены – Або. Нет, не так, зачеркнём, а ещё лучше замажем мазилкой, удобная штука, если бумага плотная, тетрадная промокала. Не отвлекайся. Первая строка прежняя, а новая теперь так: под словом «Люди» пишем Дикари, под словом Чистокровные – Аборигены. А под ургорами ставим вопросительный знак. От Чистокровных и аборигенов делаем соединительную скобку и пишем «полукровки». Он мысленно перечитал получившуюся запись, вложил лист в папку и завязал тесёмки. Всё, теперь спать. Пусть лежит, пока он не получит новой информации. Сколько у него листов в папке? Про Седого – раз, про отстойники, пепел и душевые – два, это третий. Спать.

…Чуньки оказались просто толстыми короткими носками с пришитой к ним войлочной подошвой. Тепло, мягко и удобно. На удивлённые взгляды он кратко отвечал, как научили.

– Матуха велела.

И больше его уже ни о чём не спрашивали, и никак не высказывались. А, ожидая у Матуни, пока она подберёт подходящие ему по размеру, он спросил у неё, какому заклинанию она его учила, там в душевой.

– Запомнил? – обрадовалась Матуня. – А ну повтори.

Он послушно повторил.

– Вода-Вода, обмой меня, унеси горести прошлые, принеси радости будущие.

– Правильно, – кивнула Матуня, – и повторяй про себя, если что. Оно от многого помогает.

– Спасибо, Матуня, а значит оно что? Ну, слова эти.

– Ох, – Матуня с сомнением посмотрела на него, – на чужом-то языке оно и действовать не будет.

– Я буду правильно говорить, – сказал Гаор, – но чтоб не сбиться, я же понимать должен. Помоги, Матуня.

– И то верно, – кивнула Матуня. – Вот эти примерь. Когда дурак без ума заговóр читает, он тоже силы не имеет. Ну, слушай. Это ты воду просишь. Чтоб обмыла тебя, – и она слово за слово перевела ему заклинание на ургорский.

Уяснив и заучив заклинание по-новому, уже «с понятием», Гаор уточнил, что лучше всего его читать, когда умываешься родниковой водой, что вода из земли матёрая, самая сильная, значит, а здесь вода из железки, мёртвая, но и она помочь может.

– А что, – напоследок спросила его Матуня, – ты по-нашенски совсем ничего не знаешь?

Гаор засмеялся.

– Теперь уже много знаю, а когда пришёл, то только поздороваться и мог. Меня в камере в отстойнике научили, – и повторил: – Мир дому и всем в доме.

– Правильно, – кивнула Матуня, – вижу, с понятием говоришь, не болбочешь попусту. А чего ж не поздоровался?

– А меня сразу бить начали, – весело ответил Гаор.

Невольно засмеялась и Матуня.

…Так же просто решилось и с гимнастикой.

Вечером, после ужина, Гаор встал между койками и для начала сцепил руки над головой в замок и потянулся вверх.

– Рыжий, ты чего? – немедленно спросили его.

– Матуха… велела… чтобы… правильно… срослось… – ответил он между потягиваниями.

– Матуха, она знат, – уважительно сказал Полоша, наблюдавший за ним со своей койки. – Ты в большой проход выйди, паря, тесно тебе здесь.

Гаор выждал с пару мигов и, не услышав протестов, вышел в центральный проход между койками и начал разминку. Конечно, ещё болело, поэтому тянулся он бережно, опасаясь неосторожным движением повредить себе. И ограничился небольшой растяжкой и слегка по суставам, а вот пройдёт все… Странно, на работе ему хватает и тяжести, и бега, а вот начал и так и тянет на полный комплекс.

– Эк в тебе сила играет, – засмеялся, глядя на него, Тарпан, – а был совсем плох.

– Ага, – ответил Гаор, осторожно пытаясь прогнуться на мост.

Нет, это ещё больно, оставим на потом.

А уже на следующий день он попробовал отжиматься от пола. Сил хватило на десять раз. А раньше он до сотни свободно доходил. К тому же на десятом отжиме он обнаружил, что рядом на корточках сидит и пытается заглянуть ему в лицо Тукман. Гаор сразу встал и ушёл в умывалку.

Тукман остался сидеть на полу, обиженно глядя ему вслед. Старший и Тарпан переглянулись, и Тарпан велел Тукману на сон укладываться, поздно уже.

В умывалке Гаор ополоснул лицо холодной водой, пробормотав выученное заклинание. Может, и впрямь отведёт от него новую беду. Ведь если этот дурак опять полезет, изувечит он его уже без шума, но существенно. Сегодня как раз та же сволочь дежурит, видел он его на вечернем обыске, стоял, дубинкой играл.

Выйдя из умывалки, Гаор сразу прошёл к своей койке, разделся и лёг. Спал он теперь, как и большинство, голышом, только подштанники снимал, уже сидя наверху. И как раз он лёг, укрылся, и надзиратель пошёл по коридору.

– Отбой, всем дрыхнуть!

С лязгом задвигались решётки.

– Старшие! Чтоб порядок был! Отбой, лохмачи!

Странно – подумал Гаор – попробовал бы кто его раньше так назвать, уделал бы вдрызг и насмерть, а теперь… хоть бы хны. Может и вправду, да, помнится, отец Стига как-то сказал: «На правду обижается только дурак». Это когда он Стига обыграл в шахматы и сказал, что Стиг слабак против него, а Стиг обиделся. Так что обижаться ему самому теперь нечего. Он лохмач, а ещё волосатик, и… нет, на мохнача, или нет, как это, Бурнаш объяснял, бурнастого он не тянет. Так, вылезло у него на лобке три волосины. Гаор тихо засмеялся, пряча лицо в подушку: скоро он, похоже, будет остальным на их волосья завидовать. С этим он и заснул.