Князь Барбашин (СИ) - Родин Дмитрий Михайлович - Страница 53

В общем, каждый из игроков мечтал выжать из ситуации максимум пользы и с учётом уже произошедших изменений даже Андрей теперь не мог с уверенностью сказать, что из этого получится.

А на второй неделе поста его неожиданно пригласил в гости задержавшийся по делам в Москве Немой и в буквальном смысле огорошил новостями. Похоже, время, когда он хоть и относительно, но был предоставлен сам себе и мог сам выбирать что, где и когда делать, окончилось бесповоротно. Государь решил ввести его в состав дворцовых чинов, вот только начинать князю Барбашину предстояло, почитай, с самых низов. "По секрету", Шуйский поведал, что Василий Иванович пожаловал его чином стряпчего. А кто такой стряпчий? Это придворный чин, следующий ниже за стольником и пятый в росписи чинов. Наименование своё он получил от глагола "стряпать", то есть делать, работать. Устаревшее слово, оно умудрилось дожить и до века двадцать первого, хотя и приобрело слегка иной окрас. Разумеется, стряпчий стряпчему рознь. Гладить, стирать, готовить, носить скамеечку или чистить коней, это дело выходцев из низов, а вот родовитые люди бывали стряпчими лишь в смысле низшего придворного звания, а не в смысле определённой должности при одном из хозяйственных дворов. В стряпчие-конюхи люди родовитые не назначались, а несли службу при особе государя или воеводами в полках. И трудно было сказать, что это было: повышение или умаление чести. С одной стороны, Андрей до этого не носил никаких придворных чинов, а с другой ещё никто из огромного клана Шуйских стряпчим не был, и начинал свою дворцовую службу обычно сразу со стольника.

Обдумывая сложившуюся коллизию, Андрей вдруг поймал себя на мысли, что он всё больше и больше становится местным. Ещё года три назад ему бы было по барабану, какую должность определили ему при дворе. А сейчас он на полном серьёзе рассматривает вариант "умаления чести". Вздрогнув, он быстро пробежался по ключевым точкам прошедших годов и ужаснулся. Вместо того чтобы нести в мир чистое и светлое, и тянуть его к идеалам будущего, он во многом медленно опускался к уровню восприятия обывателя из 16 века. То, что ещё в первые годы коробило его, теперь осознавалось как нечто обыденное и само собой разумеющееся. Нет, в чём-то он остался прежним, и то же значение технического прогресса для него стояло по-прежнему на первом месте. Однако кроме техники есть ещё и социальная составляющая общества. И она порой бывает куда важнее технических знаний. Ведь дикарь с автоматом куда опаснее дикаря с дубиной. И именно тут у него было всё плохо.

Но разве так описывались попаданцы в книгах? Ведь в большинстве своём они ломают мир через колено, заставляя людей думать как они. Нет, в том, что касалось больших проектов, он делал то же самое. Его послужильцы постепенно перенимали его стиль и отношения к новшествам. Давно ли Игнат противился тачкам только потому, что местным этого было не надо? Года три-четыре назад. Но получив взбучку, накачку и личный пример от князя, сейчас он смотрел на подобное совсем по-другому. Подумать только, когда по весне выдалась неожиданно малая вода и наглядно встала проблема мелководья, Игнат без подсказок велел отыскать среди уже переведённых на русский язык книг по технике устройство нужного механизма и с его помощью принялся углублять русло Усолки от Княжгородка до самого устья. Работы эти были масштабны, и до конца их пока было ещё далеко, но сам факт говорил о многом!

Однако это относилось лишь к большим проектам. А в повседневности? Вот когда он перестал морщиться, видя толпы угоняемых в рабство таких же русских людей, которым просто не повезло жить в землях Литвы? А считать детей бросовым товаром? Да, он пользовался этим, можно сказать с первого года своего появления. Но тогда, покупая дешёвый и никчёмный, по мнению местных "товар", его мучила совесть, и он долго сам себе доказывал, что спасает их от куда более худшей участи. И ведь, правда, тот первый десяток, что обучался практически им, уже стал ему надёжной опорой и весь получил вольную. Но сейчас, покупая на холопском рынке мальчиков и девочек, он не чувствовал никаких угрызений, словно это стало для него обыденностью. Просто голый расчёт: дети десяти – двенадцати лет лучше всего обучаются новому, потому что им ещё не вбили аксиому "отцы и деды так делали". И никаких эмоций.

Как там, у Ницше было? "Кто сражается с чудовищами, тому следует остерегаться, чтобы самому при этом не стать чудовищем. И если ты долго смотришь в бездну, то бездна тоже смотрит в тебя".

Легко быть добрым и хорошим, когда вокруг все хорошо. Но когда ты постоянно видишь, как рушатся семьи, как люди предают, убивают и режут друг друга. Видишь страдания и боль, то сам ты постепенно становишься глух ко всем этим переживаниям. И сам становишься немного чудовищем. Можно притворяться и лицемерить, строить из себя святошу, но это ничего не меняет. Там, в его прошлом-будущем это называли профессиональной деформацией.

И лечили сменой деятельности. Или уже не лечили ничем, если ты не успел остановиться вовремя.

Но как остановиться на полпути? Ведь он делает весьма нужное дело для себя и всей Руси, правда, попутно принося неимоверные страдания другим. И что самое обидное – по другому ведь не получается. Войны – вот истинный двигатель прогресса, что бы там ни говорили разного рода пацифисты. Просто они не знают или не желают знать, что большинство тех вещей, что облегчают им же жизнь, там, в двадцать первом веке, изначально создавалось для человекоубийства или для лучшего обеспечения этого процесса.

И он, сосредоточившись только на технике, скорее всего тем самым совершил ошибку. Он не помнил, кто это сказал, но мысль, что "техническое развитие человечества должно соответствовать его социальному развитию", ныне уже не казалась ему лишённой смысла. Потому что это самое человечество может легко уничтожить самого себя, даже не поняв, что делает. Ведь даже в "просвещённом" двадцатом веке едва-едва удержались на грани ядерного конфликта. И подстёгивая научно-технический прогресс, он тем самым словно включает вторую скорость в гонке технологий, что пока что текла весьма неспешно. Глупо же думать, что знания можно вечно удерживать внутри одного сообщества. Так что может, даже и хорошо, что он так мало знает о технологиях. Да и остановить этот процесс было не в его силах, как, впрочем, и желаниях. Ибо отставших в нём быстро выбрасывают на периферию истории, предоставив играть лишь роль мелких шавок, тявкающих по указке сильных мира сего и разменной монеты в большой геополитической игре. Так что, раз нельзя остановить прогресс технический, необходимо просто подстегнуть прогресс социальный, а вот тут у Андрея знаний было ещё меньше, чем в той же металлургии. И к кому обратиться за помощью он не представлял. Ну не в церковь же идти, честное слово. Хотя, возможно, именно церковь с её духовностью и сможет помочь. А потому стоит, наверное, заикнуться как-нибудь о проблеме в разговоре с тем же Вассианом, или Триволисом, что уже корпел над переводами книг в государевой библиотеке. А вот заниматься этим самому точно не стоит: таких дров наломает – всем тошно станет. Да и без того взвалил уже на себя столько, что начал упускать некоторые направления из виду.

В общем, осознав, что это, похоже, не он прогибает мир под себя, а скорее мир его, Андрей позволил себе немного порефлексировать на эту тему, но долго заниматься самоедством всё одно не смог. Он и в прошлой-то жизни не сильно страдал этим интеллигентским недугом. Ну, ошибся и что теперь – лечь в гроб и помирать? Ну, нет! Делай, что должно и пусть будет что будет.

Зато в том разговоре ему удалось-таки обратить внимание Шуйского на восточную проблему. Понятно, что Крыму никогда не доверяли, даже когда он был союзником. И желание Гиреев овладеть Казанью и Астраханью тоже были известны, как и недовольство ханов действиями Москвы в отношении осколков бывшей Орды. Но Андрей зашёл с другого направления. Он напомнил дядюшке, что поминки в Бахчисарай шлём не только мы, а Сигизмунду ныне терять нечего, единственное его спасение это большой поход Орды на Русь. А Русь готова к этому? А то подло ударят исподтишка и не сдюжат полки на переправах.