Князь Барбашин (СИ) - Родин Дмитрий Михайлович - Страница 54

Неплохо бы было понаблюдать за шляхами. Степь, она ведь только кажется бескрайней. Только путей-дороженек в ней для большого войска не так и много, и все они известны. Так отчего не выслать легкоконные сторожки дальше, чем ныне ходят. Да и казачков, что в той же степи пошаливают, нанять для разведки. Вот покойный государь все полки на Угру привёл оттого, что знал, куда Ахматка шёл. Потому и нам знать надобно.

Однако Шуйский в ответ лишь усмехнулся. Ока, мол, перелазами небогата и где полки ставить, то воеводам давно известно. Добрые люди в Крыму упредят, коли Орда в большой поход собираться станет, а с воровскими казаками дел иметь не стоит. И поместную сторожку в степи татары побьют, ибо степь им – дом родной. Подкрадутся – наши и не заметят. Это, вон, у Ивашки Воротынского молодчики есть, что со степью дружат, так их и без того далеко пускают. А так по рязанским окраинам доглядчиков хватает. А потому не стоит княжичу блажью страдать, а лучше стоит подумать, как он государево поручение исполнять станет.

Нахмурившийся Андрей вынужденно признал правоту дяди, лишь сделав зарубку в памяти, дабы найти возможность поговорить об том с князем Воротынским. После чего весь обратился в слух, потому как Немой принялся разъяснять, что же такого хотел поручить великий князь новому стряпчему.

Услышанное настолько поразило Андрея, что он так до конца и не поверил своему родственнику, хотя и причин ТАК разыгрывать его тоже не видел. Но спустя седьмицу после того разговора его таки вызвали в Кремль, где в присутствии большого числа царедворцев и гостей, умудрившихся попасть на государев приём, ему был официально жалован чин стряпчего, с окладом в целых сорок рублей в год. Тут Андрею стоило больших трудов, чтобы в столь торжественной обстановке не заржать в голос. Нет, так-то жалование и впрямь было "на уровне", ведь куда менее знатные стряпчие получали в год от пяти до двадцати рублей. Вот получи он его тогда, в первые годы своего появления в этом мире, это было бы весьма достойным содержанием. Пример тому – Сашка Шуморовский, в вотчине которого уже несколько лет велись опыты с выводом улучшенной породы овец. Со всех своих куцых вотчин он едва-едва набирал полсотни рублей, так что для него это стало бы весьма весомой прибавкой. Но не ему и не сейчас, когда только на соли он получает тысячи. Так что, слава богу, что хватило сил удержать смех в зародыше.

Ну а после всех пожалований, ему, наконец, довели и государеву волю, услыхав которую, он мысленно поблагодарил Немого, потом как назло всем своим недоброжелателям сумел остаться невозмутимым. А обалдеть было от чего. Государь возжелал восстановить статус-кво над территорией каянских земель, которые ныне лишь юридически считались русскими. То есть, выражаясь языком более поздних времён, он хотел, чтобы князь Андрей, ни много ни мало, а просто провёл частную наступательную операцию на удалённом ТВД при, мягко говоря, нехило так урезанном обеспечении в силах и средствах. И это при условии, что о финские замки не раз обламывали зубы как новгородские, так и московские полки. С другой стороны он же сам просил вернуть те земли под государеву руку; и напрямую просил, и через фаворитов, так что изображать теперь из себя птицу страус было уже поздно. Потому что раньше стоило вспомнить, что инициатива наказуема не только в будущем. Но и это было ещё не всё! Главной вишенкой на торте было объявление об учреждении на тех землях нового наместничества со столицей в Овле-городке и назначением князя Барбашина его первым наместником с вручением прямо тут, во дворце при куче свидетелей, всех верительных и жалованных грамот.

В общем, Василий Иванович поступил по принципу: коль сумеешь взять – будешь наместником, а коли нет, то не будешь, зато станешь на ближайшие годы мишенью для насмешек у большинства царедворцев, и тут уже никакое родство не спасёт. И все планы про флот пойдут псу под хвост. А увидав злорадно ухмыляющееся лицо Ваньки Сабурова, Андрей внезапно осознал, что данное поручение было ловушкой, рассчитанной именно против него. Него, как врага Сабуровых и, возможно, великой княгини, и как родственника Шуйских, в большом количестве в последнее время представленных в Думе, и как восходящего любимца государя. И эта ловушка, по мнению его врагов, только что с грохотом захлопнулась. А как же дядя? Неужели он не понимал? Да нет, понимал и даже попытался подготовить, не дав всем недоброжелателям насладиться растерянностью на лице племяша. Что же, это был настоящий вызов системы, да такой, что даже самому Андрею стало интересно: а потянет ли он подобное дело? Потому как ставки в игре резко возросли…

Но прежде чем полностью погрузиться в поставленную задачу, ему нужно было закончить оставшиеся дела и перераспределить круг задач перед управленцами, к счастью ещё не успевшими разъехаться по местам. Ведь большая часть ранее спланированных мероприятий летела теперь ко всем чертям, и приходилось оперативно реагировать на изменившуюся обстановку.

Но для начала он "заглянул на огонёк" в дом писателя и дипломата Карпова. Известный западник, по иронии судьбы занимавшийся восточной политикой, он лишь ненадолго оставил своего подопечного – молодого и амбициозного Шах-Али – на попечении младшего Поджогина и спешно прибыл в Москву по вызову самого великого князя. Но этого ненадолго вполне хватило, что бы Андрей успел перехватить его для разговора.

Впрочем, Фёдор и сам был по-настоящему рад поболтать с гостем, в котором с юных лет открылся недюжий талант литератора и чьей книгой, уже отпечатанной довольно-таки большим тиражом, ныне зачитывались практически все любители русской книжной словесности. Даже сам Андрей был поражён тем, как этот, отнюдь не лучший плагиат с Лихоталь, ворвался в русскую литературу, вызвав у своих читателей бурю эмоций и обсуждений. Да, книга во многом ломала устоявшиеся шаблоны: от стиля повествования до преподношения взгляда автора на прошедшие события, и не укладывалась ни в одни из принятых ныне литературных шаблонов. В ней лихие приключения былинных богатырей довольно органично прерывались историческими экскурсами или нравоучительными вставками, стараясь не только не мешать общему восприятию сюжета, а подчас даже обогащая его. А ещё она, пусть и не специально и лишь частично, но удовлетворила только-только появившийся в обществе запрос на собственную историю, что вызывало к ней лишь ещё больший интерес. И потому Андрею становилось даже как-то стыдно: ведь все в округе считали его гением, а он всего лишь взял, да и опубликовал сильно отредактированный, причём не всегда в лучшую сторону, чужой труд.

Но даже не это беспокоило его больше всего, а тот факт, что на фоне его богатырского цикла возьмёт да и потеряется настоящее сокровище русского слова, случайно найденное его людьми при разграблении коллекции какого-то витебского книжника. Когда Андрей понял, что они отыскали, с него смело можно было лепить статую в стиле "полностью офонаревший"! Потому как на его руках оказалось не что иное, как список "Слова о полку Игоревом"! Правда, понять ЕГО отношение к этому свитку не смог никто, с кем бы он ни говорил. Всё-таки они не учились в советской школе, и у них не было учителя литературы и по совместительству фаната древнерусской её части. Зато теперь в Княжгородке уже был отпечатан аж стоэкземплярный тираж этого произведения, и в этом варианте истории никто уже не будет считать сей труд поздней подделкой под старину.

Кстати, одна книга из того тиража, богато инкрустированная и с цветными иллюстрациями, была заранее прихвачена с собой Андреем в качестве подарка для хозяина хором. Ведь их, несмотря на разницу в возрасте, связывала не только любовь к книгам, но и одно общее дело.

Потому что хоть к самой Казани князь относился скорее негативно, но вот отказать ей в покровительстве учёным и широкой грамотности с учётом своего послезнания просто не мог. Ханство, как и любое другое государство, нуждалось не только в воинах, но и в умелых управленцах. А потому в городе имелись многочисленные мектебе и медресе, причём в последние часто специально приглашались учителя из ведущих городов Средней Азии и Крыма. А ещё при медресе имелись богатые библиотеки и школы каллиграфов – переписчиков книг, на которые и положил свой загребущий взгляд Андрей. А так же на огромную ханскую библиотеку.