Лунная дорога. Часть 1 (СИ) - Герцик Татьяна Ивановна - Страница 54

Красовский не понял, с чего это вдруг шампанское может прокиснуть, но не возражал. Мама вручила ему бутылку, он ее с форсом открыл, красиво. Опытный, блин! Разлил в вынутые мамой из серванта хрустальные бокалы и подал мне. Пришлось взять, чтоб не разбивать компанию.

– За тебя, Леша! – торжественно провозгласила мамочка. – Чтоб в твоей жизни все получилось так, как ты мечтал!

Он тут же перевел на меня отрешенный взгляд, и не догадаться, что он в своей жизни задумал, не смог бы только слепоглухонемой. Несколько смутившись, видимо, здравицу ему говорили не часто, выпил весь бокал и закусил конфеткой, предложенной мамой как закуска.

Отпив половину, я отставила бокал в сторону. В носу защипало, газ ударил в глаза и из них полились невольные слезы. Ну и напиток! Не понимаю я, что в нем хорошего. Разве что пузырьки красиво играют, празднично.

По кивку хозяйки Красовский снова наполнил наши бокалы и произнес тост сам:

– У всех есть мечты. У кого-то они явные, у кого-то тайные. Так давайте выпьем за то, чтоб все они исполнились!

– Ух ты, какой тост красивый! – мама искренне восхитилась. – Давайте выпьем!

Прежде чем пригубить бокал, я призадумалась. Желания явные и тайные? Ну, явных желаний у меня много. Чтоб все мои родные и близкие были живы и здоровы, чтоб у них и у меня все было хорошо. И училась я чтоб легко, без напряга.

А вот с тайными желаниями был прокол. В них я не могла признаться даже самой себе. Невольно посмотрела на уже выпившего вино Красовского. Он напряженно уставился на меня, что-то безмолвно внушая, а может быть, умоляя.

Почему-то стало стыдно. Чуть качнув головой из стороны в сторону, мол, не дождешься, я сделала небольшой глоток. Шампанское немножко улеглось и уже не так сильно кололо язык и нос. Вкус я наконец-то различила, кисловато, немножко терпко, вкусно. Мне понравилось.

Наверное, я неправильно его прежде пила. Надо было дождаться, когда выйдет большая часть углекислоты, и только тогда делать глоток. Не спешить. Это как в жизни, поспешишь – людей насмешишь.

Подняла взгляд на своих компаньонов. Мама рассеянно смотрела в окно, наверное, мечтала о Денисе Дмитриевиче, а Красовский глядел на меня. Жадно и вместе с тем печально. Почему-то в голову полезла глупая присказка: «хороша Маша, да не наша». А что, все верно – я Маша и я не его.

Допив бутылку почти в одиночку, потому что я больше не стала и мама отказалась, отговорившись тем, что голова заболит, Красовский откланялся. Мама его проводила и вернулась ко мне на кухню. Я мыла посуду, а она, стерев со стола, села на место Красовского и подперла щеку рукой.

– А ведь мальчик тебя любит. Всерьез. Неужто он тебе совсем не нравится? – ей его было жаль.

Я возмутилась:

– Мама, ты о чем? – Неужто она и в самом деле не понимает, что он вовсе не тот, кто мне нужен? – Я ведь тебе рассказывала, какой образ жизни он вел в Ясинях? И где гарантия, что он изменился? Я для него недоступна, вот он и страдает. Ты уверена, что моя взаимность его не разочарует? Сдавшаяся крепость – это скучно. Какой из завоевателей удовлетворялся завоеванным? Они же идут дальше. Потому что битва, азарт погони, завоевание – это кайф. А уже покоренное – это тоска зеленая.

– Ты так оцениваешь его любовь? – мама пошла ставить чайник, видимо, желая себя хоть чем-то занять. – Странно. Мне казалось, что у него всё всерьез.

– Я не Станиславский, но мне ужасно хочется сказать: «не верю». Вот просто не верю, мама, и все. Хотя должна признать, что меня к нему тянет и сильно. Но этого мало. Я должна человеку еще и доверять. По-настоящему доверять. Ведь без доверия что за жизнь?

Мама пригорюнилась. Вот к чему я это сказала? Наступила ей на больную мозоль. Она ведь с папой всю жизнь так прожила. Вернее, она-то доверяла, а вот он ей – нет. И она лучше меня знает, как это больно и неприятно.

– Да, ты права. Я с этой стороны на ваши отношения не смотрела, – доставая чашки из буфета, признала: – Ты гораздо взрослее меня в мои годы, прагматичнее, что ли. Я была слишком романтичной и мечтательной. И не видела очевидного. Жила в собственных фантазиях.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

– Это не я такая, а время, – поправила я ее. – Сейчас девицы, прежде чем замуж выходить, варианты просчитывают. Кто может лучшую жизнь обеспечить, за того и идут. И это не только женщин касается, но и мужчин.

– Ха! – мама решила отыграться. – А как же тогда Витя Панов? Вот уж кто мог бы тебе красивую жизнь организовать. Но ты его послала лесом, я правильно поняла?

Мне хотелось сказать, что взрослым молодежный сленг использовать как-то несолидно, но промолчала. Сама-то я как говорю?

– Мама, он мне просто не нравится. Вот чужой он мне. И вообще, давай лучше о тебе поговорим. Ты когда обратно к мужу ехать думаешь?

Мама сначала налила себе чаю, потом спросила у меня, хочу ли его я. Получив отрицательный ответ, выпила половину своей чашки и только потом медленно призналась:

– Не знаю я. Меня будто напополам режет. И здесь нужно быть, и к нему до умопомрачения хочется.

Я поспешила ее утешить:

– А не нужно раздваиваться, мама. Я взрослый человек. Ты в мои годы уже замужем была и Макса ждала. Так что поезжай-ка ты в Москву. Твой дом теперь там, где муж. А мы с Максом отрезанные ломти уже. Вырастила ты нас, и спасибо. Дальше мы как-нибудь сами.

Получилось это у меня грубовато, я не хотела. Но мама меня поняла и благодарно кивнула.

Допив чашку, она сполоснула ее, поставила в сушилку и нежно обняла меня за плечи.

– Спасибо, моя хорошая! Мне так повезло с детьми: и с тобой, и с Максимом, я благодарна за это судьбе. И да, я поеду к Денису. Закончу здесь все дела и поеду. Думаю, к февралю управлюсь.

Ну, к февралю не к февралю, а в начале марта мама отправила-таки контейнер со своими вещами и уехала поездом, забрав с собой особо хрупкие, дорогие ее сердцу безделушки. Свою часть квартиры она переписала на меня, теперь у меня была ровно половина. Еще одна четверть принадлежала отцу, и одна – Максу.

Провожая ее вместе с бабушкой, дедушкой и прочими многочисленными мамиными родственниками, я даже всплакнула. Стало тоскливо и одиноко. До дому меня довезли дядя Слава с тетей Ниной. Взяв с меня слово, что я буду им звонить, ежели что, они уехали, а я пошла к подъезду.

Как высидеть дома этот ужасно тоскливый вечер, не знала. Может, к Инке в гости рвануть? Но дома ли она? Наверняка на очередном свидании. Позвонила, так и есть. Не заходя в дом, принялась перебирать телефоны других своих подружек, но все они были заняты. Кто чем, но на меня времени не нашлось ни у кого.

И когда со скамейки у подъезда навстречу мне поднялась высокая гибкая фигура Красовского, я поняла, что рада ему. Вот просто до чертиков рада.

Он увидел мои полные слез глаза и сочувственно прошептал:

– Не переживай, Маш, все наладится, вот увидишь! – протянул было руки, чтоб обнять, но тут же их испуганно уронил. – К тебе можно?

В другое время я бы однозначно отказала, но сегодня на душе было так тяжело и муторно, что я показала рукой на двери подъезда и пошла вперед. Как известно, нет худа без добра. Пусть это для Красовского будет тест на порядочность. По крайней мере, выясню, можно ему доверять или нет.

Я шла неторопливо, не оборачиваясь, и лица Красовского не видела. Но судя по бесшумности, он даже дыхание затаил. Чтоб не спугнуть? Или от радости в зобу дыханье сперло? Невесело усмехнувшись, открыла дверь, впустила гостя и едва сдержала слезы от нахлынувшего одиночества.

Еще совсем недавно наша квартира была полна людей – брат, бабушка, мама с папой. А теперь я осталась одна. Может быть, мне нужно было уехать с мамой? Но там уже чужая семья. И маме ни к чему разрываться между мной и мужем.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

А я уже большая девочка, я справлюсь.

И тут меня обхватили крепкие горячие руки.

– Маш, ты чего? – Лешка держал крепко, но воспользоваться моментом и не думал.

В его объятьях было так же тепло и уютно, будто меня обнимал Макс. И на меня нахлынуло давно позабытое чувство защищенности. Я чуть было не захлюпала носом, но сдержалась. Повела плечами, и он тут же меня отпустил.