Уравнение длиною в жизнь (СИ) - Медунова Мира "Клоденестра" - Страница 14

Мирослав с раздражением отметил, что его очень интересует вопрос: пришел сегодня этот придурок или нет. Он надеялся, что в такой мороз тот решил сделать себе выходной, не хватало еще, чтобы его труп нашли в непосредственной близости от его квартиры. Вообще-то ему не нужно было никуда выходить, но он решил таки сбегать в магазин за чем-нибудь сладким и заодно проверить, явился Аксенов на свой пост или нет (к сожалению, окна Мирослава выходили на противоположную от подъезда сторону). Последний вариант привел бы его просто в небывалый восторг.

Но, к сожалению, мечтал он напрасно. Аксенов был на месте. Как обычно, в нескольких метрах от подъезда, с покрасневшими щеками и слезящимися от холода глазами, но такой же упорный и заброшенный, как и во все эти дни. При виде Мирослава он слегка встрепенулся, но не подошел, ничего не сказал, просто молча посмотрел: все с той же грустью и тоскливой мольбой в глазах.

С трудом сдержав нервную ругань, Мирослав быстро отвернулся и торопливо зашагал в сторону магазина.

Идиот! Придурок! Тебе делать больше нечего?! Хочешь мерзнуть - мерзни! Мне все равно! Мне вообще плевать!

Когда он вернулся, Аксенов все еще был у подъезда. Мирослав заставил себя не смотреть в его сторону. Чтобы не сдаться. Чтобы чертова жалость не взяла верх.

Дома он первым делом направился к компьютеру и включил «Ведьмака» - единственную игру, которая более-менее увлекала его.

Вообще он очень редко играл в компьютерные игры, у него просто не было времени, но сейчас это было единственное, что могло ему помочь. Помочь перестать думать о том, что если он всего за пятнадцать минут пребывания на улице продрог чуть ли не до костей, то что будет с этим придурком, если он простоит у подъезда весь день. Нет, он не хотел об этом думать. Это, блин, совершенно его не касалось!

Игра не подвела. Мирослав быстро втянулся, и часы полетели незаметно, как во сне.

Стемнело в этот день очень быстро, уже в пять часов за окнами было черно, как в полночь. А еще чуть позже началась метель: шумная, бурная, с тоннами сверкающего снега, на который было приятно смотреть только из окна хорошо прогретой комнаты.

В первую секунду Мирослав обрадовался: ну теперь-то Аксенов точно уберется восвояси, если, конечно, не соизволил сделать этого раньше. Но спустя какое-то время его вдруг охватила паника: с какой-то почти сверхъестественной уверенностью он осознал, что Аксенов все еще был там, стоял, задубевший, у подъезда, и дышать ему, возможно, оставалось считанные секунды.

Мирослав и сам не знал, откуда к нему пришла эта убежденность, он и не спрашивал, он просто знал, что это так, и, к сожалению, не мог позволить себе бездействовать. Выйдя в подъезд, он еще слабо надеялся, что, может быть, ошибся, что Аксенов не настолько ненормальный, но стоило ему оказаться на улице, как все мысли вылетели у него из головы, будто перепуганные птицы.

Безумный холод мгновенно ворвался к нему в легкие, а ледяные комья снега впились в лицо и шею, будто разъяренные осы. Мирославу понадобилось некоторое время, чтобы приспособиться к этой кошмарной атмосфере. Затем он осторожно, чтобы не споткнуться, подошел к краю подъездной площадки и вгляделся в темноту.

В первый момент ему показалось, будто поблизости никого нет, но, посмотрев вправо, он понял, что его уверенность его не обманула.

Да, как ни страшно было это осознавать, Аксенов все еще был здесь. Неподвижный, будто камень, он сидел на ступеньках крыльца и самым скверным образом походил на призрака. Вся правая сторона его тела была покрыта снегом, будто огромной белой шубой, а левая казалась синей и безжизненной, так что на нее было страшно смотреть.

Мирослав внезапно осознал, что больше не чувствует ни малейшей злости. Хуже того, ему хотелось рыдать: дико и безумно, в агонии жутчайшей истерики. Положив руку на плечо Аксенова, он вздрогнул всем телом. Тот казался абсолютно и безнадежно ледяным. Смертельно ледяным.

Мирослав с силой толкнул его:

- Эй, - его голос предательски дрогнул. – Аксенов… Аксенов, ты там живой вообще? Ты слышишь меня, черт тебя подери??? Ты что, весь день тут проторчал?! Придурок! Какой же ты придурок…

Ему показалось, что голова Аксенова слабо дернулась. Наклонившись, Мирослав закинул его руку себе на плечо (как он уже это делал однажды) и кое-как поднял на ноги.

- Зачем я это делаю? Придурок, ты можешь объяснить, зачем я это делаю?

- Потому что ты добрый, - еле слышно прошептал Аксенов и болезненно закашлялся: кашель был самый что ни на есть отвратительный.

- Давай, шагай, - сказал Мирослав, кое-как открывая дверь домофона. – Ты сейчас тяжелый, как десять тонн, я тебя просто не донесу. Хочешь жить, тащись хоть немного.

Аксенов был в ужасном состоянии, но все-таки помогал Мирославу, как мог, и это чувствовалось. Ощущение дежавю было просто убийственным, но Мирослав понимал, что дорога назад оборвалась в тот самый момент, когда он решил проверить, жив еще этот придурок или нет.

Дома он сразу повел Аксенова на кухню и, усадив на стул, поставил на газ воду. Сердце колотилось у него в груди, как бешеное, и он не совсем понимал, почему: то ли от страха, что он вновь наступил на те же грабли, то ли просто от затраченных усилий. Скорее всего, дело было и в том, и в другом.

Снег, облепивший Аксенова прочным панцирем, вскоре начал таять и неспешно стекать прямо на пол. Мирослав решил не обращать на это внимания: потом все вытрет, когда отправит этого идиота домой. Если отправит, конечно…

Вид у Аксенова был тот еще. Волосы заиндевели, кожа была нездорово бледной, почти белоснежной, глаза - красными, воспаленными, а губы по краям точно были обведены ярким синим маркером. Похоже, он действительно едва не замерз насмерть. Он сидел, опустив голову, но Мирослав видел, что его челюсть то и дело мелко вздрагивала, видимо, холод только-только начал отпускать его. Это была та еще картина.

- И чего ты хотел этим добиться? – угрюмо спросил Мирослав, настороженно следя за Аксеновым. – На дворе нешуточный мороз. Тебе жить надоело?

- Ничего бы со мной не стало, - слабым, но, как всегда, упрямым голосом сказал Илья. – Я бы не умер, поверь. А если бы и так, ну и похуй. Мир бы не много потерял.

- Меня уже тошнит от твоих матов! – Мирослав раздраженно отвернулся. – Неужели нельзя хотя бы раз высказаться нормальным языком? Хотя что с тебя взять. Похуй, говоришь? Тебе, может, и да, а сколько проблем это доставило бы мне, ты подумал? Само собой, нет.

- Говорю же, я бы не умер. Хотя бы ради того, чтобы еще больше не испортить тебе жизнь.

- Какое благородство! Господи… Как же ты меня достал.

- Мир, - впервые за все время Аксенов поднял на него глаза, - ты был прав тогда. Я действительно в итоге понял, какое я чмо, но, похоже, слишком поздно.

Мирослав ничего не ответил. Взгляд Аксенова буквально пригвоздил его к месту, столько в нем было боли, тоски и какой-то пустой, холодной обреченности.

- Я даже больший идиот, чем ты обо мне думаешь.

- Даже не собираюсь спорить, - Мирославу почему-то было тяжело смотреть в эти глаза. – Блин, Аксенов, я тебя совершенно не понимаю! Ты как-то сказал, что не знаешь никого страннее меня, а я могу сказать ровно то же самое о тебе. Давай начистоту: ты ведь получил, что хотел? Ты даже представить себе не можешь, что для меня это значит, но ты победил. Мои поздравления, кстати говоря! Твое проклятое желание осуществилось, можешь гордиться собой. Но я не понимаю, что тебе сейчас-то от меня надо? Ты взял, что хотел, спрашивается, что еще тебе нужно? Какой еще интерес я для тебя представляю? Не ты ли говорил, что как только все произойдет, ты просто забудешь обо мне?

- Я так говорил, потому что ни черта не понимал.

- А я и сейчас ни черта не понимаю! Ты сделал со мной то, после чего я уже не смогу жить, как нормальный мужчина. Унизил так, что хуже уже просто быть не может. И после всего этого еще и не даешь забыть о себе. Что, черт возьми, тебе надо?