Самое трудное испытание (СИ) - "Elle D." - Страница 15

— Не жалейте, Уилл. Он выстоит. Это чертовский древний и сильный старик, он ещё сам Даккар переживет. Я распоряжусь, чтобы обломанные ветви срезали, а слом засмолили. В Даккаре прежде был отменный садовник, если ещё не сбежал отсюда, конечно… впрочем, я хорошо ему плачу. Так что не тревожьтесь понапрасну. Хотите, поедем прямо в замок?

— Нет, — мотнул головой Уилл. — Давайте побудем тут немного. Здесь столько…

Столько воспоминаний, хотел сказать он, но замолчал, отчего-то не в силах произнести это вслух. Но договаривать и не требовалось: Риверте кивнул, и в его синих глазах мелькнуло нечто такое, от чего сердце Уилла вновь забилось чаще.

Риверте вернулся к коням, снял одну из попон и расстелил её на траве: недавно прошел дождь, и было довольно сыро. Уилл с удовольствием вытянулся на земле, закинув руки за голову и глядя сквозь густые толстые ветви в затянутое облаками небо. Кажется, точно так же лежал Риверте в то утро, когда ждал здесь Уилла после их первой вместе проведенной ночи… той самой ночи, когда он лишил Уилла девственности. А утром они продолжили под этим самым деревом, и Уилл впервые узнал тогда, на что способен чужой рот, когда он достаточно умел и старателен.

— Чему улыбаетесь? — поинтересовался Риверте, ложась рядом и подпирая голову рукой. Он выглядел расслабленным и непривычно мягким, и эта расслабленность, вкупе со знакомым и таким родным местом, передавалась Уиллу. Неужели он правда улыбался сейчас, сам того не замечая? И верно…

— Да так, — проговорил он. — Просто подумал, как здесь хорошо. Несмотря ни на что.

Риверте хмыкнул в ответ — и правда, что тут ещё скажешь? Они замолчали, и Уиллу вдруг подумалось, что впервые за долгое время тишина между ними не была ни напряженной, ни неуютной. Тело Риверте, вжимавшееся в его бок. было сильным, теплым, и таким же родным, как и огромное старое дерево, заботливо укрывшее их под своей сенью от всех внешних невзгод. Уилл прикрыл глаза, наслаждаясь этим долгожданным. таким желанным покоем. Все будет хорошо, подумал он. Всё обязательно будет хорошо.

Он едва не задремал, но вдруг ощутил, как его бровь что-то легонько защекотало. Уилл моргнул и увидел перед глазами сорванную травинку. Риверте подразнил ей кончик его носа, и Уилл чихнул, а потом невольно рассмеялся.

— Помните эту игру? Ту, что в ходу у хиллэских крестьян. Вы мне рассказывали когда-то.

Конечно, Уилл помнил. В эту забаву играли молодые парни с незамужними девушками в Хиллэсе, обычно в первую ночь лета, когда падают строгие затворы нравственности и дозволено все или почти все. Парень берет прутик или травинку, касается какого-то места на теле девушки — щеки, губ, шеи, груди — и спрашивает: «Можно?» Если она отвечает «Да», то юноше дозволяется поцеловать её в то место, на которое он указал. Игра продолжается до тех пор, пока юноша не осмелеет чрезмерно. Если он дерзнет коснуться травинкой запретной части, и девушка скажет: «Нет», то юношу ожидает наказание: он должен переплыть реку или перепрыгнуть через костер, или понести иную кару. Насколько знал Уилл, многие юноши в этот день бывали строго наказаны. Хотя находились девушки, которые так и не говорили «Нет», и тогда наказаны бывали уже они… наказаны сладко и нежно.

Уилл не ответил на вопрос, но Риверте понял ответ безо всяких слов. Травинка пробежалась по щеке Уилла, защекотала кожу.

— Можно?

— Да, — сказал Уилл.

Риверте наклонился и коснулся губами его щеки. Прядь черных волос скользнула по тому самому месту, которого только что касалась травинка. Губы Риверте были такими мягкими, такими теплыми. И дерево над их головами, хоть и раненое, расколотое молнией, шумело так умиротворяюще.

Травинка коснулась его губ.

— Можно?

— Да.

Риверте поцеловал его. Это не был властный, требовательный поцелуй из тех, к которым Уилл привык и на которые отзывался с ответным жаром. Риверте целовал его бережно, не спеша, не пуская даже в ход язык, против обыкновения: только легкое прикосновение губ к губам и души к душе. Уилл приоткрыл рот, отвечая на поцелуй — так же осторожно, не вполне уверенно, но все-таки отвечая. Они целовались по-настоящему в первый раз после… после того, что не имело значения. Ведь не имело?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Риверте все ещё целовал его, когда травинка легонько коснулась шеи. И прошептал Уиллу в губы:

— Можно?..

— Д-да, — выдохнул Уилл.

Сильная рука вдруг подхватила его под бедро, сгребла и сжала, притягивая ближе. Риверте издал короткий мучительный стон, голодный, жадный, и, оторвавшись от губ Уилла, припал к его шее. Уилл обвил его плечи руками, запрокидывая голову, жмурясь и тяжело дыша. На него накатила волна желания, и инстинкт требовал податься вперед, развести в стороны ноги, выгнуться навстречу… но было что-то… что-то новое… что-то неправильное, нечестное, ненужное, что мешало ему это сделать.

— Фернан… — выдохнул Уилл — и охнул, когда травинка шаловливо скользнула ему за отворот рубашки, во влажную впадинку между ключицами. Риверте вскинул голову, блестя глазами, буравя Уилла шальным, жадным, неимоверно ласковым взглядом.

— Можно? — вновь спросил он, и Уилл выдавил:

— Д-да, но…

Да, но. Какие тут могли быть «но»? Риверте хотел его, он изголодался, соскучился просто до одури по его телу, ответной страсти, по его любви. И Уилл тоже тосковал по всему этому, ещё как тосковал, но… но…

Риверте стал целовать его ключицы, подхватив под бедро и все так же притягивая Уилла к себе. Другая его рука упиралась в землю возле головы Уилла, и всем своим телом Риверте прижимал его к земле, не давая двинуться с места, не давая сбежать. Ни сбежать, ни вырваться. Но разве ему хотелось вырваться? Это же Риверте. Его Фернан Риверте. Мужчина, которому он отдал свою жизнь.

Травинка метнулась вниз и замерла у его паха. Уилл не ощутил прикосновения сквозь ткань штанов, только увидел, как тонкий зеленый стебелек касается промежности, выводя по ней слабые круги. И смотрел на этот стебелек неотрывно, широко распахнутыми глазами, точно это была не травинка, а острый меч… острая, кривая асмайская сабля.

— Можно?..

— Нет.

Риверте замер. Шальной огонь в его невыносимо синих глазах полыхнул ярче, а потом померк. Дразнящая улыбка на красивых губах застыла, потом постепенно растаяла. Риверте медленно кивнул, и так же медленно отстранился от Уилла и лег с ним рядом. На небольшом расстоянии, чтобы не касаться его тела своим.

— Понятно, — глухо проговорил он. — И какое теперь меня ждет наказание?

— Никакого, — сказал Уилл, беря его за руку. — Ты и так уже достаточно наказан.

Он положил ладонь Риверте себе на живот, поверх того самого места, где была недавно зажившая рана. Риверте на мгновение напряг руку, но не попытался её отнять и в конце концов расслабился. Уилл лежал, рассеянно поглаживая и теребя его пальцы — без украшений, сильные, грубые от мозолей, оставленных мечом и конскими поводьями. Уилл любил эти пальцы, любил эту руку, он и самого Фернана Риверте по-прежнему очень любил. Но…

«Просто ещё немного времени, — подумал он, словно уговаривая самого себя. — Ещё немного…»

Они полежали ещё с полчаса рядом, переплетя пальцы и глядя в пасмурное небо над деревом, расколотым молнией. Потом поднялись и поехали в замок, где уже дожидался их Гальяна, выехавший вперед с целью подготовить Даккар к долгожданному возвращению хозяина.

Въезжая в ворота, Уилл ощутил похожее волнение, что и у Большого дуба. однако несколько в меньшей степени. Хотя тут тоже было полно воспоминаний: вон та стена, на которой Риверте целовал Уилла перед лицом многотысячной армии, а вон дверь в здание, в котором находится чулан, где Риверте запер Уилла во время штурма замка, для его же собственной безопасности… Здесь каждый угол и каждый мостивший двор камень сочились воспоминаниями — хорошими, дурными, веселыми, горькими, самыми разными. Уилл поймал себя на том, что опять улыбается.

— Как хорошо, что мы сюда приехали, — сказал он, и Риверте, обернувшись через плечо, улыбнулся в ответ — в первый раз с того мгновения, как Уилл отказал ему возле дуба.