Марья-царевна из Детской Областной (СИ) - Баштовая Ксения Николаевна - Страница 60

— Принес, конечно. Уговор прежний? Мне — полцарства?

— Падаль! — прошипел Соловей, не отводя ненавидящего взгляда от предателя.

— Царь Ниян верен своему слову, — усмехнулся умрун. — Получищь все, что обещано…

Игла сверкнула в воздухе, упала на ладонь мертвецу…

Огненный Змей медленно сел, с трудом опираясь на руки.

Покойный царь бросил короткий взгляд поверх плеча Тугарина:

— Никак жив, советник? Ничего, это тоже ненадолго…

Змей шумно втянул воздух через зубы.

Даже если тебя съел Злодий, есть хотя бы два выхода.

А еще можно поперек горла стать.

— Умила…

Зазовка даже не пошевелилась.

— Милка… — окликнул он ее. Назвал так, как не называл долгих пять лет. Позвал, уже ни на что не надеясь. Но она вдруг вздрогнула, повела головой… Тьма в огромных глазах таяла, окрашивая радужку в привычный карий цвет. — Я люблю тебя, Милка…

И рванулся вперед всполохом, кашляющим искрами, чадящим черным дымом…

Огненный вихрь промчался мимо лекаря, чудом его не задев — тот в последний миг успел дернуться в сторону — пронзил умруна, уже на излете коснулся замершей зазовки… Мертвецы вспыхнули огромными факелами…

А на землю рухнуло почерневшее, иссохшееся тело в зеленом кафтане…

Перед самым рассветом — небо только-только начало задумываться, стоит ли ему розоветь — Маша заснула — иначе увиденное и не объяснить. Васенька куда-то в очередной раз задевался, в дальнем темном углу осыпались серебристые искры и из полумрака выступили двое: высокая женщина в странном двурогом головном уборе и белоснежном платье, шитом алыми узорами, а следом за ней — девочка лет десяти, которую Маша уже когда-то где-то видела, но где и когда, вспомнить не смогла.

Женщина подошла к Маше, положила на подоконник веретено с намотанной на него серебристой нитью и тихо, чуть слышно произнесла:

— О чем ты хочешь попросить?

Орлова вскинула удивленные глаза на странную гостью. Маша понятия не имела, кто перед ней, но слова вдруг сами прыгнули на язык:

— Пусть он вернется живым…

Наяву она бы это и не сказала — но сейчас ведь все снилось…

Гостья поморщилась:

— Кощей? Он и так бессмертен…

— У него глаза неживые…

Незнакомка удивленно заломила бровь:

— То есть ты хочешь, что он снова стал смертным?

— Нет! — охнула Маша. — Тут война постоянно! Просто… Он еще вчера был другим. Живым. А сейчас глаза, как у лягушки.

Гостья вздохнула:

— Ну что ж, можно и это исправить… Да только тот, кто знал, как — умер уже… Или, — взгляд ее вдруг скользнул поверх головы Маши, замер, словно она высматривала что-то там, вдали… — еще нет? Долги все оплачены, кровью смыты… Будь по-твоему…

И, повернувшись, она пошла прочь, растаяв в полумраке. Девочка шагнула, было за ней, но вдруг остановилась, оглянулась:

— Почему ты попросила у Макоши именно это? Ты ведь могла пожелать, что угодно!

Орлова вдруг поняла, где она видела ее: в храме! Это она вышла из-за занавеса!

— Например?

Девочка пожала плечами:

— Счастья. Удачи во всех делах. Ивана — царевича в мужья, наконец!

— Зачем мне ваш царевич? — досадливо откликнулась Маша. — Я уже себе дурака нашла!

Девочка хихикнула, отступила на шаг и растаяла в воздухе…

…Орлова вздрогнула, мотнула головой. Приснится же такое!

Женщина обвела взглядом комнату и охнула: на подоконнике лежало веретено с намотанной на него серебристой нитью… Через мгновение оно подернулось легким туманом и истаяло в воздухе.

И умрун, и зазовка сгорели почти мгновенно. Только стояли здесь — а уже через миг разлетелись пеплом, оседающим на губах горьким ядом.

Еще один удар сердца — и стена, поставленная покойным царем, рухнула, истаяла подобно той, что стояла раньше над Пучаем. Звон мечей и крики сражающихся ударили по ушам протяжным набатом.

Побледневший Тугарин отступил на шаг…

Кощей дернул уголком рта, склонился, поднимая с земли выпавшую из руки отца иглу. Вогнал ее в ворот ферязи — так же, как до этого и сам лекарь, а вслед за этим — взял с земли меч. Созданный Триглавом сломан, а значит, сотворенный Нияном будет не хуже.

Тугарин словно только этого и ждал: рванулся в сторону, коротко взмахнул рукою — бумажные крылья прилипли к спине, как влитые — и взмыл в воздух, уходя, пытаясь скрыться.

— Сними его, Соловей Одихмантьевич, — резко приказал царь.

Ловчий послушно сложил пальцы колечком, вскинул руки ко рту. Оглушительный свист догнал взлетевшего: вихрь ударил в спину, ломая крылья — огромная птица закувыркалась в воздухе, пытаясь выровняться и, не совладав с ветром, упала где-то за горизонтом.

— Закончим, напомни приказать о гонении следа, — сухо обронил Кощей и, не дожидаясь ответа, шагнул прочь от реки: еще оставались дела.

Из-за горизонта показались первые лучи солнца…

Победи пекельное войско в нынешней битве, уничтожь навьи полки — и уже назавтра мертвецы могли бы и днем по Нави ходить, но сейчас, после гибели их предводителя, солнечные лучи оставались опасными для посланников Нияна. Игоши и потерчата, кутыси и вишальники падали на землю, осыпались грудами костей…

Навь была спасена. Но какой ценой… Сколько дивьих людей пало в этой битве?..

И падет еще больше, если не будет стены между Навью и Пеклом…

…Соловей Одихмантьевич шагнул, было за царем, но вдруг остановился, оглянулся. Занимавшийся рассвет гнал мертвяков обратно в Пекло, а на земле остался лежать покойник в зеленом кафтане…

Ловчий шагнул к неподвижному телу:

— Жил псом, помер человеком, — чуть слышно обронил Соловей. Собирался уже прочь идти и вдруг замер, присмотрелся… Поблазнилось или нет?

Мужчина склонился над Огненным Змеем, перевернул тело на спину. Советник не шевелился, но Соловей рванул ворот кафтана, бросил короткий взгляд на шерстяной жгут грибатки, удавкой стянувший горло, оттянул потемневшую от крови рубаху — хорошо Змею досталось — и замер: на черной, словно истлевшей груди проявились мелкие, постепенно увеличивающиеся в размере точки розовой молодой кожи — словно краской кто окропил.

— Нешто жив, собака! — удивленно охнул ловчий. Подпер Змея под спину, помогая сесть. Тот медленно повел головой — было слышно, как хрустнули позвонки — и прохрипел:

— Ты?..

Соловей вздохнул и, буркнув:

— Расскажешь кому, что я тебя вытащил, голову оторву, понял? — закинул руку Огненного Змея себе на плечо, помогая встать…

…Царь проводил взглядом две фигуры, медленно ковыляющие прочь с пустеющего поля боя.

Мало, очень мало осталось в живых. Полк правой руки и головной — полег почти полностью. Полк левой — растаял наполовину…

Не будет стены меж Пеклом и Навью — уже завтра все повторится, и лишь Доле и Недоле ведомо, устоят ли миры, совладает ли войско с ворогом.

Но стену можно поставить. Вольно ли невольно, но отец сказал, как это сделать. И даже показал.

Повелитель Нави властен не только над жизнью, но и над смертью поданных. Погибшие и умершие могут, как и жители Яви — к Нияну на вечное послушание пойти — повелителя мертвых разве ослушаешься. А стало быть, коли зла на душе мало — и в Ирий, к светлым богам направиться сумеют. А могут, по приказу царя, вечно стену меж мирами держать… И с каждым годом стена все крепче будет — новые умершие на вечную службу придут.

И не будет им помилования, не будет им продыху, коли царь так прикажет. Зло на себя такое возьмет…

Кощей вскинул руку.

Потянулись серые дымные струйки от павших в битве, сплелись в туман, от которого и восходящее солнце, казалось, померкло. Шелестнул в вытоптанной траве отчаянный горький вздох, и слышалось в нем людское многолосье… Проклятья и слезы, мольбы о пощаде и плачи, покаянные молитвы всем богам…

Протянулась черная стена над Пучай — рекой. Полыхнула алым пламенем — и вновь словно взгляд сотен глаз по коже продрал — и исчезла, став невидимой…