Марья-царевна из Детской Областной (СИ) - Баштовая Ксения Николаевна - Страница 59

Рана — не страшна. Удастся выстоять — и все само пройдет. Отцу при жизни голову пару раз рубили, и ничего, даже шрама не осталось.

От костяного моста шагнула долговязая фигура в темном саване, равнодушно перешагнув неподвижно лежавшее тело в зеленом кафтане, шитом алыми нитями. Соловей свистнул: громко, пронзительно… Но умрун лишь вскинул руку, и свист заглох в горле у мужчины.

— Не тебе со мной тягаться, ловчий, — прокаркал знакомый голос.

В руках покойника блеснул длинный меч, так напоминающий оружие самого Кощея…

Повелитель Навьего царства шагнул навстречу…

Рванувшись вперед, Кощей, казалось, почти достал пламенеющим клинком противника. Но тот мягко скользнул в сторону, меч мелькнул в опасной близости от царя. Отбитое железо плеснуло вверх…

Еще миг — и раздался звонкий вскрик железа, что-то свистнуло — горестно и протяжно. Меч умруна замер в вершке от горла правителя Навьего царства: в правой руке Кощея осталась одна рукоять. Перешибленный отбивом меча созданный Триглавом клинок сломался и отлетел, едва не поразив судорожно кашлявшего и хватающего ртом воздух ловчего…

Умрун резким коротким движением отбросил капюшон с головы:

— А вот теперь и поговорить можно, сынок, — растянул истлевшие губы в усмешке мертвый царь.

Маша медленно добрела до своей комнаты, покосилась на сидевших на полу охранников, ошарашенно мотающих головами и пытающимися сообразить, что же здесь произошло, зашла в горницу и опустилась на лавку.

— Ох, голова моя, головушка, — жалобно проскулил Васенька. — Болит-то как…

Орлова уронила на пол подобранный на улице томик — солонку найти так и не удалось, да женщина особо и не искала — и выдохнула:

— Пройдет.

Стоило, конечно, обеспокоиться, проверить, не ударился ли он головой, когда внезапно уснул и упал, но сейчас у Орловой крутилась лишь одна мысль: кощееву иглу украли. И тут можно, конечно, рассуждать, что Маша ни в кого не влюблена, что ей совершенно безразлично, что там с этим женихом будет…

Так в том-то и дело, что не безразлично! Внутри все дрожало, словно кофе с перцем напилась. Казалось, каждый нерв, каждая жилочка вибрировала. В солнечном сплетении застыл горячий комок…

Что же будет… Ой, что же будет…

Тугарин Змеевич иглу ведь не затем украл, чтоб на нее просто полюбоваться. А если к этому прибавить, что сам Кощей на войну ушел…

Как же все плохо, а…

Торчащая из щеки стрела мешала Кощею даже голову слегка повернуть — древко цеплялось за воздух, наконечник царапал где-то внутри черепа — не больно, но не приятно.

Умрун дернул истлевшим уголком рта, бросил быстрый взгляд в сторону и буркнул:

— Хватит, пожалуй…

Правитель Навьего царства и слова не успел сказать — он и не понял-то, о чем речь идет, когда мертвый царь вскинул левую руку… Лежавшие на земле тела павших навских воев зашевелились. Вот — зябко подернул плечами павший полкан, вот — подняла голову погибшая алконост, вот — волхв с вырванной глоткой сел, повел пустыми глазами… А в следующий миг все они вновь рухнули на землю — от неподвижных тел потянулся сизый туман, сплетающийся в подобную недавно стоявшей над Пучай — рекой серую стену, отделившую собеседников от остального войска кругом, наполовину утонувшим в водах…

Тишина упала пушистым одеялом. Крики, звон мечей, свист стрел — как отрезало. Лишь тихий шелест волн Пучай-реки остался.

— Повелитель Нави властен не только над жизнью, но и над смертью поданных — на том преграда меж мирами живых и мертвых и стоит. Стояла, вернее, пока один дурак ее не сломал, — хохотнул умрун. — Ну да коли никто из войска Ниянова али Навьего сюда не пройдет, мы как раз потолковать сможем… — Он медленно опустил меч…

А в следующий миг шагнул вперед и — резко, внезапно, — ударил ладонью по хвостовику стрелы, торчавшей из щеки Кощея.

На шее царя, под волосами, проявился бугорок, проклюнулся острым жалом.

— Ломай и вытаскивай, — коротко приказал мертвый царь.

Костяное древко сухо щелкнуло под пальцами. Обломки упали на землю — на щеке рана осталась: сухая, бескровная.

Стоявший рядом Соловей наконец отдышался, медленно начал поднимать руки к голове…

— Не надо, — резко обронил Кощей. — Не сейчас.

Ловчий покорно опустил ладони.

Умрун коротко хохотнул:

— Хорошо я тебя воспитал, правильно. Настоящим царем мог бы стать.

— Мог?

От улыбки по щеке мертвеца побежали мелкие трещинки лопающейся кожи:

— Войско царя Нияна сильнее. Пусть до рассвета всего ничего осталось, да только навьи полки скоро падут. Как победим всех, так Пекло уже к завтрашней ночи всю Навь под руку возьмет. А коли так — тебе проще сдаться, по собственной воле Пекленецу в услужение пойти

— Ты меня учил совсем другому, — обронил сын. — Говорил, сражаться надо до последнего.

— Думаешь, последнее еще не наступило? Ты умрешь раньше, чем появится первый луч солнца. Стены меж мирами больше нет, поставить новую будет некому — а раз так, сразу пойдешь в услужение Пекленцу… Раньше для этого надо было настоя напиться — сейчас и этого не требуется.

— Умру? Я бессмертен. Так же, как когда-то был ты.

— К сожалению, — ровно согласился мертвец. — А я едь тебя предупреждал, не верь советнику. Послушался бы, не было б так больно после его предательства, не хотелось бы душу спрятать.

— Я бессмертен! — упрямо повторил Кощей, будто это что-то меняло.

Страха не было. Злости не было.

Не было ничего.

Как и мысли — что делать.

Как ни ударь, какими чарами не воспользуйся — отец сам обучал, знает все воинские секреты, распознает любой обман…

— Это ненадолго, — коротко хохотнул мертвец.

С неба упала огромная птица. Сбросила на землю бумажные крылья, осевшие невнятной грудой, выпрямилась — и к стоявшим у берега Пучай-реки шагнул Тугарин Змеевич. Походя пнул носком сапога неподвижно лежавшее у самой кромки воды тело в зеленом кафтане. Кощею просто кивнул:

— Мой царь.

Умруну в пояс поклонился:

— Мой царь.

— Вот с-с-стервь! — прошипел Соловей Одихмантьевич, зло сцепив зубы.

Умрун бросил на него насмешливый взгляд и повернулся к лекарю:

— Принес?

Вместо ответа прилетевший достал из-за пазухи тугой свиток, перекинул его мертвецу. Покойный царь поймал пергамент в воздухе, как муху, не глядя бросил его за спину. До земли тот не долетел: осыпался искрами, и на месте его встала молодая женщина, единственным одеянием которой были лишь длинные золотые волосы…

— Третий раз повторять не буду, лекарь, — ровно сообщил умрун. — Принес?

Тугарин усмехнулся, оттянул ворот терлика — на шее проявлялись и исчезали крошечные чешуйки — и медленно вытянул из него длинную иглу с навершием — черепом…

Он очнулся от удара. Казалось, сильнее боли, чем та, что жила в нем последний час — и быть не могло, а значит, короткий пинок под ребра и не мог то ничего решить, но, странное дело — именно это заставило его открыть глаза.

Болело все. Было трудно дышать. Кожу пекло огнем. В груди словно пульсирующая рана открылась. Сил удерживать личину уже не было и, судя по всему, разложение переползло уже и на правую половину головы. Огненный змей медленно перевел взгляд на руку: почерневшие ногти отслоились, выгнили.

Шум и голоса доносились откуда-то издали, приглушенно, как через перину.

Мужчина повел глазами, пытаясь разглядеть, что творится — сил на то, чтоб встать просто не было.

— …Принес?

Умрун.

Перед ним, левее, спиной к Огненному Змею — Тугарин: его и в полутьме узнать можно.

Советник скользнул взглядом дальше, разглядел, что впереди царь с ловчим стоят… А меж умруном и повелителем Нави, чуть сбоку, в стороне — Умила…

Такая же, как вчера. Нагая. С пустым безжизненным взглядом черных глаз…

Лекарь потянулся к воротнику, вскинул руку над головой — и в пальцах блеснула тонкая игла: