Марья-царевна из Детской Областной (СИ) - Баштовая Ксения Николаевна - Страница 61

Царь отвернулся от реки и, бросив через плечо последний взгляд на серые волны, пошел прочь.

Войско вернулось в столицу к полудню. Орлова, честно говоря, ожидала, что победа будет отпразднована как-то ярко, громко, будет играть торжественная музыка, везде будут цветы, флаги, но то ли здесь, в Нави, битвы с Пеклом были чем-то обыденным, то ли победа досталась слишком дорогой ценой… Как бы то ни было, сперва Маша увидела в окно, как в небе промелькнули летучие корабли, а затем, примерно через полчаса, в горницу к кощеевой невесте шагнул мужчина в белоснежном кафтане:

— Здравия, царевна, — низко поклонился он. — Царь желает видеть тебя.

У Маши и от сердца отлегло. Сон ночью ей привиделся, или нет, но если сейчас ее зовет с собой не какой-то полуразложившийся мертвяк, значит все в порядке, значит Тугарин не успел сломать иглу…

…Разговор состоялся в царском кабинете — как назывался его местный аналог, Маша понятия не имела. То, что невесту не повели в тронный зал — если он, конечно тут есть, — с одной стороны, радовало: разговор будет не особо публичный и пафосный, с другой — настораживало: это же царь, пусть даже и сказочный — у него на каждый чих должно быть все распланировано!

Как бы то ни было — охранники сами в эту комнату заходить не стали: двери открыли, пропуская Машу, а сами остались снаружи. Как и встретивший Машу у входа и оставшийся в коридоре советник: свежий, бодрый. Небось всю ночь в тылу прятался, — неприязненно подумала Маша.

Кощей сидел в резном кресле с высокой неудобной спинкой и подлокотниками, вырезанными в виде оскалившихся львов.

Царь, в отличие от Змея, осунулся, побледнел, под глазами залегли тени, а на щеке виднелась свежая, еще не зарубцевавшаяся рана… Орлова охнула, разглядев ее, порывисто шагнула к жениху и, перехватив подбородок мужчины, повернула его голову к свету:

— Хоть как-то обработали? Промыли, подорожник приложили?

Не дай бог ведь нагноение пойдет! Он же без глаза останется! И опять же. Не ясно, насколько глубокая рана. А если там прободение?

В любом ведь случае — зашивать ведь надо! А у Маши ведь даже банального кетгута нет!

Кощей перехватил тонкое запястье, отвел женскую руку от своего лица:

— Не беспокойся, царевна. Заживет, как на собаке. Даже шрама не будет, — а глаза у самого — мертвые, рыбьи.

Маша отступила на шаг. Сон все-таки это был. Да и вообще — мало ли что померещиться может от нервов?

А вот про лекаря сказать стоит. Не дай бог он здесь единственный медик…

— Тугарин иглу украл. Я его остановить пыталась, но…

Договорить она не успела: мужчина чуть склонил голову набок и медленно вытащил из ворота длинную иглу, украшенную сверху крошечным черепом красного цвета — лишь на макушке крошечное розовое пятнышко было, словно каплю краски кто-то уронил.

Не отводя ровного взгляда от потрясенного Машиного лица, царь, не глядя, подхватил со стола шкатулку, на которую женщина раньше и внимания-то не обращала, откинул крышку, уронил иглу на дно — и вернул ларец на прежнее место:

— Ты что-то еще сказать хотела, царевна?

— Н-нет…

— Тогда я спрошу, — медленно кивнул он. — Ты пойдешь за меня?

Маша просто окаменела.

Орловой вдруг показалось, что она находится в каком-то дурацком фильме, что все это происходит не с ней, не по правде…

И сказать "да" она сейчас просто не могла. По крайней мере — не этому человеку, смотрящему на нее, как патологоанатом на расчлененный труп в прозекторской: то есть, абсолютно безразлично.

Женщина сглотнула комок, застрявший в горле и тихо выдохнула:

— Нет… По крайней мере, не сейчас…

И уже потом вспомнила и про царевну — лягушку, и про предупреждение Ягицы Кощеевны…

Правитель Навьего царства долго молчал, а затем медленно кивнул, по-прежнему не отводя взгляда от Маши:

— Ты пыталась остановить Тугарина. Поэтому я тебя помилую…

Орлова даже удивиться не успела: помилует? А что она такого сделала? Какое преступление совершила? За что миловать? Или он все еще о вчерашнем? — когда царь продолжил:

— Лягушкой ты не будешь. Возвращайся домой. Живи прежней жизнью, царевна…

И, прежде, чем Маша успела хоть слово сказать, царь взмахнул рукою… И Маша, когда проморгалась, поняла, что она стоит на лестничной клетке перед дверью в собственную квартиру…

— Твою гиперурикемию! — только и смогла выдохнуть Орлова…

Огненный Змей долго ждал, покуда разговор царя с невестой закончится. Так и не дождался, решился, толкнул дверь в приемную — и замер, разглядев, что в комнате один царь.

Кощей медленно повернул голову к нахалу, посмевшему потревожить его, и леший его знает, чем все это могло закончиться, когда и так все понявший советник шагнул вперед, склонился в низком поклоне:

— Дозволь слово молвить, мой царь?

Правитель Навьего царства медленно кивнул, не отводя холодного взгляда от вошедшего. Мужчина обогнул стол, остановился перед царем… И выпалил, словно в воду ледяную шагнул:

— Не было ничего, мой царь. Пылинка мне в глаз попала.

Кощей в первый миг и не понял, о чем речь идет. А когда понял, медленно прищурился — но вновь не проронил ни слова.

— Не было ничего, мой царь, — упрямо повторил Огненный Змей. — Пожалела меня просто царевна, помочь захотела.

Царь долго молчал, а затем пожал плечами:

— И что говорить теперь об этом? Былого не исправить.

Советник мягко улыбнулся:

— Я бы не сказал, мой царь… Исправить можно все и всегда…

И прежде, чем Кощей успел хоть слово в ответ сказать, Огненный Змей мягко скользнул вперед. Ладонь как бы невзначай задела шкатулку, стоявшую на столе… А уже в следующий миг в пальцах у мужчины блеснула длинная цыганская игла. Царь вздрогнул, начал вставать, но острие иголки уже вошло ему в грудь… Прошло меж ребер, вонзилось в сердце…

Было больно.

Было по-настоящему больно.

На Кощея вновь обрушилась та тоска, что терзала его душу последнее время, всколыхнулся старый гнев… Щеку резануло острое колотье, прошило всю голову, отозвалось в шее…

А советник отступил на шаг, склонился в низком поклоне:

— Все можно исправить, мой царь.

Правитель Навьего царства замер, не сводя потрясенного взгляда со Змея, а тот с трудом выпрямился — на лице проступили бледные пятна — и выдавил улыбку:

— Загони иглу глубже, мой царь, она вместе с навершием под кожу войдет. Только знай, на черное дело камень светлеет… Как выцветет, костлявая придет. Рядом идти будет, в глаза заглядывать.

— А ты никак ее видел? — хмыкнул царь.

— Саму — нет. А на Морену полюбовался. Поцеловать хотел. Не согласилась. Пощечину дала. Да что обо мне говорить, мой царь. Другое важно — лет через восемьдесят, как царевне срок подойдет, иглу и вынешь — чтоб от горя волком на луну не взвыть…

— Царевна, — горько усмехнулся царь. — Где она та царевна…

— Дома? — улыбнулся Огненный Змей. — И коль так, что мешает ее вновь сюда привести? Вновь замуж позвать?

— Я трижды звал, советник! — рявкнул Кощей. — И последний раз она отказала! Ты сам говорил…

— Да мало ли, что я говорил, мой царь, — ухмыльнулся его собеседник. — Трижды спросить — это чтоб не меньше было! А можно и семь раз. И девять. И трижды семь. И трижды девять… Да и вовсе пока тебе не надоест…

— Но…

— Она ответила трижды, мой царь. Она теперь принадлежит обоим мирам — и Яви, и Нави. А значит, может находиться и здесь, и там. И ночью ей теперь не боязно выходить будет — зла не случится…

Кощей долго не отводил потрясенного взгляда от советника, а затем спросил, тихо и как-то по-детски:

— Правда?

Змей сжал губы, пряча улыбку, и вновь поклонился царю. Когда он выпрямился — трон был пуст…

Одинокую фигуру, с трудом доковылявшую к корням Мирового древа приставник заметил не сразу. Сперва думал, что заплутал кто, но путник шагнул в тень, отбрасываемую переплетением темных веток, и замер, словно ожидая чего-то, не пытаясь присесть, отдохнуть…