Звезда Гаада (СИ) - Свительская Елена Юрьевна - Страница 142

Искра сжалась, померкла так, что мне показалось, будто она потухла. Моя душа ощущала её присутствие, но уже не чувствовала тепло этой искры: у неё его уже не осталось.

Моё сердце испуганно замерло. Только не это! Ну, почему, почему они изгнали из себя Тьму, почему выкорчёвывают малейшие её ростки из себя? Почему они настолько продались Свету, что одна из самых важных сил мирозданья уже не может находиться в них наравне с другой, не менее важной?

Искра Тая возмущённо мигнула.

Ему противна разрушающая сила, до отвращения, до рвоты. Вот дурак! Тьма — это половина его! Отрицая её в себе, он убивает, выжигает половину себя!

Искра недоумённо замерла, однако поверила мне, полностью поверила.

Друг дёрнулся, с отвращением втянул в себя Тьму. Глаза Гаада округлились, рот раскрылся. Благ язвительно усмехнулся. Кажется, это расценили как попытку закончить мучение самоубийством.

Тайаелл вдруг закричал, громко, отчаянно, страшно. Парень ненавидел разрушающую силу, к тому же, она причиняла ему боль.

И белые, и чёрные хранители смотрели, как он извивается и кричит, улыбались. Мне захотелось стереть улыбки с их лиц, расшвырять этих сволочей по полю, пришибив об землю, проткнуть их ледяными колючими иглами из разрушающей силы так, чтоб они заорали ещё громче, чтоб они страдали больше, чем…

Карст обнял меня ещё и своими крыльями, послушно появившимися по его приказу, сомкнул их так крепко, как мог. Шепнул:

— Чтобы вырваться тебе придётся сломать мои крылья. Тогда ты освободишься и бросишься на них. Но я уже больше никогда не смогу летать.

Возмущённо дёрнулась, но друг очень крепко держал меня. А несчастный Тайаелл жутко орал, выедаемый изнутри разрушающей силой. А проклятые Старейшины, злые хранители с удовольствием наблюдали за страданиями моего друга, который для чёрных был врагом, а для белых — предателем.

Мне так хочется стереть улыбки, усмешки, радость с их лиц! Но тогда я сломаю крылья другого моего друга. Не только причиню ему сильную боль, но и лишу возможности летать. Как назло, я помню, какую муку испытывала сама, когда Благ сломал мои крылья. Почему они все используют мою доброту против меня?! Поганцы! Мерзавцы!

Часть 4.5

Моя душа закричала, беззвучно, но так отчаянно, что её крик лезвием полоснул по окружающему пространству. Равновесия над полем, над озером не осталось. Пространство забурлило от сцепившихся сил мирозданья. Всполохи Света, чёрные хлопья Тьмы появились вокруг нас. Хлынул крупный холодный дождь: мир плакал вместе со мной, разделяя мою боль. Ему было не так сильно жалко Тайаелла, потому, что тот сам убивал и зверей, и насекомых, и хранителей, и людей, но мучения меня, наивной и глупой девчонки, почему-то ранили этот мир сильнее, чем мучения белокрылого.

Я кричала, кричала… звери, насекомые, птицы, жившие на этом поле, рыбы из озера и прочие мелкие твари почувствовали мою боль, забеспокоились. Птицы взметнулись в небо, под дождь, испуганной стаей. У этих глупых созданий намного больше сострадания, чем у проклятых одарённых!

Тай вдруг замер, замолчал. Какое-то время лежал, распахнув глаза, разъедаемый болью, потом поднялся, упал, снова встал, рухнул, с усилием сел. Выдавил из себя улыбку, жалкую, слабую, неубедительную, хрипло произнёс:

— Успокойся, Кария! Со мной всё в порядке!

А самого Тьма разрывала на части. Я чувствовала это, слишком хорошо это чувствовала! От возмущения перестала беззвучно кричать. Друг смотрел на меня и изо всех сил прикидывался, что не испытывает никаких мучений, что он живой, здоровый. Да, я дура, но не настолько, чтоб поверить в эту наглую ложь!

А дождь всё лил и лил… Холодные, крупные капли быстро вымочили у всех одежду, слабо укусили зубами холода наши тела. Хранители не поняли речь своего мира. Они вообще ничего не понимали, кроме своих мерзких желаний, кроме ненависти, разлагающей их изнутри.

Душа моя плакала от боли. Мир не выдержал, напрягся, разрывая себя, идя поперёк законов мирозданья, которым обязан был следовать. И неожиданно с неба повалил крупный снег, взвился злой колючий ветер, вцепившись в тела собравшихся. Но он избегал проноситься вблизи от меня. Наверное, прошло не более двух-трёх минут, как поле затянуло кромкой льда, а снег всё падал и падал…

Мир надорвался от этой попытки докричаться до нас: гармония нарушилась вокруг этого места, наверное, на несколько десятков километров. Где-то вдалеке, в другой части мира, море вышло из берегов. Где-то началось землетрясение. Бедолага, ты так хочешь мне помочь! Ты так страдаешь от людского непонимания!

Искру во мне охватило огромное, жаркое пламя.

Из глаз моих побежали слёзы, казавшиеся кровавыми от мерцавших в них красных искр. Когда они соприкоснулись со льдом, то смогли пройти сквозь него, к измученной земле и выдохнули в неё огромное количество какой-то странной, созидающей силы, не бывшей Светом. Мгновение — и мир успокоился, в пространстве вокруг нас опять восстановилось Равновесие, более того, оно появилась в самых пострадавших местах этого мира, облегчило его страдания, дало импульс для восстановления. Мир благодарно запел: звенящая песня, отдалённо похожая на хоровое пение и на звон колокольчиков, мягко, словно нежной пушистой лапой прикоснулась к моей душе.

Хранители недоумённо замерли, прислушались. Их души так огрубели, что многие уже не слышали этой странной волнующей песни. Но все они почувствовали возвращение Равновесия в окружающем пространстве. А Тай…

Друг восхищённо смотрел на меня. Не то он вообще перестал испытывать боль, не то до того удивился, залюбовался мной, что перестал обращать внимание на раны, наносимые ему разрушающей силой. Впрочем, нет, он смотрит не на меня. Тайаелл видит искру внутри меня или же ощущает её тепло и свет, льющиеся из моих глаз. Третья сила, которая рождается во мне, похожа на ласковое прикосновение солнца. В ней тот же самый свет, не похожий на Свет, к которому привыкли белые хранители, и одновременно чем-то напоминающий его.

Искра обречённого, до того мерцавшая так слабо, что казалась растворившейся во мраке, вдруг отозвалась на свет другой, ярко светившей внутри меня, вспыхнула, засияла…

И Тай вдруг решился растворить втянутую Тьму внутри себя — и так искренно к ней отнёсся, что разрушающая сила стала частью его самого.

Мой друг смог подняться на ноги. Равновесия у него по-прежнему не было, но он смог выжить, не смотря на сокрушительную мощь, которую Гаад вложил в свой удар. О, точно! Чёрный Старейшина хотел, чтобы Тайаелл умер от одного удара, мгновенно, без мучений, потому бил в полную силу. И просил об этом Блага. А тому хотелось растянуть мучения предателя, потому он хоть и вложил в свой удар много сокрушительной мощи, однако же не всю, каплю приберёг. Или, поскольку Свет был родственным Таю, то удар Блага получился не таким сильным, каким мог бы быть по отношению к любому из чёрных хранителей.

Кайер метнул в Тайаелла кинжал из Света. Мой друг упал в грязь, образовавшуюся из земли и растаявшего льда и снега. Около минуты лежал неподвижно, потом медленно поднялся. Лицо Кайера перекосилось от злости. Он мрачно оглянулся на своих. Белокрылые ударили одновременно, вложив весь свой Свет в один удар, в одно толстое, ослепительно сияющее копьё. Оно пробило грудь Тая, разлетелось на осколки, разрывая его тело, вырывая из него куски. Свет уже ранил не только его душу, внутреннюю составляющую, но и тело. Кровь хлынула из многочисленных ран белого хранителя. Он согнулся, захрипел, давясь кровью, выбегающей из горла.

Я дёрнулась к нему, желая исцелить, соединить третьей силой, рвущейся из меня, раны на плоти друга, в первую очередь, ту, прошедшую около его сердца. Карст решительно сжал крылья. Или я сломаю их и спасу Тайаелла, или сберегу — тогда второй мой друг умрёт.

У моей души опять вырвался крик, заставивший пространство содрогнуться. Тай неловко поднялся, посмотрел на меня. Грязный, израненный, залитый кровью. Он едва сдерживался, чтобы не потерять сознание. Знал, что когда он упадёт, умрёт, я начну задыхаться от отчаяния и горечи, потому парень старался выжить, сделать вид, что не так сильно пострадал. Придурок, кого ты пытаешься обмануть?! Я не настолько глупа!