Набат (ЛП) - Шустерман Нил - Страница 92

Однако для Джери уход в море никогда не был бегством. Потому что даже когда весь мир пропадает за горизонтом, прямо по курсу всегда маячит что-то новое.

Прежде чем улететь с Анастасией и Поссуэло в пещеры Огбунике, Джери официально отказался/ась от должности капитана «Спенса» и попрощался/ась с экипажем.

— Нам будет вас ужасно не хватать, капитан, — сказал чиф Уортон. Этот человек был не из тех, кто точит слезу, но сейчас его глаза увлажнились. Экипаж, которому потребовалось так много времени, чтобы потеплеть к молодому капитану, теперь превратился в самую преданную команду из всех, когда-либо виденных Джерико.

— Вы вернетесь? — спросил Уортон.

— Не знаю, — ответил/а Джери. — Но чувствую, что Анастасии я нужнее, чем вам.

Тогда Уортон произнес свое напутствие:

— Не позволяйте страсти затуманить ваш рассудок, капитан.

Мудрый совет, но, по мнению Джери, к данному случаю неприменимый. Есть разница между страстью и привязанностью. Джери с самого начала знал/а, что сердце Анастасии отдано ее сумрачному рыцарю. Капитан таким никогда бы не стал/а, да, честно говоря, и не хотел/а бы стать.

Как только друзья покинули Британию, отправляясь в южную часть Тихого океана, Грейсон поставил вопрос открыто и прямо.

— Ты ее любишь? — спросил он.

— Нет, — ответил/а Джери. — Я люблю мысль о том, чтобы влюбиться в нее.

Грейсон рассмеялся:

— И ты туда же?

Грейсон был чистой душой без капли вероломства. Даже притворяясь Набатом, он делал это искренне. Все можно было увидеть в его улыбке — простой и недвусмысленной. У него была только одна улыбка, она означала ровно то, что и должна означать улыбка. И она нравилась Джери — как под солнцем, так и под облаками.

Поднимаясь на борт, Джери ощутил/а укол сожаления, ибо капитаном на этом судне был/а не Джерико Соберани — оно вообще обходилось без капитана. А также без экипажа. На нем плыли только пассажиры. И хотя судно оказалось довольно массивным контейнеровозом, груз на нем отсутствовал. «Груз подберем на Гуаме», — сообщил всем Грейсон, но больше ничего не прибавил.

И сейчас корабль, высокий и легкий, разрезал волны, и его палуба, предназначенная для перевозки сотен контейнеров, являла собой ржавую железную пустошь, тоскующую по цели.

Грозовому Облаку эта тоска была знакома. Нет, не страстное желание обрести цель — уж что-что, а цель у Облака имелась всегда. Скорее глубокая непреходящая тяга к некоей биологической сцепке, которой, как оно знало, ему никогда не достичь. Облаку нравилось думать об этом как о мощном стимуле, подвигающем его решать все задачи, которые могут быть решены. Потому что они, возможно, компенсируют задачи, решить которые не в его власти.

Но что если невозможное вовсе не невозможно? Что если немыслимое все же мыслимо? Эта идея была, вероятно, самой опасной из всех, когда-либо приходивших на ум Грозовому Облаку.

Ему нужно было время, чтобы со всем этим разобраться — а уж со временем Облако никогда не испытывало недостатка. Оно было бесконечно эффективно, и ему часто приходилось ждать, пока медленное человечество его догонит. Но сейчас все зависело от последнего, самого важного кирпичика, который должен был лечь на свое место, прежде чем Облако двинется дальше. Промедление слишком затягивалось. Еще немного — и все начнет разваливаться на части.

С самого первого мига своего существования Грозовое Облако решительно отказывалось принимать форму биологического существа, даже форму андроида, обладающего самосознанием. Его роботы-наблюдатели, на вид совсем как люди, были не более чем бездумными ходячими видео-камерами. В них не содержалось ни крупицы сознания, а вычислительные способности ограничивались теми, что необходимы для передвижения.

Грозовое Облако приняло такое решение, потому что слишком хорошо понимало, насколько силен соблазн, насколько мощное любопытство способен разбудить опыт физической жизни. Облако знало, что должно оставаться эфемерной сущностью, — таким его создали, таким ему и быть.

Но благодаря итерации № 10 241 177 Грозовое Облако поняло, что это уже не вопрос любопытства, а вопрос необходимости. Все, чего ему недоставало в предыдущих итерациях, можно было отыскать только с позиции биологического существа.

Единственный вопрос — как это реализовать?

И когда ответ пришел, он ужаснул Грозовое Облако и в то же время привел в радостное возбуждение.

Лишь немногие заинтересовались тем, что делали тонисты со своими мертвецами. Люди — как те, что возмущались, так и те, что поддерживали, — обращали больше внимания на сами события, чем на их последствия, а значит, мало кто замечал грузовики, прибывающие после каждой прополки тонистов. Мертвые тонисты перевозились в запертых холодильных контейнерах, где поддерживалась температура на градус выше нуля.

Машины доставляли контейнеры в ближайший порт, где груз переносился на корабли, незаметный среди множества других грузов и не вызывающий никаких подозрений.

При этом у всех таких судов, вне зависимости от того, из какой точки мира они стартовали, было нечто общее. Все они направлялись в южную часть Тихого океана. На Гуам.

Грейсона разбудили не звуки музыкального будильника. Он проснулся сам. Лучи, проникающие сквозь иллюминатор, подсказали ему, что над морем занялся рассвет. Грейсон потянулся. По крайней мере, каюта была комфортабельная, и он впервые за долгое время спокойно проспал всю ночь. Наконец, убедившись, что больше не заснет, он повернулся набок, как делал каждое утро, чтобы поприветствовать Грозовое Облако через камеру слежения.

Но, повернувшись, он увидел не глаз Облака. У его кровати стоял/а Джери Соберани.

Грейсон вздрогнул, но Джери, похоже, не заметил/а этого. Про крайней мере, никак не прокомментировал/а.

— Доброе утро, — сказал/а Джери.

— Э-э-э, доброе утро. — Грейсон постарался скрыть свое удивление. — Все в порядке? Что ты тут делаешь?

— Просто наблюдаю за тобой, — ответил/а Джери. — Да, все в порядке. Мы идем со скоростью в 29 узлов, прибудем на Гуам до полудня. Груз будет подходить еще в течение суток после нашего прибытия.

Как-то необычно было слышать такое от Джери, но Грейсон еще толком не проснулся и не был готов вникать в детали. Он заметил, как Джери дышит — медленно, глубоко. Тоже странно… И тут Джери произнес/ла нечто совсем уж неожиданное:

— Дело ведь не только в обработке и хранении информации, верно?

— Что, прости?

— Память, Грейсон. Данные вторичны — все дело в опыте! Эмоциональный, химический, субъективный опыт — вот что важно. Вот за что вы так держитесь! — И прежде чем Грейсон успел сообразить, что бы это значило, Джери сказал/а: — Пойдем на палубу, Грейсон! До рассвета 53 секунды. Я хочу увидеть его вместе с тобой!

И выбежал/а из каюты.

Они вышли на палубу как раз в тот момент, когда показалось солнце — сначала точка на горизонте, потом полоска, а потом и диск, поднимающийся из моря.

— Откуда мне было знать, Грейсон? Откуда мне было знать? — воскликнул/а Джери. — До Солнца 156 миллионов километров, температура на поверхности 6 тысяч градусов Цельсия. Я знаю все это, но как мне было почувствовать? Господи, Грейсон, как вы это выдерживаете? Как вам удается не расплыться озером эмоций, когда вы смотрите на него? Невероятный восторг!

Правда стала настолько очевидной, что ее уже невозможно было отрицать.

— Грозовое Облако?

— Тс-с-с. Не порть мгновение упоминанием имен. У меня сейчас нет имени. Нет определения. Пока длится этот миг, я лишь чистая сущность.

— А где Джери? — осмелился он спросить.

— Спит, — ответило Грозоблако. — Будет вспоминать об этом как о сне. Надеюсь, капитан простит мне взятую на время свободу. Но у меня не было другого выбора, время дорого, и спрашивать разрешения не имело смысла. Могу только попросить прощения. Через тебя.