Atem (СИ) - "Ankaris" - Страница 90

— Я тебя понимаю, — сказал брат, но вот я не понял его начала. — Примерно месяц назад ко мне приставили новую молоденькую ассистентку. Она всё знаки там всякие посылала. А на прошлой неделе меня с ней направили в Бельгию, провести презентацию нашей новой сельскохозяйственной техники. Ну, и как-то так получилось… — многозначительно свёл он брови.

— Моника знает? — Признаться, его откровение, стало для меня настоящим «сюрпризом».

— Ей ни к чему. Это было разово и, надеюсь, больше не повторится. — Сделал он глоток пива, но поперхнулся я.

— Дело твоё, я промолчу.

— Промолчи. — Достал он из рюкзака ещё одну банку пива.

Том бродил вдоль берега, разговаривая по телефону. Ксавьер и брат выглядели так же мрачно, как и надвигающиеся тучи. Рискну предположить что и, на моей физиономии нарисовалась похожая маска недовольства. Повисла пауза.

— Слушай, — надрывно просипел Ксавьер, нахмурившись ещё больше. Рене выдохнул с таким же хрипом, и я понял, что данный жест был адресован не брату, а мне. — Я её видел. — Почёсывая макушку, сказал он и тут же замолчал.

— Кого?

— Твою Дэниэль, — ответил он, и Рене прохрипел ещё громче.

— В Берлине? С Хюттером?

— С кем?

— Ты издеваешься?! Или это ваша очередная шуточка?

И Ксавьер начал рассказывать о своей короткой поездке в Париж в начале недели, о делах лейбла, словно намеренно медленно подводя к сути дела.

— Мы обедали в этом саду у Сены, — защёлкал он пальцами, припоминая название, — там ещё музей искусств, Площадь Согласия, где казнили…

— Это столь важная деталь твоего повествования? — уже не выдержал я, повысив голос.

— Ну, в общем, она была там. Гуляла.

— Одна? — Он вновь выдержал паузу и отрицательно мотнул головой. — Может с друзьями, не знаю. С девушкой и тремя парнями.

— Теми, что снимают её квартиру?

— Сейчас издеваешься ты? Не имею ни малейшего представления.

— Она сдаёт квартиру студентам.

— Ну, возможно, они когда-то и были студентами. Но возраст их явно перевалил за рамки студенчества.

— Почему ты не сказал раньше… Или… — Я сам не знал, о чём хотел спросить: почему не позвонил из Парижа и не дал ей трубку, почему не узнал её номер или не привёз назад.

Сердце пронзительно закололо, и я вдруг ощутил, что, окажись она в эту секунду передо мной, я и не нашёл бы, что спросить. Её объяснения уже утратили для меня всякое значение. Моя жизнь только наладилась. Я привёл себя в форму в прямом и переносном смысле этого слова. И ещё совсем недавно был переполнен восторгом, но вот Ксавьер ошарашил сей новостью, и будто что-то невидимое и холодное, схватив за лодыжки, потащило к обрыву ада.

— Куда уж раньше? Рене и Том, предложили, не говорить тебе, пока группа не выступит в Брауншвейге…

— Я не собираюсь срывать концерт, подрываясь в Париж. К чёрту это.

— Это ты правильно, — ободряющее похлопал по спине Рене.

— Но мы с ней, эм… Как бы выразиться мягче… побеседовали. Она обещала вернуться в Германию в ближайшие дни.

— Ты настолько запугал девушку? — засмеялся брат.

— Я-то как раз настоятельно рекомендовал ей держаться и от Германии, и от Штэфана подальше, — возразил Ксавьер.

— Какая забота, — нервы предательски подвели, и я ненамеренно сорвался, обрушив свой едкий комментарий на Ксавьера.

До дома мы ехали не обронив ни слова. Ксавьер вёл мою машину, я сидел рядом и переключал радио со станции на станцию, пытаясь заглушить надрывный храп, уснувших Тома и брата. Рене в такт музыке, громко играющей в его наушниках, постукивал по подлокотнику, отвернувшись к окну.

48

— А вот и дети! — открыла нам дверь мама, с кухонным полотенцем, перекинутым через плечо. Отец вышел из моей спальни. И судя по его помятому виду, он только проснулся. — Ужин готов! — сказала мама, и все проследовали за ней в кухню, откуда доносился тёплый запах оладий и, кажется, свежезаваренного чая.

Мы расселись за маленьким столом, и родители засуетились перед нами с чашками и тарелками. Отец поинтересовался о том, как мы сыграли, и брат сознался, рассказав, что мы ездили вовсе не в футбол играть. Мама отреагировала крайне спокойно. Совсем на неё не похоже. Затем, сев рядом, начала расспрашивать о наших впечатлениях. Почему этого не было в детстве? Почему только спустя столько лет они стали вести себя, словно мы и в самом деле «дружная семья»? Почему раньше аперитивом каждого ужина был скандал, а сейчас душевная беседа?

— Что-то у меня нет аппетита, — встав из-за стола, направился я в душ. И плевать, что это выглядело грубо.

Но пока стоял под струями прохладной воды, понял, что моё настроение подпортил не семейный ужин, а недавняя новость. Я слишком часто противоречу самому себе, порой и вовсе лгу. Наверное, это некая защитная реакция организма. Я играю перед собой роль, будто находясь под критическим взглядом публики. Но зал пуст и на сцене я один. Верно, так ведут себя верующие. Во что верю я? В силу самоубеждения? Вот только ни черта не выходит. Я говорю себе, что меня больше не беспокоит прошлое, но стоит ему зазвучать далёким отголоском, как я готов бежать на призрачный зов эха.

В то время как все ужинают в кухне, я незаметно выскальзываю из дома, точно как в детстве, но уже не через окно, а через входную дверь. Пробираюсь в машину, завожу мотор и еду к её дому.

49

Бледно-жёлтая четырёхэтажка, зелёная листва лип и розовый закат. Почему-то эти цвета, согревающие улочку, замораживали во мне остатки жалких чувств. И вслед за этим холодом опустилось невесомое, и в тоже время невыносимое своей тяжестью ощущение полной необратимости всего того, что некогда было между нами. Я знаю, мы уже никогда не будем вместе. Я не хочу этого. Доверие после разрыва невозможно восстановить. Но, пожалуй, я бы хотел заглянуть в её глаза в последний раз. Хотел бы услышать лживую правду, чтобы тогда и я смог сыграть свой финальный аккорд наших отношений. И пока я, зарывшийся в своих мыслях, стоял перед дверью с табличкой «Lefèvre» под звонком, со мной поздоровалась фрау Рубинштейн.

— Добрый вечер, — ответил я, улыбнувшись старушке.

— Дэниэль вернулась?! — спросила она, удивлённо захлопав морщинистыми веками.

Я солгал. А потом, словно сработала цепная реакция: за первой ложью последовала вторая, зарождающая в мыслях какие-то безумные идеи. Старушка так легко покупалась на всю мою несусветную чушь, задавая встречные вопросы и помогая лгать дальше.

— Эли жила у меня, — нагло врал я, — а сейчас уехала повидаться с матерью в Монреаль. В последний раз мы летали туда на Рождество… — Фрау Рубинштейн непроизвольно трясла головой, отчего складывалось впечатление, что она соглашалась с каждым произнесённым мною словом. И в подкрепление большей лжи, я готовил себе почву из фактов довольно личной информации: рассказывал о Жюльет, упоминал название клиник, затем завёл речь о Новом Годе в Париже, отпраздновав который, мы якобы вернулись в Германию.

— Так что же вы хотите ремонтировать? Может, инструменты какие нужны? — тактично поинтересовалась она, после того, как я сочинил очередную историю о сломанном замке. Когда это случилось в дождливый осенний день, старушка наблюдала за мной и Эли, пытающимися отомкнуть дверь.

— Нужно целиком менять. — Для пущей наглядности, подёргал я ручку и посветил экраном телефона на замок. — Дэниэль хотела взять с собой какие-то учебники её отца, но вот ключ опять застрял, сломавшись. И дабы не опоздать на самолёт, пришлось повременить с его починкой. Думаю, завтра займусь. — Незаметно запихнул я в отверстие фантик, найденный в кармане.

Удивительно, почему я не вышиб эту деревянную дверь ещё в ноябре? Быть может, удалось бы отыскать её новый адрес или телефон. До недавней поры проблем с законом у меня не было, но после Парижа, тюрьмы в Бостоне и прыжка с парашютом, меня мало что могло напугать. Я не планировал делать ничего из ряда вон выходящего в её квартире. Ну, разве что порыться по ящикам в поисках каких-то ответов, которые объяснили бы наше скоропостижное расставание. Почему я не сделал этого раньше? Почему не додумался до этого? Эта вновь возникшая нездоровая одержимость «поиска истины», впрыскивала в и так кипящую в венах кровь новую дозу адреналина, возвращая на тропу безрассудства.