Закон Противоположности (СИ) - Лятошинский Павел - Страница 40

— Вов, кончай истерику, на нервы действуешь.

— Я переживаю.

— Знаю, но ты не мог бы переживать с пользой, белье, что ли, развесь.

Спорить с Яной бесполезно. Таз мокрой одежды весит целую тонну, а ведь она собиралась тащить его сама, и потащила бы, тут никаких сомнений. К чему только весь этот героизм? Борщ сварен, высохло белье, мы смотрим в зале телевизор. Она волнуется, ломает пальцы, закидывает голову на спинку кресла, глубоко дышит, потирая живот.

— Началось?

— Не знаю. Нет.

— Может, поедем?

— Ещё рано.

— А поздно не будет?

— Нет. Не знаю. Поехали.

— Нужно ж ещё детей отвезти.

— Нет, не нужно. Мама скоро приедет, посидит с ними.

— Посидит? Сколько? Неделю посидит?

— Неделю это максимум, обычно на третий день выписывают.

— Третий день? Три дня она здесь будет? Может, всё-таки, к ней отвезем? У себя дома ей комфортнее будет.

— У них и так тесно.

Хотел возразить, что в тесноте, да не в обиде, но в этот момент возле ворот остановилось такси, а через пять секунд щелкнул замок, и во дворе появилась тёща. Оставалось только развести руками. Яна, недобро улыбаясь, приняла капитуляцию.

— Теперь-то можем ехать?

— Можем. Возьми сумку с вещами, она в комнате, и поехали.

Яна попрощалась с девочками. Маме поручила поставить борщ в холодильник, как только остынет, потом были бытовые советы и поручения, закончила тем, что не нужно стесняться и чтобы она чувствовала себя, как дома, а наше постельное белье и спальня целиком в её распоряжении. Спорить бесполезно. По мнению Яны, её мать — великая женщина, большое одолжение нам делает, ибо от моих родственников помощи не дождешься.

Как и неделей ранее, я остался ждать в коридоре, а Яна отправилась в смотровую. Волнения не было. Когда ждешь чего-нибудь долго, волнение проходит, становится безразлично. Из кабинета Яна вышла с доктором, тот что-то рассказывал, пожимал плечами, активно жестикулировал, как рыбак, она внимательно слушала, кивнула, и подошла ко мне.

— Начинается. Уже скоро. Раскрытие маленькое, но я остаюсь.

Что такое раскрытие, хорошо или плохо, что оно маленькое, спрашивать не стал, взял сумку с вещами, и мы пошли по коридору. У входа в родильное отделение Яна остановилась, крепко взялась за ручку сумки, коснулась ледяными ладонями моих рук.

— Тебе дальше нельзя. В общем, позвоню или напишу.

— Что мне делать?

Она пожала плечами, поцеловала в щёку и ушла. Минут десять я ещё стоял под дверью. Возникло странное чувство — беспомощность и бесполезность одновременно. Должен же быть здесь, как можно ближе к ней, не знаю зачем, но должен. Потом это чувство возникало всякий раз, когда она пеленала или купала малыша. В тот день я простоял под окнами роддома три часа. Темнело, загорались фонари. Меня к ней не пустят, даже в здание уже не зайти. Так чего я жду? Жду рождения сына, но ещё больше жду её звонка. Тогда скажу, что я рядом, и если захочет (или сможет), то увидит меня через окно. Время тянулось, она позвонила в десять. Почудилось, что с ней что-то случилось, с её номера набирает врач, сообщить…

Принял входящий звонок, тяжело дышал, не мог выдавить слова, слушал.

— Вов, алло, Вова…

— Да, да, алло. Как ты? Что там?

— Жду ещё, — грустно выдохнула она в трубку. — Ты дома?

— Нет. Я здесь, стою под окнами.

— Зачем?

Я промолчал.

— Поезжай домой. Мне так спокойнее будет. А завтра приедешь.

— Точно?

— Точнее не бывает. Это ж не на пять минут. Ладно, я тут не одна, долго говорить не могу. Позвоню ещё. Алло, ты слышишь?

Молчал. Плакал.

— Я люблю тебя, — неслышно процедил и сбросил. Хотелось плакать. Нет, реветь. Вдруг почувствовал себя таким одиноким. Рука судорожно сжалась, послышался треск. Лопнуло стекло на экране телефона. Крохотный осколок поцарапал палец на сгибе. Неприятно, но гораздо хуже, что сенсорный экран не реагирует на прикосновение и, когда Яна позвонит, не отвечу.

Несся как угорелый. Время позднее, торговые центры и салоны связи закрыты. Мелькнула мысль: поехать на вокзал. Железнодорожный вокзал работает круглосуточно, чего там только не продают. Я не ошибся и уже через пять минут купил новый телефон. Всё просто, когда есть деньги. Всё. Абсолютно всё. Как-то, ещё в школе, поехали с друзьями на дачу к однокласснику. Чудесное было место. Тыльной стороной участок уходил к затопленному карьеру. Берега густо поросли камышом, а дальше сплошной стеной стояла лесополоса. В закатных лучах пейзаж казался сказочным. Праздновали чей-то день рождения, веселились, дурачились. В один момент я сильно потянул дверную ручку, и получилось так, что она осталась у меня в руках. Досадная мелочь могла испортить праздник, если бы не Макс. Он тогда сказал, что это всего лишь дверная ручка и сколь бы она не стоила, нам это по карману, а то, что мы в состоянии оплатить, нам заочно принадлежит.

Макс, сукин сын, любой вопрос решал за секунду. Любой! Один импульс в его жирном мозгу рождал идею, достойную нобелевской премии. В ту ночь, на вокзале, я словно антенной уловил мощный сигнал и голосом Макса слова: не ссы, старичок, машину продай, отдай этой чокнутой деньги. Оглянулся. Вокруг никого. Слышать голос в голове, наверное, не к добру, но к черту эти предрассудки, если он по делу говорит. Как я сам не догадался?! Рассчитаюсь со Светой, и ещё прилично останется, куплю другую машину. Мне это по карману.

В пять минут первого Яна родила сына, о чем написала мне сообщение спустя полчаса. Событие, которого мы так ждали, оказалось вполне себе рядовым. Стало понятно, что все, даже самые великие, события просто происходят, и о них оповещает та же короткая мелодия, что и всегда. Нет восторга, который представлял себе, нет прилива чувств, ничего нет, ровным счетом ничего. Это показалось странным. Может, всё изменится, когда увижу сына своими глазами, ну а пока стою растерянный посреди спящего города и не знаю, что написать в ответ.

Прихватило живот. Еду домой. В окнах горит свет. Дом полон жизни. Чужой жизни, до которой мне нет никакого дела. Я снова гость в своем жилище. Тёща сидит в зале за столом. Лечь на диване спать получится не скоро. Наскоро приготовленные закуски заветрились, выглядят тошнотворно.

— Ну наконец-то явился отец, — выразительно всплеснула она руками, — а я тут вся заждалась. Отметить-то не с кем.

— Возле роддома был. Мало ли что понадобится.

— Понятно. А Янка молодец какая, ты полюбуйся. Троих детишек нарожала. Ещё и мальчишку родила. Думала, не будет мальчишки. У матери моей не было, у меня не было, а она, ты посмотри, молодец какая. Это же теперь и пособие увеличат, и на коммуналку скидки дадут, всё же мать-героиня. А ты, что ж, долго ещё бездельничать думаешь?

— Мы как-то нужду не испытываем, если вы не заметили. Всё у нас хорошо и без нищенских пособий этих ваших…

— Ага, хорошо, знаю я как хорошо. Сидишь целыми днями в телевизор пялишься. Спрашивается, чего ты там не видел? Пошел бы на работу устроился.

— Да я…

— Конечно, в телевизор пялиться поинтереснее будет, чем мешки ворочать. Здоровый же мужик. Ей богу.

— Послушайте…

— Чего слушать? Чего я не слышала? Как говорится, лучше раз увидеть, чем сто раз услышать. Трутней, хоть убей, никогда не уважала. Вот мы с Янкиным папой дом какой отстроили. Не дворец, конечно, но, зато своими руками мозолистыми. Годами в шахте копейку к копейке складывали и построили. Тебе-то что? Привык на всём готовеньком. Сколько веревочке не виться…

— При всем уважении, сегодня такой день…

— А день и впрямь замечательный. Чего стоишь в проходе? Давай, подсаживайся, бутерброд со шпротиком покушай. Водочки? Давай выпьем, — она схватила рюмку, далеко не первую, как я понял.

— Нет, спасибо, не буду. Хочу пораньше проснуться. Сына посмотреть, да и вдруг что-нибудь нужное забыли.

— Ну, как хочешь, — глубоко выдохнула тёща, опрокинула рюмку в рот, занюхала бутербродом, поморщилась, откусила разом полкуска и принялась мощно жевать. Вот шанс вставить слово.