Вечность после... (СИ) - Мальцева Виктория Валентиновна - Страница 62

- Представьте вместо камеры человека, которому хотели бы рассказать эту историю со всеми подробностями. И поверьте, именно для него мы сейчас и снимаем её. Он будет на вас смотреть, он будет вас слушать.

Старуха распрямляет плечи:

- Почти всю свою жизнь я проработала медсестрой в Вестминстерском госпитале в отделении акушерства. Около тридцати лет назад мне довелось стать свидетелем ужасного деяния, - она на мгновение умолкает, затем со вздохом продолжает. – В тот день, в субботу утром, к нам привезли роженицу – жену владельца завода, женщину сорока двух лет. Это был её первый ребёнок, и вся наша смена была «буквально на ушах», чтобы всё прошло «без сучка, без задоринки». Но врачи не Боги, и её мальчик родился недоношенным, семимесячным, до двух килограммов весом. Его лёгкие не раскрылись, сердце остановилось – такие обычно не выживают. Отец впал в истерику: как же так? Долгожданная выхоленная, выхоженная беременность, диеты, врачи, процедуры, а ребёнок мёртв? А рядом с ними пара, сами ещё дети, и у них двойня: мальчик и девочка – здоровенькие, доношенные. Девочка родилась первой – три килограмма, а мальчик – два девятьсот. До сих пор их помню… – она умолкает на мгновение, чтобы прикоснуться пальцами к глазам. - И я знаю, о чём они договорились, уверена, что тот заводовладелец врачу деньги предлагал. Большие.

Старушка на видео медленно трёт трясущимися руками увлажнившиеся глаза, а я сижу, как мумия - ни вдохнуть, ни выдохнуть.

- Всю жизнь этот грех камнем в душе ношу, Слава Богу, теперь хоть освобожусь. Поменяли детей, - продолжает высоким от слёз голосом бывшая медсестра, - сказали молодым, что один - мальчик который - умер, но вы, мол, не горюйте, вы и одного-то не вытянете, где уж двоих… - всхлипывает. – Они поплакали оба, а что делать? Ребёнка ангелы забрали! Только те ангелы, что забирали, просчитались – ночью неонатолог наш, руки золотые, сердце добрейшее, как сейчас помню, смена его закончилась, ему бы домой к жене молодой идти, а он всё над мальчишкой тем хлопотал – выходил! Является утром ко мне в отделение и говорит: «Я ему лёгкие раздул!». Не в первый раз он младенца с того света возвращал, святой человек. Его руками Бог не раз передумывал, оставлял ангелочков на земле. И вот вопрос: что делать? Богатенькие-то дома уже со здоровеньким сыночком рождение празднуют! В больнице им не с руки было оставаться! А утром в госпиталь вернулся врач и с лица побелел, когда узнал, что неонатолог недоношенного выходил. Но смолчал, а смена по документам приняла выхоженного за сына молодой пары. Так и отдали им его через месяц, как подрос и окреп. Они Адамом его назвали, а девочку Евой. Отблагодарить Бога захотели за чудо. За жизнь возвращённую. Я их всегда помнила. Всегда! Так любили друг друга, так любили! Только больно уж молоды были… Но в мой век все так женились! Чуть двадцать стукнет – и под венец, не то, что сейчас – после сорока рожают, вон больных-то теперь детей сколько! Ни ходить, ни говорить не могут! Бедные божьи создания, мучаются только…

Сложно описать то, что я сейчас чувствую. Это не шок, не злость, не ураганный шквал негодования. И даже сожаления ещё не успели накрыть своей удушающей волной. Несмотря на предчувствие надвигающегося открытия, мне не сразу удаётся осознать его во всей полноте и объёме.

Мой мир давно изменился, сузившись до фокуса на одном единственном человеке. И в это мгновение, в первые секунды после объявления душераздирающей правды, меня волнует только одно: как он? Что думает? Как ко всему отнесся?

Winter Aid - The Wisp Sings

Дамиен протягивает руку, чтобы остановить запись, и я не могу сдержаться, чтобы не спросить:

- Ты их видел?

Но он слишком долго медлит с ответом, и Элайя отвечает за него:

- Отец и, как мы теперь выяснили, виновник и зачинщик всей этой истории, не дожил до этого интересного момента, а жаль - он был любителем пощекотать себе нервы. Всю жизнь мать берёг, - усмехается, - переживал за её сердце, а в итоге умер первым – разбился на параплане.

- А мать?

- Мы виделись, - Дамиен коротко кивает головой, но улыбка его неестественна, и я слишком хорошо его знаю, чтобы ей верить. Он сейчас переживает эмоциональный всплеск куда как мощнее моего, я вижу это в напряжении его рук, ног, молчаливости, нахмуренных бровях, и тонких губах, тех самых, которые всегда были настолько вызывающе полными, что каждая девчонка мечтала их поцеловать.

- Ты всё-таки нашёл её… - улыбаюсь.

На этот раз он просто кивает, понимаю – не может говорить.

- У мамы уже был инфаркт и риск следующего очень высок. Мы решили пока не говорить ей, но обязательно это сделаем. А пока хотим, чтобы она привыкла к Даму, узнала его. Возможно, это поможет сгладить шок.

- Да, это правильно. Такие новости не должны быть смертоносными, - соглашаюсь, глядя в глаза своему настоящему родному брату. И они карие, как мои, и нос такой же точно формы и брови, только на мужской манер, и волосы такого же оттенка. Ведь мы с ним – близнецы.

Он тоже внимательно меня разглядывает, исследует, изучает, загадочно улыбаясь. Здорово вот так, наверное, внезапно обнаружить, что у тебя есть не просто родственник, а родная сестра-близнец, с которой ты провёл целых девять месяцев бок о бок в утробе матери. Надо же, думаю, мы пили и ели с ним одно и то же, под один стук сердца засыпали и просыпались, и вот впервые встретились.

- Забавно за ними наблюдать, - вдруг снова начинает Элайя, а в глазах черти, - мать словно чувствует что-то, но сама понять не может, что именно. Каждый день спрашивает меня, когда опять приведу нового друга, - бросает короткий взгляд на Дамиена, но тут же возвращается ко мне.

- Постой, - вдруг вспоминаю о важном, - а как ты всё это выяснил? – смотрю на своего не брата, не мужа, но самого главного в моей жизни человека.

Дамиен на пару мгновений прикрывает глаза, сжав при этом ещё сильнее губы, но быстро собирается для полного адекватного ответа:

- Меня попросили сдать кровь. Определили группу и случайно обратили внимание на то, что у меня четвёртая, а у тебя – первая. У одних и тех же родителей не могут родиться дети с первой и четвёртой группой. У наших, как выяснилось, обоих была третья. У 75% их возможных детей могла бы быть третья, и только у 25% первая, как у тебя. Но никогда не четвёртая. Анализ моей крови выявил, что мы с тобой не можем быть братом и сестрой.

Дамиен как будто не может дышать:

- Поверить в это сложно, мои мозги едва не съехали от этой новости, - он качает головой, усмехается, затем нервно проводит ладонями по лицу, словно пытается снять напряжение. – В общем, я сделал ДНК тест с нашими образцами – мы не родственники, Ева.

Выдыхаю. Мы смотрим друг на друга, и в этом взгляде трагедия, понять которую способны только мы двое. Ну, может быть, родители поняли бы её хоть частично, будь они живы, но их нет, есть только мы со своей «необычной, извращённой» любовью, которая, как теперь выясняется, никогда не была ни тем и ни другим. И дочь наша была совершенно здоровой, анализы и обследования, пройденные УЗИ не лгали.

Моя реакция замедлена как, наверное, и сама способность мыслить. Я смотрю на бесконечно любимое лицо и будто впервые открываю для себя каждую его черту, точку, штрих, игру света на коже и в волосах. Ощущение, словно мы оба на сцене, и тяжёлый занавес, скрывавший доселе важные детали и подробности, пал, позволив увидеть картину целиком, во всём великолепии и буйстве красок.

Господи, Боже, как же отчаянно я люблю его… Фатально, трагично, отдав каждую свою клетку, вручив ему всякий свой атом. Меня давно уже нет, есть только Ева, целиком зависимая от Дамиена.

Что это? Удушье и слёзы? Сердечный приступ? Инфаркт? Да нет же! Я живее всех живых, хочу и буду жить, и самое первое, что мне нужно сказать ему:

- Я не хочу! Ничего этого не хочу!

- Ева… - не могу поверить, но, кажется, он понимает меня. Я вижу это в мягкости его взгляда, в его нежности, целиком адресованной мне.