Вечность после... (СИ) - Мальцева Виктория Валентиновна - Страница 61

- Вчера я прослушал запись из архива: на ней наш разговор за исключением фраз о тачке, которую вы продали. Несмотря на прошедшие годы, я слишком хорошо помню тот день и свой шок, - мне тяжело говорить сквозь стиснутые зубы. - Вы говорили о парне, который сулил хорошие деньги за угнанные машины. На записи этих фраз нет: кто-то их вырезал. Кто бы это мог быть?

- Я, - тихо сознаётся.

- И ты же убила Евиного ребёнка, - констатирую и сам прихожу в ужас от той ненависти и жажды мести, которыми пропитано каждое моё слово.

Не знаю, как смог произнести это вслух. Сейчас мне нужны силы, но я едва стою на ногах: меня будто кто-то душит, в ушах шум, в глазах темнеет, мысли путаны, хоть я и пытаюсь удержать ясность и холодность ума.

- О чём ты?

- О ребёнке! – всё, я больше не могу сдерживаться - ору.

В её глазах непонимание.

- Которого носила Ева, - уточняю, сквозь зубы. - Когда ты сбила её на своём грёбаном Лексусе! – снова ору.

В этот момент её глаза похожи на чёрные дыры.

- Что?

- Ты меня слышала!

- Слышала, но не могу поверить своим ушам! Это она тебе сказала?

- Да.

- Бред! Бред, какого я ещё в жизни не слышала!

Её голос теперь такой же жёсткий, как и мой. Она ждёт от меня слов, но мне больше нечего сказать, я хочу слушать.

- Никогда бы не подумала, что ты способен поверить в такую чушь, Дамиен!

- В тот вечер, когда твоя мать впервые пришла в наш дом, где ты была накануне?

- Господи… Дамиен, это было сто лет назад, как я могу помнить, что я делала сто лет назад? Твоя Ева что, выжила из ума? Или вы с ней вместе чокнулись?

- У всего есть предел, Мел. Есть рубеж, за который переступать нельзя, даже если это очень поможет твоим интересам. Я не знаю… - мне тяжело говорить, грудь сдавило, - отдаёшь ли ты себе отчёт в том, что на самом деле сотворила? Можно устранить человека, но не память о нём! Теперь ты понимаешь, что я буду любить её любой? Хоть больной, хоть мёртвой, хоть сестрой, хоть нет, она всегда во мне! Она, а не ты! – и вот теперь это уже не ор, а вопли, ураган эмоций. Их так много во мне, что даже плевать на ноющую от боли ладонь – мне жизненно было необходимо кого-нибудь ударить, и этот удар пришёлся в стену.

- Понимаю, - шепчет с горечью.

Я ненавижу её. Я ненавижу эту суку и хочу схватить её за волосы и молотить головой о бетонную стену. Хочу растереть её в пыль.

Она это чувствует, и в её глазах страх. Да, ей страшно, поэтому она больше не орёт, шепчет:

- Я слышала, она больна?

Мне кажется, от злости я раскрошу собственные зубы:

- Да. Рак. И ещё один диагноз – шизофрения. А сегодня я выяснил, что её беременности было шесть месяцев, шесть! Она готовилась стать матерью, но ты лишила её этой возможности навсегда. Ты хотела убить её саму или ребёнка?

- Дамиен, я этого не делала! Ты верно сказал: есть предел! Я его не переступала, я сама мать!

Мы смотрим друг другу в глаза. Она выглядит искренней, но если не она, тогда кто? Несчастный случай? Совпадение?

- Я выясню. Добьюсь расследования. И если узнаю, что это была ты – мне плевать, что ты мать Дариуса! Клянусь тебе, у него больше не будет матери. Чего бы мне это не стоило!

Разворачиваюсь и, не чувствуя ног, иду к выходу.

- Ты в своём уме? – получаю вдогонку.

Хороший вопрос. В последнее время не уверен.

Глава 46. Знание 2

Ева

Я заметила, что Дамиен изменился. Во-первых, начал донимать меня сексом, и именно донимать, так что я всерьёз стала верить в собственную привлекательность даже при таких обстоятельствах. Во-вторых, если раньше он старался улыбаться (и это было легко заметно, потому что улыбка не касалась его глаз), то теперь он просто улыбается и часто вместе со своим знаменитым прищуром.

Дамиен совершает маленькие и большие жесты, которые собирают меня обратно, строят по кирпичику мою новую личность. Например, его ладонь на моём бедре, расслабленно поглаживающие пальцы, бесконечные поцелуи, ласковые слова и воспоминания не только из юности, но и о последних годах, прожитых вместе, где также случилось много хорошего.

- Помнишь, как я поскользнулся на собственноручно вымытом полу в столовой?

- Помню! – смеюсь.

Это действительно было до умопомрачения смешно: большой физически развитый мужчина в секси-майке и пляжных шортах, неуклюже растянувшийся на скользком кафеле с тряпкой в руках и стыдливым выражением лица. Да-да, всё самое смешное было на его лице!

- А почему ты вдруг вспомнил об этом?

- Не знаю… Просто вспомнилось! – хитро улыбается. – А как ты постирала моё водительское удостоверение, помнишь?

- Боже, теперь мне стыдно…

Да, стыдно, потому что мы были вынуждены идти пешком в офис местной администрации, чтобы заказать новое удостоверение. Дамиену пришлось с грехом пополам изъясняться на испанском, и уже одно это доводило нас почти до истерического веселья. Мало того, что он почти не знает языка, так в Доминикане ещё и сплошные диалекты. И в тот же самый день мы, вкусно отобедав в незнакомом ресторане, немного нетрезвые, но крайне довольные не смогли дойти до дома и занялись любовью прямо на берегу в укромном безлюдном месте, но всё же… это было нечто особенное! В тот день я, кажется, забыла обо всём на свете.

Сейчас, в больнице, Дамиен стал чаще меня разглядывать, причём так, будто впервые видит и оценивает с точки зрения секса. Стал совершать интимные жесты, которые раньше лежали за гранью допустимости. Он называет меня своей девочкой, а с некоторых пор что-то щёлкнуло в его голове, и он снова начал называть меня родной - как когда-то в юности.

Если раньше он убеждал меня (и себя заодно), что я смогу побороть болезнь, то теперь явно был в этом уверен, причём в той степени, когда нет ни единого сомнения. И мне вдруг стало комфортно в этом поле уверенности, спокойно даже. В одно прекрасное утро я проснулась и, увидев зарево просыпающегося дня, улыбнулась. И это была беззаботная улыбка человека, у которого вся жизнь впереди, который ничем не болен, и которого ещё ждёт очень много хорошего впереди. Я уверовала!

ЭТО случилось спустя три недели после моей операции. Врачи уверяли, что с медицинской точки зрения мои успехи выше ожидаемых, и настаивали на работе с психологом. Но о каком психологе может идти речь, когда мне давно уже нужен психиатр? Хотя Дамиен считает иначе: он убеждён, что моя душевная болезнь больше никогда не вернётся и твердит, что я - самое сексуальное создание на планете. Конечно, я знаю, что всё это бред, но он повторят его так часто, что… я почему-то уже верю.

Они вошли в мой бокс вдвоём: Дамиен и парень, глядя на которого, я сразу узнала себя. Он протянул мне руку, улыбаясь до ушей:

- Элайя!

Я ответила пожатием, машинально поправляя фэнси тюрбан из дорогущего шёлкового шарфа на своей голове. Этих шарфов у меня уже десятки, и всё благодаря неугомонной подруге Лурдес, которая считает, что даже в моих обстоятельствах главное, о чём я должна думать – мой внешний вид. Она же научила меня их повязывать, так что теперь я всегда при макияже и с тюрбаном на голове, как мусульманка.

Пока Дамиен включает свой большой ноутбук, расположившись на моём столе, Элайя разглядывает меня, а я – его. Думаю, моё сердце почувствовало и знало, о чём пойдёт речь, ещё до того, как они запустили запись:

- Включили? – неуверенно интересуется слабый старушечий голос. – Уже можно говорить?

- Да, вы уже можете начинать, - это голос Дамиена.

- Мне смотреть в камеру?

- Ведите себя естественно. Вы можете представить, что камера – ваша лучшая подруга…

Он не успевает договорить, как старуха вдруг оживает:

- Ни одной подруге, мой мальчик, нельзя доверять подобные тайны! А лучше этих подруг и вовсе не заводить! – выпаливает вполне бодренько.

Не могу удержаться и смеюсь. Дамиен, глядя на меня, тоже улыбается, а его голос с экрана ноутбука продолжает инструктировать старушку: