Прекрасный инстинкт (ЛП) - Холл С. Э. - Страница 37

О, Боже мой! Я — тупица.

Но я тупица, которая заставляет его член твердеть! 

— Моя мама была из богатой семьи, очень богатой. Когда она вышла замуж за Люцифера, он повысил свой социальный статус и строил карьеру, в то время как она занималась домом. Он участвовал в выборах и, в сущности, стал королем Саттона, и мы все должны были поддерживать его, как идеальная семья с рекламных щитов, или терпеть его гнев. В конечном счете, мы в буквальном смысле стали оцепеневшими, игнорирующими его жестокость, постоянное отсутствие и проступки. Коннер и я были заняты спортом, музыкой и школой, пока моя мама занималась самолечением и пила запоем.

Он снова кладет мою голову на свое плечо — думаю, ему это нравится — поглаживая рукой мои волосы. Никто из нас не сознает, что слезы начинают пропитывать его футболку. Я утыкаюсь лицом в его шею, вдыхая восхитительный аромат мыла, мускуса и Кэннона, окруженная ощущением безопасности, текущим по моим венам.

— Одним летом я уехала в лагерь на две недели. Я была так взволнованна, что выберусь из этого дома, буду в окружении счастливых, полноценно функционирующих людей. Коннер отдалялся все больше и больше, а мама походила на зомби, — я задыхаюсь от рыданий, — я не думала, что кто-то скучал бы по мне, нуждался бы во мне. Я просто хотела быть свободной. Но мне не следовало уезжать! Они нуждались во мне, а я оставила их!

Мои причитания казались бессвязными даже для моих собственных ушей — визгливая, слезливая путаница — годы стыда и сожалений, вырывающиеся из меня потоком вины и страданий.

Он сделал это. Проломил плотину. Достаточно всего лишь пробить брешь, чтобы все пошло трещинами и разрушило стену, которую я выстроила. Одним махом все рушится, лавина стремится вперед, неистовая и непредотвратимая. Мне не хватает воздуха, легкие протестующе горят, а перед глазами появляются пятна. Я буквально могу ощутить, как кровяные сосуды сжимаются в моей голове. В конце концов, я полностью ломаюсь, бормоча и выводя фигуры в воздухе всю оставшуюся жизнь, сокрушенная, и это уже непоправимо. Я сдаюсь, позволяя своей голове повиснуть.

«Ты моя маленькая сестренка, я никогда не позволю ему поднять руку на тебя или 

маму. Он не жестокий, просто задница. Теперь прекрати плакать. Я понял тебя.» 

«Я всегда буду заботиться о своих детях, Бетти. Не важно, что произойдет, я с 

тобой.» 

«Элизабет, нам нужно, чтобы ты упаковала свои вещи, милая. Тебе необходимо 

вернуться домой, водитель уже в пути.»

«Что случилось? Что-то не так с Коннером?» 

«Элизабет, постарайся успокоиться, твоя истерика никому не поможет. Иди в дом с Альмой, позаботься о своей матери. Я справлюсь с Коннером. «

— Лиззи! Сирена, черт подери, вернись ко мне, дорогая. Бл*ть! Лиззи!

Его сумасшедшие крики всего на долю секунды просачиваются в мой мозг, прежде чем жгучая боль обжигает мою щеку. Я пытаюсь закричать, чтобы открыть глаза, но все

ощущается таким отяжелевшим, будто я поймана в ловушку своих снов, в которых чем

быстрее я бегу, тем дальше отдаляется моя цель.

«Что случилось с моим братом?»

«Элизабет, перестань кричать на свою мать, она ничего не знает. Нужно ли мне 

вызвать доктора, чтобы дать тебе лекарство?» 

— Коннер! — думаю, что слышу саму себя, пытаюсь поднять руку и потереть свою пульсирующую щеку. Если ты можешь чувствовать боль, значит, ты не мертв. Это единственная сознательная мысль, которая задерживается в моей голове. — Коннер! — на этот раз я кричу громче.

— Лиззи, открой глаза, дорогая. Дай мне увидеть тебя, ну давай же, милая. Это Кэннон. Я здесь. Посмотри на меня, пожалуйста.

Его голос срывается, такой напуганный и наполненный страданием, что у меня щемит в груди, и я открываю глаза ради него.

— О, слава Богу! — шумно выдыхает он, его щеки влажные, когда он наклоняется и осыпает мое лицо нежными поцелуями. — Я никогда за всю свою жизнь не был так напуган. Прости меня, ангел, тебе никогда не придется рассказывать мне хоть что-нибудь снова. Все это неважно, просто никогда больше не оставляй меня как сейчас. Пожалуйста, останься со мной.

Я не уверена, это я дрожу или дрожь от его тела передается нам обоим, но я вынуждена морально утешить его.

— Кэннон, — я опираюсь рукой о его ногу и поднимаюсь, в голове все расплывается, тело вялое, но я заставляю себя обернуть руки вокруг него. — Я в порядке. Ш-ш-ш, я здесь, и со мной все хорошо. Что случилось? Я потеряла сознание?

Теперь он смеется, сотрясаясь всем телом, больше от ощущения облегчения, чем из-за веселья. Его голова поднимается, когда он осторожно проводит по своим влажным щекам.

— Да, ты просто отключилась. Я не мог привести тебя в чувства. Я никогда больше не заставлю тебя вновь переживать свое прошлое, клянусь. Пожалуйста, прости меня.

 Он обхватывает ладонями мое лицо. От серьезности в его глазах по моей спине пробегает холодная дрожь.

— Я дал тебе пощечину, — он резко вздыхает, опуская наполненные стыдом глаза. — Я ударил тебя. Я не знал, что еще делать! Я должен был как-то вытащить тебя из этого состояния, поэтому я… я ударил тебя по твоему прекрасному, милому лицу. Я хочу отрезать свою долбанную руку.

Теперь он безутешен. Он прижимается ко мне, уткнувшись лицом в мою шею, и слезы капают на мою кожу.

— Боже, Лиззи, мне так жаль.

— Кэннон, все в порядке. Ты это сделал, чтобы помочь мне, я все понимаю. Эй, — я шепчу, слегка подталкивая его локтем. — Что ты обычно говоришь мне? Сделай глубокий вдох, а затем посмотри на меня.

Когда он, наконец, прислушивается ко мне, я делаю собственный вдох, долгий и наполненный беспокойством.

— Пожалуйста, не позволяй мне разрушать тебя, —произношу я, удерживая на нем пристальный взгляд. — Пожалуйста. Ты потрясающий, а моя дефективность только будет проникать в тебя и заражать. Я безнадежна, Кэннон, слишком сильный нанесен вред. Не позволяй мне погасить твой свет. Лишить тебя сияния будет моим самым тяжким грехом. И я не знаю, — мой голос надламывается, — я не знаю, смогу ли я держаться подальше, поэтому ты должен быть тем, кто остановит это. Пожалуйста.

Без предупреждения, его губы жадно обрушиваются на мои, лишая и дыхания, и здравомыслия. Он неистов, выплескивает все беспокойство и страх в этом поцелуе, очевидное послание о его потребности, желании, вожделении и растерянности. И я наслаждаюсь этим, позволяя ему брать столько, сколько необходимо, получая удовольствие в награду. Он на вкус как страсть и сила, его язык кружится вокруг моего, задавая темп и разжигая каждый дюйм моего существа. Все остальные поцелуи в моей жизни вместе взятые, не имели и крупицы такой интенсивности, заставляющей меня желать закричать и заплакать одновременно, вызывающие мурашки по коже от моего агрессора и стремление раствориться в нем.

Я хныкаю, когда он выпускает меня, отстраняясь, и оценивающе смотрит остекленевшим взглядом.

— Мне так жаль, красавица. Я никогда не обижу тебя и не ударю в гневе, но я испробовал все возможное. Скажи, что ты правда простила меня, пожалуйста, — умоляет он, его голос настолько пронизывающий, что это пугает меня.

— Я прощаю тебя, — я неуверенно пробую на вкус его губы, мягкие и просящие. — Ты спас меня. Я это понимаю, поверь мне. А теперь заткнись и укради мое дыхание.