Разрушай и подчиняй (ЛП) - Винтерс Пэппер - Страница 38

Из-за того, что я расстроила его. Я заставила его встретиться лицом к лицу с тем, о чем я только могла догадываться. Он столько всего держал в себе, что, казалось, утонет в любую секунду.

Удар шокировал меня не потому, что это было ужасным проявлением насилия, а потому, что это был крик о помощи.

Мои видения мелькали, мысли вертелись весь остаток дня.

Я сдалась, не готовая снова отключиться от груза тайн и стрессов.

Потирая глаза, я села. Мое сердце ушло в пятки.

Я была в камере. В кубе с раковиной, мини-кухней, туалетом и кроватью. Не было никаких окон, фотографий или ковра, и только один выход, который, несомненно, был заперт.

Яркая лампочка надо мной была резкой и слепящей, и здесь пахло страхом и рвотой.

Где я?

Покачиваясь я направилась к тяжелой двери и постучала.

— Эй?

Я ждала ответа.

Я продолжала ждать.

Я была терпелива, как никогда.

Ничего.

Не обращая внимания на жуткую головную боль, я повернулась, чтобы исследовать каждый дюйм этой маленькой коробки. Я заглянула под кровать, между пружин матраса, даже подергала краны, чтобы найти что-то, что могла бы использовать в качестве оружия.

Результат, как и от моего стука.

Ничего.

Потом погас свет, окуная меня в темноту.

Я осталась посреди тюрьмы и начала плакать.

Утро.

Грассхоппер разбудил меня звуком проворачивающегося ключа и наконец-то открывающейся дверью. Он принес кусок теплого пирога и немного воды.

Я вовсе не спала. Мой разум не хотел возвращаться в бессознательную бездну. Вместо этого я повторяла все, что вспомнила до сих пор.

Коррин.

Лютик.

Барбекю.

Огонь.

Я пыталась собрать их вместе, как свет в темной головоломке — только детали отказывались складываться, и в них не было ничего сияющего.

Я все еще была в розовой юбке, к которой Килл прижимался бедрами, чтобы взять меня, миленький серый свитерок, который не согревал меня ночью. Одеяло в кровати пахло духами и меня тошнило от мысли, что другие женщины проводили здесь ночи —ожидая решения их судьбы.

Грассхоппер поставил пирог и стакан на расшатанный прикроватный столик.

— Ты в порядке?

Потирая плечи, я фыркнула, не поднимая глаз.

— А ты как думаешь?

Он проворчал.

— Если ты причинила ему хоть малейшую боль, то я могу сказать, что ты легко отделалась.

Я стиснула зубы и не сказала ни слова.

Повисло неловкое молчание; я не стала его разрушать.

Грассхоппер запрыгал на пятках своих ботинок.

— Я принес твой завтрак.

— Не хочу.

— Ты должна поесть.

— Нет, я не буду.

Он повернул мой подбородок так, чтобы я смотрела на него. Его голубые глаза были напряжены, крошечные морщинки проступили вокруг.

— Прекрати это. Будь умницей и сможешь вернуться с нами в логово. У тебя есть еще одна ночь до передачи.

Я сжала челюсти в его хватке.

— Я не хочу есть. Я не хочу зависать с ублюдками торгующими людьми, и уж точно я не хочу говорить с тобой.

Сжав плечи и свернувшись в комок, я закрыла глаза.

— Оставь меня одну.

Грассхоппер стоял надо мной. Было слышно только, как скрипят сжатые зубы и шум. Ноздри свистели, пока он обдумывал неведомо что.

— Помнишь те три вопроса, которые я собирался задать тебе? Которые вернут тебя к Киллу?

Колющая боль растеклась по всему телу, реагируя на его имя. Я не ответила.

Он психанул.

— Слушай, ответь на вопросы, и я решу, есть ли причина для такого поведения Килла... если нет, я поговорю с ним.

Я напряглась, открыв глаза и сердито посмотрев на него.

— Ты больной, ты в курсе?

Он насупился.

— Почему я больной, если пытаюсь быть с тобой милым? Я мог бы не делать этого, ты знаешь. Я могу оставить тебя одну до продажи. Позволить тебе потерять чертов рассудок здесь, — он скрестил руки на груди, сосредоточив свои голубые глаза на мне. —Если только ты уже не чокнулась, конечно. Тогда это уже неважно.

Я села, разжигая пламя в своем животе.

— Спрашивай. Потом оставь меня в гребаном покое.

Что ты делаешь?

Все внутри меня кричало о том, чтобы я сжала губы и не играла в его маленькую игру, но оставалась крошечная часть меня, все еще надеющаяся на спасение.

Грассхоппер сглотнул, обдумывая, как сформулировать вопрос.

— Когда он взял тебя, он трахал тебя в позе догги-стайл?

Мой рот распахнулся.

— Это самый отвратительный вопрос, который когда-либо...

— Просто ответь мне. Это было так?

Я прищурила глаза. Я отказывалась отвечать на такой агрессивный, личный вопрос. Но это было уже неважно, мое молчание и было ответом.

Он взял меня на четвереньках только один раз. Другие разы было по-другому...

Грассхоппер вздохнул, подняв руку к своему лицу.

— Именно так. Так же, как всегда он поступает с Клубными шлюхами или другими женщинами, которые любым путем проскальзывают в его постель.

Мое сердце позеленело от зависти, ревности к мужчине, которого я ненавидела. К тому, который пинал меня... отобрал у меня все... который сжег мой...

Это был он.

Я отмахнула эту мысль, но нить истины пробивалась сквозь мою защиту, и захватила громкоговоритель, чтобы я не могла игнорировать его.

Это было не из-за него. Ты знаешь.

Я сжала кулаки. Нет, это не он поджег мой дом.

Мужчина с зелеными глазами. Пожилой мужчина в черной кожаной куртке с жестокой улыбкой.

Зеленые глаза.

Зеленые глаза.

Зеленые глаза.

— Следующий вопрос, — продолжал Грассхоппер. — Он позволял твоим рукам к нему прикоснуться?

Я не могла остановить слезы, бегущие ручьем, выдающие мой позор и ответ.

Грассхоппер кивнул.

— Я так понимаю это значит — да.

Его понижающийся голос, словно извинялся, когда он пробормотал:

— Последний вопрос.

Я уже знала какой.

— Он завязывал тебе глаза, чтобы ты не смотрела него?

Я не могла. Я просто не могла.

Я закрыла глаза ладонями и отвернулась, ненавидя рыдания, кипевшие в моей груди.

Тихий всхлип сорвался с моих губ, когда Грассхоппер положил свою тяжелую ладонь на мою спину и, утешая, поглаживал круговыми движениями.

— Трижды да. Это значит, что все, что ты видела, все, о чем ты думала — все, что ты чувствовала — ложь.

Он продолжал гладить меня, его мягкое беспокойство просачивалось в мои кости.

Я сделала глубокий вдох и прерывисто прошептала.

— Объясни тогда, откуда я узнала про ластик. О том, что он занимается торгами на фондовом рынке. О том, что он самый добрый и милый мальчик из всех, кого я знала? О том, что любила его?

Повисло долгое молчание, прежде чем Грассхоппер ответил.

— Мы не можем объяснить, что происходит, когда наш разум отправляется в гребаный отпуск. Кто знает, как и почему мы создаем фантастические миры? Ты сама сказала, что ты ничего не помнишь. Ты все себе придумала. Ты создала эту ложь, и сама так глубоко в нее поверила, что для тебя это правда — но Килл... это, бл*дь, его убивает.

Он перестал гладить меня и поднялся со скрипом кожи куртки и ботинок.

— Не принимай это на свой счет. Он мудак для всех женщин. Наверное, мне не стоит рассказывать тебе, но он потерял девственность в тот день, когда вышел из тюрьмы. Он сделал это только потому, что ублюдку было двадцать четыре, он никогда не был в киске и был самым молодым президентом, унаследовавшим клуб. Ему нужно было стать мужчиной… и быстро, — его глаза гордо заблестели. — Я был тем, кто привел к нему шлюху. Я был тем, кто с самого начала помогал ему изменить клуб.

Я прикусила губу, желая, чтобы мое дыхание было настолько тихим, чтобы я могла услышать каждое слово, которое мог произнести этот мужчина.

Он кивнул, потерявшись в собственных мыслях.

— Он связал ее, завял ей глаза и трахнул сзади. До этого дня он никогда не делал этого по-другому.

Он взял меня лицом к себе. Дважды.

Мое сердце сжалось от странного сочетания отвращения и оптимизма.