Проклятие древних жилищ
(Романы, рассказы) - Рэй Жан - Страница 62

— Проклятие… кровь… — машинально повторял я.

Человек в сером выкрикнул эти слова на английском языке!

Рано утром мы с Кершовом отправились на осмотр дома в полуквартале.

— Я не могу действовать официально, — предупредил он, — поскольку против Хаентьеса не подана жалоба.

Дом был пуст, необитаем и разваливался. Короткий осмотр показал, что Хаентьес прятался в нем. Мы нашли матрас, остатки пищи и принадлежащий ему пластрон.

— Может, отыщем пулю от карабина, — предложил я.

— Боюсь, некто унес ее в себе, — возразил он, указав на узкую темную полоску на полу.

Это была кровь.

— Ранили Борнава! — воскликнул я.

— Конечно, Борнава, — сказал он и замолчал.

В то же утро мы получили подтверждение. Домоправительница Борнава сообщила, что слышала, как вернулся жилец и почти сразу ушел. Его не было в квартире, а завтрак остался нетронутым.

Мы осмотрели комнаты. На туалетном столике лежало несколько окровавленных бинтов. По беспорядку, не свойственному Борнаву, было ясно, что он покинул квартиру с чрезвычайной поспешностью. Я спросил господина Кершова, догадывается ли он, почему Борнав так повел себя. Но комиссар выглядел озабоченным и не ответил. Борнав так и не вернулся.

Прошла неделя, пока снова не заговорили о карабине, вернее, заговорил сам карабин. День выдался удушающим, и вечер не обещал прохлады. Мы сначала расположились в саду, но не давали покоя комары, и мы перебрались в «зимний сад», как помпезно называл это место Патетье. Нечто вроде веранды на втором этаже с большими застекленными окнами, выходящими в сад. Я украсил помещение карликовыми пальмами, зелеными растениями и поставил плетеные кресла. Одна из стен с дверью соседствовала с маленькой галереей, ведущей к пристройке. Галерея выглядела неуютной и освещалась окнами с матовыми стеклами.

Кобе поставил на веранде игорный столик, и втроем с Патетье сражались в домино. Я принес бутылку рейнского вина, поставил ее в вазу со льдом. Вечер ожидался приятным. Стемнело. Зимний сад не имел газовых светильников, и я попросил Кобе принести канделябр с тремя свечами.

— Напомнит нам о старых временах, — сказал Патетье.

— Свет свечи — свет умный, — заявил Кобе. — Он притягивает комаров и тут же сжигает их.

— И выжигает глаза, — пошутил Патетье.

— И выжигает глаза, — очень серьезным тоном повторил слуга. — Я никогда не слышал, что у сгоревшего существа остаются целыми глаза. Если только глаза не могут жить автономной жизнью.

— Помолчи! — угрюмо сказал я. — А то я начинаю думать о Бусебо, что может испортить мне вечер.

На этот раз Кобе ошибся. Комары налетели, недолго кружили вокруг зажженных свечей, но на безопасном расстоянии, чтобы не сгореть. Потом обрушились на наши руки и щеки. Я задул свечи. Над крышами торчала луна, начищенная, как серебряное блюдо, поливая нас молочным светом.

— Комарам пора лететь на луну, — усмехнулся Кобе.

Мы закурили и молчали, попыхивая трубками. Иногда козодой издавал три звучные ноты, и ухала сова.

Вдруг Кобе приложил палец к губам.

— Тсс!

Он сидел лицом к галерее. Его глаза были прикованы к ней.

— Не двигайтесь! — шепнул он.

За матовыми стеклами двигалась тень, которую выдавал свет луны. Она была очень смутной и походила на ветки окружающих тополей. Кобе медленно встал со стула, схватил тяжелый серебряный подсвечник, собираясь использовать его в качестве оружия. Тень стала четче, приобрела человеческие очертания и с невероятной медлительностью приближалась к окнам.

— Под стол! — внезапно крикнул Кобе и изо всех сил метнул подсвечник в окно, разлетевшееся на мелкие осколки. Слишком поздно! Раздался хлопок, который я слишком хорошо знал.

— Свет! — завопил Кобе.

К счастью, спички были у меня под рукой, а одна свеча сорвалась с подсвечника.

— Кого-нибудь задело? — крикнул Кобе.

— Меня нет, — выдохнул я. — А… Патетье…

Послышался вздох.

— Ничего серьезного…

Я держал свечу на вытянутой руке.

Свет упал на моего старого друга. На его лбу краснела царапина.

— На волосок… — начал он.

Кобе уже выскочил из комнаты и несся по галерее.

— Идите сюда! — послышался его далекий голос.

Нам понадобилось несколько мгновений, чтобы найти его. Он был в бывшей спальне Барбары и глядел в окно.

— Влез сюда, — сказал он, — отсюда бежал. Дьявол, у парня кошачьи глаза и лапы, чтобы устроить такое.

— Карабин… — начал я.

Кобе глянул на меня:

— Вы сказали «карабин»? Вы уверены в этом?

— Я заметил его неделю назад и довольно близко.

— На этот раз стрелок оставил его младшего брата, — сказал Кобе, передавая мне блестящий предмет.

Это был не карабин, а пистолет. Я осмотрел его. Это не было то оружие, которое я видел в руках убегающего убийцы, а миниатюрная его копия.

— Я точно задел мерзавца подсвечником, — продолжил Кобе, — иначе он не выронил бы эту игрушку. Но он успел выстрелить.

— И промахнуться в меня, — скривился Патетье.

Я обнял друга и поцеловал его.

— Пуля была предназначена мне, никаких сомнений, — сказал я, — лучше бы она попала в меня, Патетье.

Он улыбнулся, был взволнован, но быстро собрался и с привычным юмором заявил, что не в силах понять, почему простой цирюльник из Темпельгофа имеет честь быть мишенью для таинственных бандитов, пользующихся таким необычным оружием.

— Это оружие, несомненно, заинтересует господина Кершова, когда вы завтра предъявите его ему, господин Сиппенс, — сказал в заключение Кобе.

Я унес оружие и спрятал его.

Но Кершову не довелось увидеть пневматический пистолет.

Несмотря на волнения вечера, я уснул глубоким сном. Вдруг меня разбудила рука, тряхнувшая меня за плечо. Я тут же проснулся. Ночник на полке камина горел, хотя я его погасил, ложась спать.

— Не шевелись!

Едва мерцавший свет ночника происходил от фитиля керосиновой лампы. Поэтому я видел направленный на меня револьвер и державшую его руку.

Красивая белая рука, белая, как мрамор… револьвер Фуше…

— Быстро… где пневматический пистолет?

Сильный, но мелодичный голос.

— Яна Добри! — воскликнул я.

— Теперь вы знаете, что находитесь перед человеком, который не колеблется стрелять… Быстро, пистолет!

Я указал на ящик, где он лежал.

Я едва разглядел силуэт… толстое пальто с черным капюшоном…

Пфф! — пыхнул фитиль. Я услышал, как закрылась дверь.

Я выждал несколько минут и бросился в комнату Кобе.

— Кобе, просыпайся!

Кобе едва шевелился, из его горла вырывался хрип. Я почуял легкий запах хлороформа. Славного парня усыпили, как пациента на операционном столе. Предпочитаю не повторять сочных ругательств, которые он проорал, проснувшись с сильнейшей головной болью. Я ему рассказал, что случилось.

— И этот негодяй накормил меня дрянью, чтобы я ничего не мог сделать! — проорал он, обнаружив на полу комнаты синий флакон. — Если только… нет, мне не нравится подобное свинство.

Он поднял небольшой рулон, завернутый в цветную бумагу.

— «Пепперминт Сильвер Мун», — прочел я на этикетке.

— Ментоловые пастилки, мне это нравится, — сказал Кобе. — Вы их не жуете, значит, их обронил негодяй. Это доказательство, так сказал канонир пушки, когда ядро оторвало ему обе ноги.

Я улыбнулся. Теперь ментоловые пастилки перестали быть тайной для меня, и я знал, от кого они попадают сюда.

— Какое доказательство? — спросил я.

— Что любитель духовых трубок, крушитель окон, аптекарь снотворного суть любитель конфеток. — Он пожал плечами. — Хорошо, что не все любители конфеток являются бродягами такого же толка, как Борнав.

— Почему Борнав? — удивился я.

— Потому что я как-то заметил, как он быстро сунул такую пастилку в рот, а потом от него несло ментолом.

Глава восьмая

Тайна раскрыта

Патетье настоял, чтобы мы не ставили Кершова в известность о покушении.