Люди Красного Яра
(Сказы про сибирского казака Афоньку) - Богданович Кирилл Всеволодович - Страница 44

— Ну да. Перещупаешь таких вот, — и другой ткнул пальцем в двух рослых баб, сидевших в гребях вместе с казаками. — Такая как даст раза…

— А все одно — подпортили… Эки хари в гребях сидят. Им доверь, что козлу капусту.

— Цыц вы, бесстыжие! — увещевали бабы. — Не все, поди-ка, на один салтык с вами скроены.

— А ну хоть и перещупали. Ну и чо! — выкрикнул один из молодых казаков. — Не убыло с них от того…

— Тьфу на тебя, срамник!..

— Да ты чо, тетка Пелагея, плюешься-то? Рази я чо не так молвил? Ведь так оно и есть…

— Уйди с глаз, окаянный…

А суда уже близко подошли к берегу и уже можно было различить лица девок и молодых баб, мостившихся в карбазе среди разной рухляди, как птицы в большом гнезде. Одни из них перемолвлялись о чем-то меж собой, другие смело и бойко глядели на казаков, толпившихся на берегу, и задорно отвечали на их озорные речи, иные же сидели тихо, съежившись и не поднимали опущенных голов.

— Эй, невестушки любезны! Долгонько же мы вас ожидаем, — кричали с берега.

— Ничо, милы женишки, недолго теперь вам осталось, — неслось с карбаза от бойких бабенок.

— А ну, гребцы, живей шевелите гребями!

— Правь быстрей к пристанищу…

— Давай, давай, жива-а!..

И когда от карбаза до берега оставалось всего несколько аршин, молодые казаки, — видать, промеж них так уговорено было, — гогоча на разные голоса, со свистом и гиком, кинулись в Енисей, — кто по пояс, а кто и глубже войдя в воду, — подхватили грузное судно в несколько десятков крепких рук и вытянули его на берег.

Девки и бабы, сидевшие в карбазе, всполошились, завизжали…

— Мамынька!.. — заголосила одна, ухватившись за подружек.

— Ратуйте, люди добрые! — отозвалась и другая.

— Утопите, язви вас, ироды! — кричала третья и била казаков по плечам и спинам крепкими кулаками.

Карбаз кренился с боку на бок, и вода захлестывала в него.

— Ах, ах, ах!..

— Ничо, девки, не пужайтесь. Дале дна не денетесь никуда, — прокричал какой-то из озорников.

И только карбаз очутился на берегу, кинулись выхватывать из него девок. Те переполошились еще больше. Одни испугались не на шутку — лезли к ним казаки нахально, хватали за что попало — и только визжали. Другие отпихивали от себя казаков. А одна из молодых баб так приветила ухватившего ее за груди казака, что тот отлетел в сторону.

— Не лапай! Молод еще, — зло сказала она, выбираясь проворно на берег из карбаза.

— Да он хотел титьку пососать, сосунок еще, — добавила другая, выпрыгивая вслед за ней, и обе, видя, что казак собирается кинуться на них, ухватили с берега добрые камни:

— Только тронь, кобель! — крикнула одна из них и подняла руку с камнем.

— Эй, охальники! Оставьте девок! Воевода идет… — раздался строгий голос.

Казаки враз поотступали от девок и дали место воеводскому наряду, за которым шествовал и сам воевода.

Воевода был гневен и сердит. Он велел девкам, чтобы перестали визжать попусту, забирали пожитки свои немудреные с карбаза и шли в острог, где для них на первые дни жилье будет. В охрану от охальников отправил воевода с ними свой наряд, а сам с приказными остался у карбаза — принимать от енисейского пятидесятника, привезшего девок, поименную опись девкам и бабам.

Разобравши из карбаза свои узлы, коробья и котомки, невесты пошли оробелым табунком, прижимаясь одна к другой и с опаской поглядывая на идущих следом за ними казаков, острожных баб, мужиков, ребятишек.

Некоторые из казаков, приметив, что воеводы нет, забегали наперед и оглядывали баб. А те молча, склонив головы, — и боязно и соромно было даже самым бывалым и бойким из них на сплошных мужичьих глазах находиться сейчас, — шли по каменистому берегу к тропке, что вела на высокий угор, на котором высились острожные стены. Но нет-нет, да и вскинет которая из них голову, глянет быстро на казаков и опять очи опустит. А взглянет — ровно ожжет того, кто с ней взглядом встретился.

Провожал до малого города прибылых и Мишка.

Еще когда карбаз подходил к пристанищу, приметил он одну тихую девку. Сидела она не шелохнувшись, у самого боку карбаза, склонив голову в цветном платке, из-под которого опускались долгие русые косы. А как стали казаки с берега прыгать в воду, то и Мишка кинулся к тому месту, где она сидела. Отплевываясь от воды, он ухватился за край карбаза. Увидевши мокрого мужика, который точно водяной появился перед ней да еще и руку крепко ухватил, она отпрянула назад, и глядючи на Мишку, заголосила: — Мамынька!

Синим огнем обдало Мишку, ударило и по глазам, и по сердцу. У Мишки и язык к горлу прилип. Хотел было что-то сказать озорное и бойкое, да только и вымолвил хрипло:

— Не бойсь…

Девка глядела на него большими синими глазами, в которых слезинки в уголках накипали.

— Не бойсь, — еще раз сказал Мишка. — Мы ведь… того… не обидим. — Он толкал, тужась, карбаз и смотрел на девку. Засмотрелся, запнулся о камень на дне и плюхнулся с головой в воду. А когда вскочил он, весь мокрый, и вновь ухватился за карбаз, девка хохотала звонко и заливчато, глядя на него.

— Вот вишь ты, смеяна какая! А еще боялась. Да мы… да…

Теперь Мишка высматривал ее среди идущих.

И вот с краю совсем близко от себя увидел Мишка ее. Он оттолкнул шедших рядом казаков и тронул девку за рукав. Та подняла голову и вновь обдало Мишку синь-пламенем.

— Тебя звать-то как, Смеяна?

— А как зовешь, так и зови… Водяный, — улыбнулась тихонечко Смеяна, оглядывая мокрого и грязного Мишку.

— Нет уж, ты скажи свое православное имя, христианское. Меня вот Мишкой кличут…

— Мишка и есть. Медведь. В воду упал, — Смеяна тихонько хохотнула, закрывши ладошкой рот.

— Ты это, девка, брось, — промолвил, обидевшись, Мишка. — Я тебя взаправду спрашиваю, не для смеху. Замуж хочу тебя взять, — совсем тихо добавил он.

Смеяна вздрогнула, испуганно глянула на него, отдернула руку — он все за рукав ее придерживал. Мишка, боясь, что она спрячется за баб, сказал:

— Ай не глянусь? Я смирный, ей-ей.

Смеяна оглянулась на него и так же тихо ответила:

— Любашка имя мне. А по отцу Денисова, — и пошла быстро вперед.

— Эй, казак, — окликнул Мишку чей-то голос. — Ты, гляжу, доспел себе суженую высмотреть?

Мишка оглянулся. Позади него стоял Фролка, казак из их конной сотни. Женатый уже.

— А тебе-то чо? — недовольно пробурчал Мишка.

— Мне-то ничо, — ухмыляючись, ответил Фролка. — Дорогу тебе не заступлю. А девка ладная. Глянулась она тебе, Мишка, а? — он по-дружески положил Мишке руку на плечо. Мишка обмяк, подобрел.

— Ну, глянулась…

— Да. Такое дело, стало быть. А ну иди до своего десятника, до Афоньки, и обскажи все как есть, а то как бы иной кто твою невесту не уволок.

— Дак вить…

— Иди, иди. И атаману скажи, что хочу, мол, вот эту девку в жены взять.

— Ну а коли она не схочет? Сказывали — с обоюдного согласия в жены отдавать станут.

— А не схочет, так воевода велит. Да ты не бойся. Она согласна будет. Она же из пашенных, видать, людей, как и ты.

— Я и то приметил тоже.

Пока они вели разговор, вокруг них собралось несколько казаков. Все речи шли про невест, которые уже входили в ворота проезжей башни.

— А когда их по казакам отдавать будут? — пытал один у другого.

— А и как: на выбор али по-иному?

— Может, жребий метать станут?

— Ну уж молвил невесть чо. Жребий. Они чо, рухлядь погромная али ясырь?

— Ну а как тогда?

— Идем до приказной избы, там узнаем.

И казаки кинулись через посад к проезжей башне.

— Слыхал? — ткнул в бок Мишку Фролка.

Мишка, ничего не ответив, бегом направился к острогу, искать десятника своего, Афоньку.

Любашка-Смеяна не выходила у него из головы. И не то, чтобы он страсть до чего хотел только на ней жениться, а просто ему, — так Мишка про себя мыслил, — жаль было Смеяну эту, если она достанется в жены какому-нибудь казаку-охальнику и потом будет с ним горе мыкать. «Я-то ее забижать не стану, — думал он, скорым шагом проходя по острогу вдоль порядка жилых казачьих изб. — А вот иной кто, навроде как Тишка али еще Наумка Шалый, так те такие…»