Пробуждение цикады (СИ) - Кутузова Елена - Страница 28

— Невозможно! — тут же встрял в разговор рораг Малого круга. — Наири недавно подверглась опасности, и оставлять госпожу без охраны недопустимо!

— Как я понимаю, Тайкана как телохранителя, вы не рассматриваете.

Рораг промолчал, но по тому, как он старательно стер с лица все эмоции, именно так и было.

— Хорошо. Но можно, вас будет как можно меньше?

Рораг склонил голову:

— Я немедленно доложу о вашем желании Верховному рорагу.

Эйр наотрез отказался уменьшать Малый Круг. На что Анна предупредила, что тогда просто запрется в комнате и откажется выходить. А это негативно скажется на её душевном равновесии. А после того, как рораг сдался, она решила, что шантаж — не всегда отвратительно.

Служанкам запретили следовать за Наири.

— Мне вполне хватит рорагов и Тайкана. Я хочу побыть одна.

Конечно, по мнению Анны, уединением предлагаемые условия назывались весьма относительно. Но если сравнить с обычной толпой, что следовала за ней повсюду, то это казалось почти полным одиночеством.

Два рорага исследовали путь, по которому планировала пройти Наири. Двое шли следом за ней. Тайкан шел в шаге от Анны. Его руки занимала корзинка с едой и плед. И, несмотря на внешнее спокойствие, Анна чувствовала — Тайкану не по себе. Здесь, в сердце Академии, в святая святых рорагов, на неё совершили покушение. И вполне возможно, что планировалось еще. А значит, руки телохранителя должны быть свободны. И это лишнее напоминание о настоящем положении вещей очень сильно задевало Тайкана.

— Все хорошо? — поинтересовалась Анна, не сомневаясь в ответе.

Но он её удивил:

— Нет, госпожа.

— Что-то случилось?

— Вы опять бежите.

— От кого? — удивилась Анна и осеклась.

А ведь он прав! Бежит. Бежит со всех ног, стараясь скрыться от реальности, пытаясь обрести покой. Пусть и ненадолго, всего на миг… А Тайкан продолжал:

— Здесь есть еще красивые места. И спокойные. Туда даже курсанты редко заглядывают.

— Почему?

— Далеко от казарм.

Анна задумалась. Скорее всего, у родника сейчас много ребят, отдыхающих после изнурительных экзаменов. И их прогонят, освобождая место для Дарующей Жизнь.

— Ну, тогда веди! Полюбуемся на укромные местечки.

Если и был в оазисе по-настоящему тайный уголок, то Тайкан привел Анну именно туда.

Пальмы сомкнули редкие прежде ряды, по их стволам взбирались лишайники и папоротники. Переплетаясь между собой, они прорывались мощным слоем подлеска так, что иногда рорагам приходилось освобождать тропинку, едва видимую в траве.

— Потрясающе!

Анна не знала, куда смотреть. Зелень всевозможных оттенков переходила в золото и багрянец. Буйство красок — и ни одного цветка вокруг, только листья. и… вода. Ручей метра полтора шириной прыгал по выстланному камнями руслу, скрываясь под аркой из низких кустов.

— Это… рай?

Она утвердилась в своем предположении, когда рораги, зная, что Наири желает побыть одна, тут же скрылись с глаз, только ветки качнулись. Теперь ощущение одиночества было полным.

Тайкан расстелил покрывало, достал из корзинки еду и замер. Как обычно — на коленях, на стыке земли и ткани.

— Давай сюда — Анна хлопнула рукой по покрывалу.

Инкуб послушно подполз поближе и снова сел на колени, приглашая Наири устроиться поудобнее. Он всегда помнил о её больной спине и о том, что Анна не могла сидеть на земле без опоры.

— Так не пойдет! — возмутилась она, — А если у тебя ноги затекут? Массаж я делать не умею, а рораги… вряд ли они согласятся. Как тогда возвращаться будем?

Тайкан сменил позу. Анна тут же прислонилась к нему и подтянула корзинку поближе:

— Так, что там у нас? О! Вино… сок… Так, это мясо, курица, рис… Даже печенье! Обожремся. Тайкан, налетай!

Инкуб не шелохнулся. Тогда Анна подхватила кусок курицы, завернула его в молодой виноградный лист и повернулась к упрямцу:

— Открывай рот!

Он не посмел отказаться.

Еды могло хватить на семерых, но Анна и не подумала приглашать к столу скрывающихся в кустах телохранителей. Во-первых, все равно отказались бы. А во-вторых, её вполне устраивало это «одиночество вдвоем». И, неожиданно для самой себя Анна тихо спросила:

— Какая она… была?

Он понял, о ком спрашивает Наири. И закрыл глаза. Анна испугалась, что обидела Тайкана и замерла, боясь, что он снова уйдет в себя.

По изуродованной шрамом щеке скатилась слеза. А потом инкуб заговорил:

— Разной, наверное. Как море. То — спокойная, ласковая, словно волна, что накатывает берег. А иногда уподоблялась буре…

Анна молча слушала. Тайкан пустил её в свой мир, который старательно охранял от посторонних. И спугнуть это доверие, что нежно, как мотылек касалось щеки теплым дыханием инкуба, мог любой звук, неуместный жест, лишний вздох…

А Тайкан все говорил. Постепенно воспоминания переросли в исповедь… и крик души. Тихий, надсадный. Так кричат, когда голос уже сорван, но сил терпеть боль уже нет…

— Я был рорагом. Старшим над телохранителями Наири. А теперь — лишь безмолвный раб. Но… какое это имеет значение? Что мне жизнь, если Айкири больше нет рядом? Она была моей жизнью, моим дыханием, и если Дарующей Жизнь больше нет в этом мире, то и мне нет смысла задерживаться здесь.

Он распахнул глаза. Смотрел на Анну и не видел, обращаясь к пустоте. А может, просто спорил сам с собой:

— Я живу ожиданием смерти и молю о ней, как о великой милости. Но разве смеет преступник желать что-то для себя? И новая Наири не спешит отпустить своего раба. Зачем я ей, сломанная игрушка? Что я могу дать? Только следовать за госпожой в Храм, или на прогулку… А я ничего не чувствую…

— Остановись! — Анна привстала на коленях, всматриваясь в невидящие глаза.

Но Тайкан не слышал. Речь лилась невнятным потоком, лицо все больше становилось похоже на камень, даже посерело, словно гранит…

Звук пощечины оказался громче звона пляшущего по камням ручья.

Взгляд инкуба прояснила. Он машинально схватился за щеку и… испугался.

— Наири… Вы…

Вместо ответа она крепко обняла его, притянув к себе:

— Все хорошо… все хорошо… успокойся…

Страшно, когда плачут мужчины. Но еще страшнее, когда плачет тот, кто привык сдерживать эмоции. Тайкан рыдал, и, казалось, каждая слезинка превращается в острый осколок стекла. Анна даже испугалась, что из глаз потечет кровь.

Наконец, монотонный вой превратился в тяжелые всхлипы, а потом затихли и они. Тайкан замер в объятиях Наири, боясь пошевелиться, а она долго не разжимала рук, не решаясь отпустить. Потом шепнула, тихо-тихо, так, что и сама не услышала:

— Прости.

— За что, госпожа? — в голосе еще слышались слезы.

— За то, что попросила заняться со мной любовью. Больше я не повторю такой ошибки. Прости.

— Нет. Нет, госпожа, — Тайкан отстранился, и голос зазвучал хриплым речитативом, — Не надо так. Я ваш. Я отдам вам все — свой разум, свои мысли, свое тело… Только не сердце. Оно умерло вместе с Айкири. Но пусть вас это не останавливает. Отныне вы — моя судьба.

— Ради Эстрайи ты готов… вот так?

— Нет, не ради Эстрайи, Наири. Ради вас. Признаюсь, сначала я ненавидел. За то, что помешали умереть. За то, то раз за разом врывались в мой темный мир, заставляя выходить на свет. А возвращаться становилось все труднее. Мне хотелось обратно, в ту пустоту, в тишину… Туда, где сердце почти забывало, что болит… А потом я понял — вы такая же. Простите, что я посмел сравнить Дарующую Жизнь с презренным рабом, но Наири тоже… одинока. В окружении сотен слуг, рабов, рорагов — одинока. И ей страшно.

Анна молчала, не сводя с Тайкана широко открытых глаз. Понимание, что он прав, стало открытием. И, платя откровенностью за откровенность, она решилась:

— Так же, как и ты, я потеряла любимого человека. О нет, он жив и здоров, просто отвернулся от меня. А перед этим — искалечил душу. Поэтому я больше не верю мужчинам.

— Неужели не нашлось никого, чтобы исцелить раны?