Подъем (СИ) - Стасина Евгения - Страница 62

До сегодняшнего субботнего утра… У каждого человека, старательно сдерживающего свои эмоции, рано или поздно наступает момент, когда сущий пустяк выводит его из себя. Есть грань, перейдя которую он перестает сдерживать рвущегося на волю зверя, уже оскалившегося и обнажившего свои огромные желтые клыки. Не знаю, что ее разозлило больше — опрокинутая мной чашка или молчаливые сборы осколков, но стоило ей открыть рот, где-то внутри меня загорелась красная лампочка, оповещая о приближающейся буре. Я выкинул раскрошившуюся керамику в мусорку, не обращая внимания на ее отповедь, в пух и прах разносящую мою способность хоть что-то сделать нормально, неторопливо сполоснул ладони, протер их зеленым полотенцем и удалился в свой кабинет, ощущая затылком острый, холодный как лед взгляд Маргариты Скрипник.

— Убери свои чертовы бумаги! — одним махом смахнув со стола документы, над которыми я работал в собственном кабинете, Рита зло сверкает глазами. — Видеть их не могу!

— Ты с ума сошла? — завожусь не на шутку, приподнимаясь со стула.

— Я тебя ненавижу! Понял! Тебя и все, что ты сделал с моей жизнью! — одному богу известно, что на нее нашло, но мне уже не хочется ее успокаивать, или молча сносить оскорбления.

— Ты долго вынашивала эту речь? Выйди и закрой дверь с той стороны!

— Иди ты к чертям собачьим! Вот, видел? — она начинает рвать разбросанные по полу листы, не на шутку пугая меня своим пылом. — Ненавижу! Ненавижу!

Я подхожу к обливающейся слезами женщине, и, подхватив ее под руку, ставлю на ноги, внимательно вглядываясь в ее лицо. Запах ее приторного парфюма наполняет помещение, и мне хочется распахнуть окно, чтобы сделать хотя бы один глоток свежего воздуха.

— Ты пьяна? — отталкиваю ее, брезгливо передергивая плечами. — Прими успокоительное…

— Нет. Я тебе все скажу, понял? Потому что это невыносимо. Невыносимо каждый день видеть, как ты мельтешишь перед глазами, как говоришь по телефону, строя из себя важного начальника! Невыносимо видеть, каким довольным ты возвращаешься после прогулок с ребенком. С ребенком, Андрей! Которого у меня нет! Ты ведь никогда не задумывался над тем, что чувствую я!

— Рит, ты не в себе…

— Я не в себе! Не в себе с той минуты, когда решила с тобой связаться! Ты меня обманул! Обвел вокруг пальца, обещая светлое будущее! А что я получила? Мне же на тебя смотреть тошно! — она хлюпает носом, осыпая мою грудь ударами своих кулачков, пока по щекам льются слезы, оставляя черные дорожки от растекшейся туши. — Давай, скажи что-нибудь! Хоть раз будь мужиком!

Я отворачиваюсь, вовремя увернувшись от рассекающей воздух ладони, чем еще больше распаляю ее запал.

— Лучше бы я тебя не встречала! Лучше бы я сожгла к чертовой матери эти треклятые фиалки!

— Да приди в себя! — обхватив ее сзади, сдерживаю Марго, яростно вырывающуюся из моего захвата.

— Я тебя не люблю! Понял? Не люблю и никогда не смогу полюбить вновь! — больно ли мне? Возможно. Это сродни укола в самое сердце, хотя я давно уже знал, что чувства выжжены из ее нутра ударами судьбы и горькими разочарованиями. Хотя, слышать это, видя, как ее губы безобразно кривятся, а руки царапают мое бедро — не самое приятное, что может испытать человек.

— Ты больная, Рит…

— Не больше чем ты! Во что мы с тобой превратились? Убери от меня свои пальцы! Мне противно, понял? — ее лицо идет красными пятнами, а слов почти не разобрать, и, взвалив ее на плечо, я быстро забегаю в ванную и заталкиваю ее в кабинку, надеясь, что холодный душ приведет ее в чувства. Когда она порывисто дышит, отводя назад мокрые волосы, а взгляд становится осознанным, я протягиваю ей полотенце, устроившись рядом с трясущейся женщиной на кафельном полу. Не знаю сколько мы молчим, но могу точно сказать, что эта тишина давящая, такая, от которой закладывает уши…

— Андрей, больше так нельзя, — я недоверчиво кошусь на сжавшуюся рядом женщину, удивляясь ее спокойному выражению лица и тихому голосу. Я сейчас и не вспомню, когда в последний раз она говорила со мной так сдержанно, не пытаясь задеть.

— Ты права, — я легко позволяю этой мысли проникнуть в голову и, достав пачку сигарет, щелкаю зажигалкой, выпуская тонкую струйку дыма. Она протягивает свои дрожащие пальцы, и я отдаю ей сигарету, подкуривая для себя вторую.

— Ты как живое напоминание о каждой моей неудаче… Как памятник всему тому, что я так и не смогла осуществить… Нет ни семьи, нет ребенка, нет даже элементарной радости… А я хочу настоящий дом. Хочу разговоры за чаем… Чтоб как в любой нормальной семье!

— Разве я не пытался дать тебе это? Ты же палец о палец не ударила, так о каком счастье может идти речь? -

Рита молчит, а я, измотанный скандалом, горестно усмехаюсь, сбрасывая пепел на пол.

— Мы с тобой слишком похожи. И изначально были обречены на провал.

— Это еще почему?

— Потому что не будешь ты счастлив с такой, как я. Тебе нужна такая, как Маша. Чтобы вытягивала отношения, заботилась о тебе, жила для тебя. Мы с тобой умеем только брать…

— Я ведь все бросил, Ритка. Теперь не говори, что я не думал о тебе! Я предал собственного сына, идя у тебя на поводу, а ты называешь меня эгоистом?

— Ради меня? Ни одного человека нельзя заставить делать то чего он не хочет! Найди уже смелость признать, что тебе так было удобней, не прикрываясь моими истериками! Если мужчина действительно чего-то хочет, он ни перед чем не остановиться. Тебе ли этого не знать?

— Лучше замолчи, Рит, — сцепив зубы, крепко сжимаю кулаки, опасаясь, что сейчас нарушу еще один принцип.

Я не слежу за временем, не чувствую неудобства от прилипшей к телу рубашки, но ощущаю поднимающееся с самых глубин естества раздражение на всю ситуацию в целом. На женщину, теперь накинувшую на плечи мой махровый халат, который доходит ей до пят, на ее хмурое выражение лица и нескрываемую досаду, на разбросанные ей по полу ванной комнаты мокрые вещи, на повисшее в помещение облако табачного дыма, на ощущаемое кончиками пальцев приближение финала, отдающее легким покалыванием и дрожью, внезапно проходящей по всему телу.

— Я когда тебя увидела, думала, вот бы и мне так. Я позавидовала твоей жене, женщине, ради которой ты завалил мой телефон сообщениями, желая купить понравившуюся ей картину. Ты был такой… Такой уверенный, что ли, непоколебимый. Так серьезно рассуждал на тему верности, что мне отчаянно захотелось узнать, каково это, когда тебя так любят. А, знаешь, что самое смешное? — она ухмыляется, не замечая, как тлеющий уголек осыпает серые хлопья на подол ее домашнего платья, торчащего из-под приоткрывшего ногу халата, — ты ведь и не любил ее никогда…

— Неправда, — отчего-то считаю нужным заступиться за свои прошлые отношения.

— Нет, Андрей, — качая головой, она не спешит со мной соглашаться. — Ты любил ту жизнь, которую она для тебя создала: любил приходить в уютную квартиру, любил считать себя порядочным, любил эту иллюзию счастливого брака. Не появилась бы я, вы бы все равно разбежались. Ты бы нашел себе кого-нибудь, может, чуть позже. Или Маша, с возрастом поняла, что ничего не получает взамен.

— Я не стану тебе ничего доказывать.

— И не надо, — ухмыльнувшись, она качает головой, закусив нижнюю губу, а после минутного молчания продолжает. — Когда я увидела Сергея Титова, я поняла, что все твои слова о жизненных ценностях и морали, которыми ты так долго прикрывался, не делая шаг, который был неизбежен, всего лишь фарс. Вот уж образец идеального мужа. Ему и говорить ничего не надо, чтобы убедить человека в своей верности, это у него на лбу крупными буквами выбито. В его взгляде, повадках… Думаешь, ему нужна папина фирма? Брось, он просто пытается себя убедить, что вовсе не карает обидчиков, а пытается приумножить состояние… Небо и земля, Андрей. Можешь порадоваться за бывшую, ей повезло узнать, что значит быть рядом с достойным человеком…

— Ты бредишь, Рит…

— Нет, — вновь качает своей головой, устало прикрывая веки. — Я просто устала, Андрей…