Дни войны (СИ) - "Гайя-А" - Страница 34

И все же полководец не сдавался предрассудкам, ведь перед ним был пример южанки, которая сражалась за славу Элдойра на смерть, отчаянно и бесстрашно.

Ревиар Смелый знал, что такое хорошая воительница, и мог перечесть по пальцам двух рук лучших во всех войсках — тех, чьи имена останутся в истории. Этельгунда Белокурая, вне сомнений, была одной из них. Она прославилась не только тем, что роскошно обставляла всю свою жизнь — от цветов своего герба и до показательных казней, на которых даже топоры простых крестьян блестели, затмевая солнце. Этельгунда была способна вести осаду, а это умение давалось нелегко. Ее уважали, и через это уважение никто переступить не мог.

Вместе с Ревиаром она когда-то осаждала Сальбунию в течение почти четырех месяцев. Полководец успел убедиться в том, что знаменитая воевода умеет терпеливо сносить невзгоды полевой жизни, и даже умеет в ней успевать вовсю развлекаться.

И теперь Этельгунда не преминула отправить великому полководцу фривольное приглашение разделить с ней наедине ужин. Ревиар Смелый не мог отказать воительнице. И шел к ее шатру с предвкушением удачного вечера.

Этельгунда, распустив свои сверкающие белым золотом косы, ждала полководца в роскошном синем платье, покрытом лишь накидкой с полупрозрачной тесьмой. Она коротко кивнула Ревиару, и пригласила его к столу. Несмотря на военное время, Этельгунда, как и всегда, угождала себе: перед ней был свежий виноград, и молодое вино, и мед, и выпечка.

— Скажи мне, друг мой полководец, — сладко поинтересовалась Этельгунда, наливая вина в кубок Ревиару, — слышал ли ты о том, кто будет править Элдойром? Или пока все решает лишь Военный Совет?

— Совет, — коротко ответил Ревиар, принимая вино, — а чего хотела ты просить у короля?

— Сальбунию, — с алчным блеском в глазах сообщила воительница, — род Хранителей, правивший городом, иссох, подобно ручью; одна полоумная наследница, старая дева; вели рыцарям голосовать — пусть Сальбунию отдадут мне!

Ревиар поставил кубок на стол. Интуиция его не подвела. Этельгунда Белокурая не отказалась, несмотря на свои прекрасные манеры, от привычки клянчить из трофеев особо лакомые куски.

Княгиня Этельгунда отличалась от всего прочего своего семейства: первое определение, которое приходило на ум при знакомстве, было слово «испорченная». Необычно развязная, распутная походка, привычно полуспущенная накидка верхнего платья, два криво висящих ремня, надетых с целью подчеркнуть тонкую талию и длинные ноги — все выдавало в княгине опытную соблазнительницу и любительницу вольной гульбы. В самом деле, после Элдойра и Торденгерта, Сальбуния и все Салебское княжество прославились своими роскошными домами цветов, от недорогих до изысканных. И княгиню Белокурую видели там регулярно; вместе с куртизанками она с удовольствием танцевала со вчерашними соратниками, пила вино, продавала и покупала дурман и заключала головокружительные пари.

Она тратила невероятные деньги, чтобы сохранить свою красоту в походах и войнах; по слухам, многим она была обязана своим любовникам, каждый из которых, конечно, считал себя избранным и единственным. Пожалуй, только Ревиар Смелый никогда не обманывался насчет мятежной княгини Салебской, но только посмеивался наивности остальных, и ни разу не сделал попытки открыть им глаза.

Зная хорошо самого себя, он не решался судить кого-либо другого.

— Сальбуния хороший город, Этельгунда, — мужчина встал со своего места, и подошел к воительнице сзади, наклонился, перебирая пальцами ее роскошные волосы, — а ты ее законная княгиня… тебе осталось только пойти и взять ее назад.

— В военной суете города пропадают и появляются на бумаге, словно сами собой, — подняла бирюзовые блестящие глаза Этельгунда на мужчину, — как и границы.

— Это не пустяк, красавица. Это тридцать верст южного фронта.

— Когда ты отказывался?

Ревиар расхохотался. Потом расстегнул кафтан, поставил кубок на походный стол, покрытый голубым покрывалом.

— Ночь со мной ты оценила в один маленький победоносный поход, — улыбнулся полководец, — Совет и так отдал бы тебе Сальбунию, Эттиги.

— А я и не сомневаюсь, Ревиар, — Этельгунда распустила шелковый пояс, туго опоясывающий платье, — я вольная воительница, княгиня. Сегодня — твоя.

Пояс вместе с платьем скользнули к ее ногам. Нижний наряд был уже совершенно прозрачным. Ревиар Смелый прикусил губу и искренне залюбовался воительницей. Этельгунда сделала шаг вперед и коснулась ладонью его лица.

— Мои отряды и я — в твоем распоряжении, великий полководец. И женщина, что стоит перед тобой, тоже. — Этельгунда повела плечами, — в знак заключения союза, как мой неизменный подарок.

И кочевница томно потянулась. Ревиар недолго колебался. Достаточно было взгляда наружу: сумрак, сгущавшиеся синие облака и ветер, предвещавший бурю. Наступающий день не сулил новых радостей, но ночь с красавицей Этельгундой соблазняла.

— Ты меня уговорила, — и он отвернулся, неспешно расстегивая кафтан, захлопнул занавесь шатра, закинул тяжелую веревку в кольцо, — если таково твое желание, мое с ним совпадает! И прости меня заранее, цветок ночи, — Ревиар подошел к ней близко и поцеловал ее руки, — если любовник из меня не самый нежный. Я так давно не был с тобой… — последние слова звучали уже шепотом.

Но Этельгунда не стала отвечать — она задула три свечи из четырех, и шатер погрузился в сумрак.

***

— Господин мой благородный, сын Солнца, надежда трех народов, — пела Молния, любуясь Летящим, бледным и сосредоточенным, — как никто, ты красив в этой одежде!

— Помолчи, — попросил юноша тихо, — у меня от резких звуков болит голова.

— Наследник великого дома Элдар должен быть стоек перед испытаниями, — не умолкала южанка, — стоек перед всем выпитым вчера…

— Минуту тишины, Молния!

Он оделся для паломничества, но чувствовал себя далеким от трепета веры, что окружал прочих паломников, пешком и верхом движущихся по каменной дороге через южные предместья Элдойра.

Летящий и товарищи с сомнением покосились на приземистые дома, наполовину каменные, наполовину — состряпанные из непонятного сочетания разнообразных материалов. Преобладающим должна была быть глина, но судя по цвету этого сказать было нельзя. Очевидно, все камни, извлеченные из земли, пошли на постройку дома, а то, что осталось, служило пашней.

В Предгорье поселения ютились на склонах, как ласточкины гнезда. Причиной была нехватка плодородных устойчивых земель и отсутствие прямого сообщения с основным торговым трактом. Сюда караваны не забредали даже случайно, а местные жители привыкли полагаться на себя и свой труд.

Именно отсюда происходили предки семьи Гельвин. Здесь, в немыслимой тесноте, где ни один клочок земли вокруг дома не оставался заброшенным, проживал народ, ничем в Поднебесье не прославившийся так, как своей речью — срединной хиной. Из-за легкости и удобства, богатства этого языка, хинское наречие использовалось по всему королевству и далеко за его пределами. Сами жители не были мастерами высокой словесности, но все же здесь грамотность уже получала распространение среди всех сословий.

Эделы и хины, когда-то населявшие Предгорье, давно образовали общий народ эдельхин, и представляли собой самое образованное сообщество в Поднебесье, опережая даже асуров и сулов. Возможно, это помогало эдельхинам относиться философски к тому, что с падением Элдойра они превратились также в весьма бедный народ.