Дни войны (СИ) - "Гайя-А" - Страница 27

— Или дружины, — под одобрительные возгласы добавил Первоцвет.

Оставляя за собой разоренные Розовые Ручьи и слегка качающиеся тела, украшавшие теперь деревья на подъезде к селению, дружинники старательно делали вид, словно уже нашли его разрушенным. Гельвин замечал, что подобное притворство сопровождало армию весь ее путь — а он был в трех походах. Возможно, размышлял он, такова была внутренняя защита от сознания собственной вины.

С другой стороны, для существования чувства вины необходима была совесть.

========== Путники ==========

Лунные Долы были пройдены. Туман рассеивался, низкие, заболоченные ушедшими озерами равнины закончились. Вокруг стали появляться лиственные деревья, акации — вечные спутники хорошо проезжих дорог, золотые туи, и развалины ферм. Безжизненные туманные пастбища оставались позади. Ревиар Смелый вздохнул с облегчением — он не любил здешних мест.

Но за него их захватывали три дружины, вела которых знаменитая княгиня — Этельгунда, одна из самых опытных мастеров войны. Мила слышала о ней от отца, что заставило ее пристальнее присматриваться к горизонту. Этельгунда владела землей южнее Сальбунии, и предъявляла права на Сальбунию и другие поселения Долов. Для нее союз с Элдойром был способом отвоевать земли, которыми когда-то владела ее мать, а до нее — дядя.

Как и всегда, Этельгунда о своем приближении сообщила издалека. Едва забрезжил рассвет, с юга зазвучали трубы и шум сотен клинков. Спешные приготовления все равно не опередили быстрые дружины, и армии смешались в радостных приветствиях. Ревиар Смелый едва успел накинуть рубашку, когда шумная, мокрая от пота и веселая от скачки княгиня ввалилась к нему в шатер здороваться.

— Друг мой, от всей души приветствую, — с этими словами княгиня изящно опустилась на одно колено и прижала руки к груди, — к вашим ногам, полководец, сама я и мои воины.

— Этельгунда Белокурая, — не смог не улыбнуться Ревиар и поклонился женщине в ответ, — для любования твоей красотой мне было бы не лень остановить солнце! С чем ты приехала к нам?

Этельгунда притворно надула полные губы и повисла на руке полководца: «Посмотри сам, друг мой. Клянусь, такого хорошего железа ты прежде не видел!». В самом деле, ее рыцари, как на подбор, имели лучшие доспехи и даже были одеты поверх кольчуг в одинаковые светло-голубые туники, с гербами, чтобы отличать их издалека. При ценах военного времени это было немыслимое расточительство.

Именно в княжестве Салебском до сих пор проводились турниры, какие помнил когда-то Элдойр; с пышными соревнованиями герольдов, с целым представлением приветствия больших гербов и даже с бугуртом по завершению основных состязаний. Правда, изгнанная из княжества родственниками, перешедшими на сторону Союза, Этельгунда лишена была возможности наблюдать их.

Пока воеводы и рыцари обсуждали друг с другом пополнение, Этельгунда спешила похвастаться новыми приобретениями своего княжества. Она с удовольствием перечисляла все свои достижения, к которым стремилась не один год: новый устав, новое право, строительство трех мостов и украшение городков, которых в южном княжестве было немало.

— О, тебе и не снилось, как там теперь сделали! — любовно щебетала Этельгунда Белокурая, бегая вокруг сидящего верхом Регельдана, — у меня в саду пятьдесят сортов роз, и вечнозеленые кипарисы вдоль каждой дороги! А какой жасмин! А певчие птицы…

— Я не привык к роскоши, и не очень люблю то, что цветет круглый год, — Регельдан решительно пришпорил своего великолепного скакуна.

— Ты такой же скучный, как и всегда, — притворно дулась княгиня, цепляясь за его стремя, — но подарки моих виноградарей и пасечников тебя точно заставят улыбнуться.

Она была права, конечно: щедрое угощение помогло войску повеселеть.

Хмель Гельвин впервые за очень долгое время захотел раскурить трубку. Одолжить табака он решил у лучшего друга, но в его шатра застал лишь Милу, лежащую прямо в сапогах на лавке. Спала она беспокойно и при первом же звуке шагов вскочила, схватившись за кинжал.

— Это я. Ты видела княгиню?

— Ох… ну и жуть мне снилась… — упала обратно Мила и со стоном вытянула ноги — во сне она сжималась, хоть и не желала этого; однако затем девушка нашла в себе силы поддержать этикетное обращение и встала, чтобы поклониться Учителю.

Гельвин, вопреки обыкновению, не отмахнулся от ее приветствий.

— Этельгунда Салебская единственная, кого я знаю, что поверх кольчуги носит изумруды, — заметил он, набивая трубку, — но у нее есть, чему поучиться, всем нам. После твоего отца и Ниротиля, у нее самые вооруженные всадники, и в ее дружинах безупречная дисциплина.

— Южане… — Мила помедлила, — южане похожи на нас.

— Конечно. Тебя это удивляет?

— Я бы хотела, чтобы они были немного чудовищнее, — ответила Мила, — убивать было бы проще.

— А я бы никогда не хотел делать убийство простым.

— Наставник! Ты всегда знаешь, что я хочу сказать, — почти жалобно обратилась к нему ученица, — с одной стороны, знать врага стоит лучше, чем друга. С другой стороны — мы все-таки родня им.

— Присмотрись к Этельгунде, — вновь повторил свой совет Хмель, с наслаждением вдыхая дым дорогого табака, наполнивший шатер знакомым уютным ароматом, — почти все ее родственники присягнули Мирменделу. В том году она воевала со своим родным братом и победила, а чтобы поддержать своих воинов, украсила его головой свой штандарт на три месяца.

Мила вздохнула. Не хотелось признавать, что до настоящей воительницы — как Этельгунда или Алида Элдар — девушке еще очень и очень далеко. Они могли говорить о том, сколькими головами украсили щиты и соревноваться в количестве. Им ничего не стоило подраться между собой или с другими воинами, и уж точно почти ничего не стоило убить. Как раз сейчас перед шатром Этельгунда распространялась, шумно сквернословя, о том, как ее воинство пожгло мятежные села на востоке княжества. Нежный голос извергал потоки самой непристойной брани, осыпал проклятиями врагов и медлительных в драке друзей. Княгиня Белокурая, на радость окружающим ее воинам, делилась своими приключениями, и все рассаживались вокруг, чтобы выпить вина, пообедать, покурить свои трубки и полюбоваться красавицей. В пылу рассказа княгиня была дивно хороша.

И все же и на ее беззаботное лицо война давно уже наложила свой суровый отпечаток. Мила хорошо знала себя. Рано или поздно ей предстояло, как и многим другим молодым воительницам, научиться быть жестокой, хладнокровной, расчетливой и циничной. Мила была слишком умна, чтобы надеяться этого избежать, и слишком хорошо знала правду жизни, чтобы спешить такой притвориться.

— Я устала, — вдруг молвила девушка, не шевелясь и не сводя пристального взгляда с далеких костров, — мне все время хочется спать и кажется, что я теряюсь. Так, как учил ты, не получается.

— Ты сомневаешься в правильности выбора? — задал вопрос Хмель, но Мила на него не ответила.

Сомневалась ли она? Наверное, нет. Когда она смотрела на других девушек, отказавшихся от обучения в пользу удачного замужества, ей становилось не по себе. «Стоило ли учиться и мне, если я все равно должна когда-нибудь буду выйти замуж, — думалось против воли, — и всю жизнь провести взаперти!». Большинству из них никогда не хотелось того, что искала Мила: ни трофеев, ни побед, ни званий и чествований. Тщетны были попытки проповедников призвать их к познанию наук. Вокруг царило невежество, лишь слегка облагороженное прошедшими временами великих достижений Элдойра.