Перевал (СИ) - "Эвенир" - Страница 9

Вечером после ужина он взял бутылку вина и отправился к раненому. Выставил из комнаты слугу, запер дверь на щеколду. Сел на кровать к эалу, поймал его мрачный и настороженный взгляд.

— Хочешь ли ты, чтобы я снял твой ошейник?

— Да, лорд! — ответил он тотчас же, немного приподнявшись на ложе. – Это пытка, лорд, это безумие! Этот амулет… Он сводит с ума!

Родрик провёл пальцами по обманчиво тонкой цепочке, нащупал хитрый замок, поддающийся лишь его рукам. Легкий щелчок, и цепочка с медальоном осталась в его ладони. Он осторожно, будто ядовитую змею, сунул гадкую вещицу в карман.

Эал тихо вскрикнул и закрыл лицо ладонями. «Совсем как тот, рыжий», — подумал Родрик. Подождал долгую минуту, а потом обхватил тонкие запястья и отвёл руки. Эал попытался сдержать слезы, дёрнулся, вырываясь, но лорд оказался сильнее.

— Смотри на меня, Эдмир, — сказал он негромко, но твёрдо. Слезы заставили золотые глаза эала сиять нестерпимым светом. — Поклянись мне. Поклянись честью воина и эала не причинять вреда ни себе, ни моим людям ни действием, ни бездействием.

— Не нужно, лорд! — прошептал эал горячо. Его била дрожь, руки в ладонях Родрика горели. — Отпустите меня, прошу!

— Нет! — по-военному рявкнул северянин. — Дай мне клятву, или я надену на тебя ошейник.

— Клянусь, — прошептал эал, закрывая глаза.

— Вот и молодец! — улыбнулся Родрик, отпуская запястья. — Вот и умница.

Эал молчал, отвернувшись к стене, лишь мелко вздрагивали его плечи, и неровное дыхание слышалось в тихой комнате.

— На вот, попей, — Родрик налил в кружку вина, помог раненому приподняться да поднести питьё к губам. Налил и себе, выпил. — Вот так, так-то лучше. Ты пойми, ты ведь мне нужен. Ты боец, сильный, быстрый, бесстрашный. У нас каждый такой на счету. Ну, с ногой тебе не повезло, все равно в крепости тебе найдется работа. Поправишься, и сразу тронемся в путь. У меня, знаешь, какая крепость?

Родрик рассказывал эалу о Белом Гнезде, о Кейне и орлах, о волкодавах, лавинах и логоссах, об удивительной долине с горным озером, пока не понял, что его собеседник спит и видит седьмой сон. Он ещё посидел немного, поглядел на спокойное правильное лицо, еще бледное, но уже живое, заправил за ухо тёмную прядь, коснулся пальцем гладкого виска. Нет, брехня. Не будет для его Эдмира никаких женщин в крепости. Он приручит своего Горностая, не за год и не за два, но непременно приручит. Он возьмёт его как равного и как равному отдастся. Он очень этого хочет, а значит, найдет способ добиться своего.

Родрика разбудили среди ночи. Ещё не проснувшись, он понял: случилась беда. О беде говорил перепуганный слуга, о беде вопил каждый нерв поднятого по тревоге тела. В комнате эала было многолюдно. Там пахло кровью. Ступил вперёд перепуганный лекарь, протягивая на ладони маленький ножик, которым за столом разрезают еду. Залепетал:

— Вот, лорд, раздобыл же где-то! Попытался перерезать себе брюшную артерию, да не смог. Теперь мучается. Я мог бы дать ему питья, снять боль. Но больше помочь ничем не смогу.

— Выйдите все, — приказал Родрик.

Эал лежал, прижимая к животу окровавленные руки. Кровь текла обильно, но далеко не так, как бывало, если перерезать эту крупную, в палец толщиной, жилу. Тогда хватило бы одной минуты. А так, только боль, ненужные мучения, а в конце все одно — смерть.

— Лорд, — прошептал эал, — простите, я не могу иначе…

— Простить? — презрительно бросил Родрик. — Сейчас я принесу твой ошейник и надену его на тебя. Ты заслуживаешь того, чтобы быть рабом. Рабам простительно нарушить клятву. Свободному, воину — никогда. Значит, ты раб. В ошейнике и умрешь. И умирать ты будешь долго. Может быть, день, а может, и три. Я видел, как с такими ранами выживают. Может быть, ты останешься в живых.

— Нет! — простонал эал. — Нет, не нужно ошейника!.. Это была неправильная клятва… Я больше не воин и не эал…

— А какая клятва правильная? — Родрик встряхнул умирающего за плечи, заглянул в побелевшие от боли глаза. — Есть такая клятва, которую эал не может нарушить?

— Есть, — прошептал его Горностай. Струйка крови потекла по его подбородку, он закашлялся. — Помилуй!

— Расскажи мне о клятве. Иначе я тотчас же пошлю за ошейником.

— Если эал поклялся духом рода, он не сможет нарушить клятву…

— Какого ты рода, эал, названный Куницей? Говори, это твой последний шанс умереть свободным.

— Я принадлежал роду Южных Беркутов, — послышался едва различимый шёпот.

— Что ж, поклянись духом Южных Беркутов не причинять себе вреда.

Задыхаясь от боли, эал повторил слова клятвы. Родрик снял с пояса хороший кинжал, вложил в окровавленные пальцы.

— Умри с миром, эал.

Родрик закрыл за собой дверь, стараясь не прислушиваться к крикам эала. Который мог бы стать ему товарищем, братом, любимым, а стал никем. Лишь ещё одним разочарованием. Ещё одним болезненным ударом. Но одно хорошо, завтра же он уедет из этого проклятого места, завтра же оставит всё это позади, забудет, как дурной сон. Он так и сказал пришедшему на шум Риану: «Завтра меня здесь не будет. Хватит с меня ваших эалов, принцев и интриг. Ваших боев, песен и клятвопреступников». Потом они с Рианом и с Кейном распили пару бутылок красного, поговорили о принцах. Крики, доносившиеся с первого этажа, не слишком мешали беседе. На востоке уже просвечивало осеннее утро, когда усталый и хмельной Родрик спустился в комнату эала.

Тот все так же лежал на спине, сжимая в дрожащих пальцах кинжал.

— Отчего же ты не убьёшь себя, эал? — вздохнул Родрик. — Ведь у тебя хорошее оружие, не то что та ковырялка.

Эал прохрипел:

— Не могу… Иначе моей душе не увидеть Света… Вечная ночь в Зимних Пределах… Смилуйся, лорд… Отпусти…

Родрик осторожно вынул оружие из бессильных пальцев. Приставил острие к груди, как раз напротив сердца. Спросил:

— Готов?

Эал понял, улыбнулся, как тогда, на арене. Неожиданно кончиками пальцев коснулся небритой щеки Родрика и чуть слышно сказал:

— Встреться мы по-другому, я бы мог…

— И я, Горностай, — тихо ответил Родрик.

Хлопнул ладонью по рукояти кинжала. Лезвие легко пробило кость, вошло в грудь на всю длину. Эал вскрикнул коротко и как будто радостно. Через несколько мгновений его глаза превратились в застывшие золотые зеркала.

Родрик коснулся поцелуем окровавленных губ, сохраняя в памяти солёный вкус последней улыбки.

========== Глава 5 ==========

Дорога — странная вещь. Она наполняет дни простыми и понятными делами: лошадиными подковами в деревенских кузнях, обильными ужинами в дымных тавернах, переправами, дождями и соломенными матрацами. А в промежутках между тавернами и постоялыми дворами она оставляет место для раздумий, для мыслей долгих, как мили, и медленных, как шаг коня.

Родрик ехал домой. Он возвращался в суровую крепость, где облака цепляются за шпили башен и ложатся влажным брюхом на крыши бараков. Он возвращался к рейдам и засадам, к арбалетным болтам, летящим из темноты, к опасным кручам и ослепительному солнцу над белыми вершинами. Там все понятно и почти честно: торговцы прячут сонный корень в мешках с перцем и шафраном, логоссы уводят через перевал краденых овец, а фермеры двигают межевые столбы едва ли не быстрее, чем его землемеры успевают их ставить, а также охотятся в его угодьях, рубят деревья в его лесах да пасут скот на нейтральной земле. Там есть рабы, которые умеют жить, и воины-орлы, умеющие умирать.

Рыжая лента дороги ложилась под копыта лошадей, цеплялся за горизонт зубчатый край леса, да убегали к небу убранные поля. Земля готовилась к зиме. Её далёкое дыхание чувствовалось в зябкой дрожи осенних звёзд, в горьковатом и уютном запахе каминного дымка, в алом кленовом листе, прилипшем к лошадиному крупу. Родрик думал о зиме, о том, что будет она суровой и снежной, а значит, лавины перекроют Поющий перевал, и это, несомненно, к лучшему: меньше дорог охранять, меньше дозоров отправлять в метель. А когда мысли вдруг несли, как норовистая лошадь, и снова касались его щеки тонкие и сильные пальцы, и снова тихий голос говорил: «я мог бы», он давал шпоры хорошему андамасскому жеребцу и улетал в поля, прочь ото всех, прочь от собственной вины, от боли несбывшегося, от солёных мёртвых губ. «Они не такие, как мы, — говорил он себе, и острый ветер срывал с губ горькие слова: — Не нужно их жалеть и понимать их незачем. Нужно просто забыть, как морок, дурной сон. Как сошедшую лавину, как прошлогоднюю метель. Снег растает, деревья вырастут. Живи дальше».