Темные желания (СИ) - Савицкая Анастасия Олеговна - Страница 37

— Ты будешь пить?

— Да, — ответила я Еве. — У меня нет молока, и я не кормлю.

— Эс…

— Я в порядке, Ева. Просто такое бывает.

— Знаешь, все изменилось.

— Что ты имеешь ввиду? — нахмурилась я.

— Просто раньше мы защищали друг друга и отмечали праздники. А теперь мы тоже защищаем, но всегда при этом причиняя друг другу боль. — Я видела ее разочарование, и это было неприятно, учитывая весь такт этой женщины. — Каждый хочет знать, что он кому-то важен. А мы перестали испытывать это по отношению друг к другу.

«Все дело в мгновении. Оно определяет жизнь». Франц Кафка.

Это был обычный ужин, ничем не отличающийся. Донна и Адам давно были женаты, пусть и не на земле. У них было трое детей, и они ожидали четвёртого малыша. И вся их жизнь не крутилась вокруг убийств и прошлого. И я задавалась вопросом, как они смогли?

Иногда ты просто хочешь сфотографировать момент. Сфотографировать при свете дня и выслать. И хочешь, чтобы кто-то этого ждал. Но не ночью. Ночью все по-настоящему. Лишено цензуры и дневной искусственности. Но потом, когда ты видишь фото, где все настолько по-настоящему, не хочешь больше на них смотреть. Хочешь жизни и всей фотопленки наяву. Ты уже не можешь спать один, и вся жизнь в том, чтобы другой не был против.

Вскоре, мужчины пошли курить сигары, а я отправилась на кухню, чтобы приготовить смесь и покормить ребёнка. Я почувствовала присутствие еще одного человека, и это был не Майкл.

— Ты в порядке? — спросила Долорес.

— А ты? — повернулась я к ней.

— Я думаю о нем так часто, что ты даже представить не можешь, — грустно улыбнулась она. — И я знаю, что ты иногда говоришь с ним, и ты видела его, в отличии от меня. Но я не делаю этого и держу свои эмоции под столькими замками, что уже сомневаюсь, бьется ли моё сердце на самом деле, — подходила она ко мне все ближе, и я видела, что подруга на пределе. — Я записалась на тренировки.

— Какие?

— Учусь защищаться. Мыслить по-другому и…

— Убивать, — сказала я жестко. — Это не поможет тебе, Долорес. Боль не дает ничего, кроме боли, и…

— Не воспитывай меня, Эс, — перебила она меня. — Каждый справляется, как умеет, и я справляюсь так.

Долорес замолчала, и мы смотрели друг на друга несколько секунд, не отводя взгляд. Затем я сделала еще несколько шагов к ней на встречу и обняла. Долорес несколько секунд была все еще напряжена, а затем ответила на объятья, и я почувствовала капли слез на своих плечах.

— Просто бывают моменты, когда мне абсолютно безразлично, ошибаюсь я или нет, — прошептала она тихо. — Я хочу наконец-то успокоиться, но не могу.

— А меня пугает мое резкое безразличие к людям, — отклонилась я, держа ее за плечи. — Но ты не причиняешь боль другим, и это более важная часть тебя, чем гипотетический домысел ошибки.

— Знаешь, Эс, — вытерла она щеки, мокрые от слез. — То, что ты не осознаешь, какой ты на самом деле замечательный человек, одна из вещей, которые я люблю в тебе. Пусть ты и выглядишь почему-то несчастной.

— Потому, что я несчастна, — ответила я, и во взгляде Долорес появилось понимание. — И дело всегда не в других людях, а именно во мне. Я пытаюсь делать все правильно, но все равно в конце терплю поражение.

— Мне нужно вам кое-что сказать, — услышали мы Еву.

— Что произошло? — спросила Эбби.

— Кажется, у меня есть чувства к твоему брату.

— О боже, нет, — не подумав ответила она, и я услышала смешки Донны и Эмили. — В смысле, как интересно. Хочешь поговорить?

— Она хочет спросить, что ей делать, Эбс. Она не хочет портить с ним дружбу, и это так похоже на Еву, — поставила я бутылочку в холодную воду. — В отличии от меня. Я всегда все порчу, даже дружбу. И нашу пытаюсь с тех пор, как мы познакомились.

Все засмеялись, и я взглянула на Еву. Она боялась того, что чувствовала, и боялась все испортить. Я думаю, что Ева на самом деле никогда ничего серьезного ни к кому не испытывала, и когда это наконец-то произошло, она боится, что может все потерять. Так странно. Каждый из нас воевал за все, кроме мужчин, которые могли бы стать важными.

— Когда вы проводили время вместе?

— Несколько дней назад, — улыбнулась она. — Вы очень разные.

— Я люблю своего брата, — вздохнула Эбс. — Но дело в том, что он одиночка. Да, он душа компании, но если ему вдруг станет скучно, он встанет и уйдет. Джаспер никогда не будет извиняться и просто испарится очередной раз, когда снова поймет, что он не на своем месте. В мире просто нет женщины, которая смогла бы остановить его. Он ненавидит Нью-Йорк, и каждый, кто с ним общается, проигрывает вербально.

— Кроме тебя, — усмехнулась Эм. — И, по-моему, ты недооцениваешь своего брата. Мне кажется, он потрясающий. Он умный, веселый, добрый, харизматичный…

— И влюблен в тебя, — перебила его Эбби. — Эм, это видят все, кроме тебя. Мой брат глаз не сводит с тебя с тех самых пор, как вы познакомились. И приносил он кофе тебе лишь потому, что ему было не все равно. Ты была для него не просто другом, а женщиной, которую он хотел видеть рядом.

Все смотрели с удивлением и изумлением, и я видела, что Ева была не в своей тарелке. Да. Обычно так и бывает. Ты можешь уходить от отношений, и встречать моральных уродов без чувства юмора и мозга. И все они будут без ума от тебя, считая центром своего мировоззрения. Но как только нам встречается что-нибудь стоящее, оказывается, что у него уже вся жизнь за плечами, и в лучшем случае, просто ребенок от другой. Потому что гораздо хуже быть влюбленным в Эмили Прайсон.

— Я знала об этом, — прошептала Эм. — Просто думала, что, если это игнорировать, все пройдет.

— Так вот оно никуда не ушло, — открыла холодильник Эбс. — Боже, я поправилась на 5 фунтов за 2 недели. Если так и дальше пойдет, я рожу головореза.

— Как ты? — спросила Ева, явно скрывая свои эмоции.

— Я одинокая тридцатилетняя женщина, которая беременна, и не знает, что чувствует. С одной стороны, я не желаю своему ребенку такого детства, как у меня с братом, но с другой — я перестану быть одинокой.

— Ты не одинока, Эбс, — вмешалась Долорес.

— Одинока. Все мы одиноки, пока у нас не будет ребенка или хотя бы мужа. Как бы вы не любили меня, вы не будете ждать после тяжелого рабочего дня. И как бы я не любила вас и не хотела вашего счастья, ваша улыбка по-настоящему не сделает мой день.

— Эстель — лучшее что случилось со мной, — наконец заговорила я, сглотнув ком в горле. — И я люблю ее так сильно. Но все вы знаете о Джейсе, — избегала я смотреть Долорес в глаза. — Он убил нескольких ветеранов и угрожал моей дочери, если я и дальше буду лезть в это дело, — подняла я наконец глаза, останавливаясь на каждой подруге на мгновение. — А я буду в него лезть, так что хочу, чтобы вы уехали. Уехали вместе со своими животами и мужьями, забирая моего ребенка подальше отсюда, пока все это не закончится.

— Я не дам убить его тебе, — сказала Долорес ледяным голосом. — Я не дам тебе этого сделать.

— Долорес, он погубил множество жизней, — в непонимании смотрела на подругу Донна. — Ты ведь понимаешь это.

— Мне плевать. Все могут исправиться, и я помогу ему это сделать.

Я не стала ей говорить, что жажду убийства невозможно искоренить. В конце концов, ей и так слишком больно.

— Чего ты хочешь, Эс? — спросила Эмили. — Мы умеем за себя постоять.

— Да, но вы трое беременны. И кроме того, мне нужно, чтобы вы забрали мою дочь, — сказала я шепотом последние слова. — Я не хочу, чтобы…

— Ты думаешь, Джейс бы тронул кого-то из нас? — повысила голос Долорес.

— Слушай, Долорес, я люблю тебя, — вздохнула я. — Ты его не знаешь. Просто он уже не тот, кого ты помнишь, и я не позволю ему зацепить кого-то из вас, а тем более, моего ребёнка.

— Мы сделаем это, — сказала Эмили громче, чем нужно было. — Мы сделаем так, как ты нас просишь, и заберем Эстель.

— Я никуда не поеду, — возразила Долорес. — Если вы хоть немного…

— Заткнись, — удивила меня Ева. — Правда. Ты любишь призрака, который убивает других людей. Как ты можешь вообще что-то чувствовать к нему, кроме омерзения?