Пустышка (СИ) - Кенборн Кора - Страница 46

Он ерзает на месте. Я чувствую, как подергивается его тело. После такого гребанного признания он обязан свалить от меня. Вместо этого он вскидывает темные брови, а затем хмурится.

— Шайло, разве ты не понимаешь? Ты выжила, чтобы что-то сделать. Не трать время на жалость к себе.

— Я заплатила твои долги и долги твоих родителей Макдениэлсам.

Я готовлюсь к гневу, но вместо этого получаю худшее — спокойствие.

— Что ты сделала?

— Пожалуйста, не спорь со мной из-за этого, Кэри. Дело сделано, обратно ничего не вернуть. Зато теперь тебе не нужно об этом беспокоиться.

Я не знаю, что еще сказать, поэтому просто молчу, сжав губы и закрыв глаза.

— Ты ходила к Митчу Макдениэлсу? Одна?

Я киваю, спрятавшись за безопасностью закрытых глаз. Спешу все разъяснить, прежде чем он скажет что-то еще.

— Ты будешь удивлен, насколько приятным может быть этот козел, когда ему вручают два чека на общую сумму почти в миллион долларов. — Рискуя сгореть в его гневе, приоткрываю один глаз и вижу его шокированное выражение на лице. — И даже не думайте об отказе, потому что уверена, что он уже их обналичил.

— Блять, ты выбрала неудачное время. Особенно после того, как я... — замолчав, он стонет и прижимает ладони к лицу. — Шайло, перестань вести себя так, будто ты задолжала всей долбаной Вселенной. Ты не злой человек. Просто всегда выбирала то, что легко, а не то, что правильно.

— Как думаешь, я его стою? — спрашиваю, открыв глаз полностью.

— Стоишь чего?

— Прощения?

Он всматривается в меня, опираясь всем своим весом на одно предплечье, и ждет, когда я открою второй глаз. Как только я это делаю, он проводит большим пальцем по моим губам, пока я загипнотизировано наблюдаю за его ритмичными движениями по моему рту. Он скользит рукой по лицу, прослеживая зазубренный шрам на моей щеке. Я уже было хочу его остановить, но он мне не даёт это сделать.

— А ты можешь простить себя?

Мне хочется сказать ему правильный ответ. Вместо этого произношу честный.

— Возможно, когда-нибудь.

Он парит своими губами над моим ртом. Не дотрагивается, но находится достаточно близко, чтобы наше дыхание стало общим.

— Я тоже.

Я улыбаюсь, и он, наконец, целует меня. Не теми безумными поцелуями с прошлой ночи, а медленными, чувственными, словно он наслаждается мной. Смакует.

Его твердость уже проталкивается к моему входу, поэтому я обхватываю его ногами и вздыхаю у его губ. Никакие слова не произносятся, когда Кэри медленно и целенаправленно берет меня, пока мой рот не открывается в беззвучном крике. Ногти впиваются в его спину, он сжимает мои волосы, опустив лицо к моей шее и прохрипывает мое имя, содрогаясь.

Несколько часов спустя я наблюдаю, как он спит, вспоминая последние два слова, которые он мне сказал.

«Я тоже».

Это пока максимум, который я могу получить в качестве прощения. Я приму это, но продолжу работать над собой. Потому что хоть он и не доверяет мне, у меня есть надежда.

И для меня этого достаточно.

ГЛАВА 27

Шайло

Мои щеки болят от такого количества улыбок. Можно подумать, раз уж я зарабатываю на жизнь улыбкой, мое лицо к этому привычно. Однако фотосессия длится всего несколько часов. Как только все заканчивалось, мое естественное выражение стервы восстанавливало свое законное место.

Семь дней жизнерадостности — направление, в котором я не знаю, как ориентироваться. В Калифорнии, если бы Лена застала меня постоянно улыбающейся, она бы, наверняка, облила меня святой водой и отправилась на поиски экзорциста. Но сейчас мне приходится самостоятельно выяснять, как справиться со счастьем.

И семидневный секс-марафон не облегчает задачу. Фактически, просыпаясь в постели Кэри каждое утро, я решаю, что принятие вещей такими, какие они есть, возможно, поможет пережить ближайшие несколько лет. Я даже была милой, увольняя своего публициста за его трюк с заявлением для прессы. Думаю, мое настроение напугало его больше, чем собственно увольнение. Я не славлюсь своей добротой.

Или вот еще один пример того, как счастье может заставить вас делать дерьмо, от которого приходится позже задаваться вопросом, не вселился ли в вас бес. Кэри упомянул вчера вечером, что санинспектор придет сегодня перед обедом, и я вызвалась приехать в центр в шесть утра и прибраться еще разок.

Знаю. Во всем виноваты множественные оргазмы. От них гниет мозг.

Через час я вся в отбеливателе, а центр настолько стерильный, что можно есть прямо с пола. Ринг безупречно чистый, оборудование продезинфицировано, а душ отмыт. Каждый закуток и трещинка, которые подростки могли осквернить телесными жидкостями, был опрыснут, протерт и отполирован до блеска.

— Посмотри-ка на это, девушка с обложки, — говорю я, поздравляя себя. Даже не знаю, как это вообще возможно, но моя улыбка становится шире.

Неплохо для женщины, которая пару месяцев назад не подозревала, что у нее есть стиральная машина и сушилка, и уж тем более не знала, как ими пользоваться. Срывая резиновые перчатки — еще одно изобретение, о существовании которого я понятия не имела до приезда сюда — бросаю их в ведро для швабры и толкаю все это по коридору к шкафу.

Связкой с набором ключей, которую дал мне Кэри, пытаюсь открыть дверь под раздающийся из задницы рингтон. Ну, если быть точнее, то звук от телефона в заднем кармане моих обрезанных джинс. Оставив ключ торчащим в двери, я завожу руку назад, чтобы взглянуть, кто, черт возьми, кроме меня, так себя ненавидит, чтобы так рано встать. Увидев имя, я шокирована и позабавлена.

Это будет весело.

— Доброе утро, мама, — пропеваю отвратительным монотонным голосом. — Ты только что вернулась домой или красавчик Ларс проводит утреннее занятие по йоге?

— Мило, дорогая. К твоему сведению, я всю ночь спала.

Не проронив ни слова, открываю дверь, чтобы изгнать ее из глубокого отвращения к неудобному молчанию. Как только я засунула швабру и ведро в шкаф, она сдалась.

— И чтоб ты знала, сегодня Рейчел вела занятие.

— Потому что...?

— Ларс в отпуске, — бормочет она.

Я смеюсь. Настоящим, искренним смехом. И начинаю ржать сильнее, когда понимаю, что смеюсь не над ней, а просто потому, что она — это она. Моя не идеальная мать, но после тюремного заключения и принудительных работ я усвоила одну вещь — никто не совершенен. Меньше всего я сама. Но, в конце концов, она моя мама, и мы идеально подходим друг другу.

Темная кладовая не совсем подходящее место для общения, поэтому я отступаю и опираюсь плечом на дверную раму.

— Ты что-то хотела?

— Ничего. Я просто соскучилась по тебе, — она молчит мгновение, как будто боится наболтать лишнего. — Ты теперь ночуешь у Кэри, и мы совсем не видимся...

— Мы совсем не виделись, даже когда я ночевала у тебя.

— Да, но, по крайней мере, я знала, что смогу, если захочу. Просто сейчас без тебя здесь так тихо.

Меня отвлекает шарканье из коридора. Я откидываюсь назад, чтобы заглянуть за угол, но ничего не вижу. Чем больше я туда смотрю, тем сильнее убеждаюсь, что нам с Кэри нужно меньше заниматься сексом и больше спать.

— Как насчет того, чтобы поужинать завтра вечером? — предлагаю я, снова прислонившись к дверному косяку. — Мне нужно захватить побольше одежды, и думаю, что Кэри в состоянии справиться без меня одну ночь.

— Я только «за». — Не припомню, чтобы когда-нибудь слышала такое воодушевление от мамы. Судя по всему, я была действительно дерьмовой дочерью.

— Тогда договорились.

— Мы до сих пор не поговорили о твоем поступке или о последствиях этой огласки.

— Я знаю, но мы можем обсудить это вечером? Сегодня вроде как насыщенный день. Придет санинспектор, и, судя по тому, что сказал мне Кэри, у него на центр зуб.

— Мейсон Макдениэлс? — она хихикает низким, понимающим смешком, за которым я определенно не хочу знать, что скрывается. — Я поговорю с ним в неформальной обстановке в каком-нибудь тихом местечке... Кэри может не переживать на этот счет. Доверься мне.