Маме – мечтательнице, как я (ЛП) - Уильямс Николь - Страница 42

Я шагнула к бумагам, желая поднять их и объяснить.

– Как ты узнал?

– Когда я провел тест самостоятельно утром и вместо максимума, что уже легко мне давался, едва набрал две трети, – он прошел по тестам, вдавливая их в землю. – Я подумал, что просто день не сложился, так что вытащил старые тесты и вскоре понял, что таким был весь месяц. Как и вся моя жизнь.

– Это было для уверенности, понимаешь? Чтобы ты думал, что делаешь прогресс, и не сдавался, – я ощущала слезы. – Ты становился все лучше с каждым тестом. Ты старался этим летом.

– Но не на эти изменения ты надеялась, да? Это не для колледжа, да? – Кэллам прислонился к каменной стене. Он не смотрел на меня.

– Я пыталась помочь. Если бы я знала, что ты поймешь, то не сделала бы этого, – я все смотрела на разбросанные тесты. Я хотела как лучше, когда не отмечала некоторые неправильные ответы, но это уже не имело значения.

– Забавно, что я не хотел поднимать тему, – Кэллам пожал плечами, холодный и неприступный. – Я хотел прочистить голову днем, а потом сжечь все тесты ночью. Я понял, что ты пыталась, скорее всего, придать мне уверенности, – он прислонил голову к камню, смотрел на деревья. – Но ты напомнила, как в твоем мире работает доверие, и что ты или доверяешь, или нет, – он сделал паузу и фыркнул, звуча отдаленно. Я таким его еще не слышала. – Тогда и я могу или доверять тебе, или нет.

Я хотела побежать к нему. Обнять его и извиниться, постараться объяснить так, чтобы он понял, зачем я так сделала, и почему мне было так сложно доверять.

Я опоздала.

Кэллам оттолкнулся от камня, поднял рюкзак через миг.

– Считай, что я тебе не доверяю, – он не смотрел на меня, проходя мимо. – Я уже знаю насчет твоего доверия ко мне.

– Кэллам, – прошептала я.

Он не остановился.

– Не надо, – сказала я громче, глядя ему вслед.

– Что не надо? – он развернулся. – Мне хватило людей в жизни, которые думают, что я не справлюсь без их жалости. И мне не нужно, чтобы моя девушка так думала. Оставь меня, Финикс.

Я слышала эхо своего дыхания в ушах.

– Кэллам, прошу…

Он шел по дорожке. Я налажала. Серьезно.

– Мы всегда знали, что лето закончится, Финикс. Просто это произошло на две недели раньше, чем мы планировали.

ДВАДЦАТЬ ШЕСТЬ

Теперь я бегала одна. Училась одна. Все делала одна.

Я понимала, что так будет, если доверял мне только мой младший брат.

Прошло двенадцать дней с разговора у гряды Паттерсон, и я ощущала каждую секунду. Все говорили, что время стирает боль, но я могла уверенно сказать, что это бред. Время не стирало боль, а усиливало ее. Делало ее острее. Заметнее. Страшнее. И все становилось болью.

Я не могла оправиться, как с Китсом. Потому что Кэллам был не просто парнем, а тем парнем.

Так что я развалилась за две недели. Я не знала, что со мной будет еще через две недели. Вид не был приятным.

Тем утром я опередила будильник. Я не могла спать, и это было еще одним эффектом того ощущения, будто сердце вырвали из груди и порвали на лоскутки.

Я вышла из комнаты, стараясь не будить Гарри, потому что он следил за мной в последнее время. Когда я ловила его взгляд, он будто следил за пленником, что мог убить себя, в облике его старшей сестры. Его запястье было все еще перевязано, но становилось лучше. К началу школы бинты снимут. Даже мама пыталась помочь мне в последнее время. Она не знала, что мне было нужно, но все равно пыталась.

Я не позавтракала привычно бананом или батончиком, я пошла по кухне, открыла скрипящий холодильник как можно тише.

Рано утром было холодно, прохладнее, чем вчера утром и до этого. Лето заканчивалось, и, хоть я старалась сделать вид, что это не так, я знала, что осталось два утра до возвращения… куда–то. В Калифорнию.

Я не была готова признать, что это конец. Не хотела махать белым флагом. У меня еще была пара дней. Два дня, чтобы разобраться в жизни.

Это ведь так просто.

Плечи опустились, я устроилась на ступеньке, чтобы обуться. Я не ждала, что он будет ждать меня, прислоняясь к старой сосне перед крыльцом домика, но все равно проверяла каждое утро. Часть меня надеялась, что он появится одним утром в кроссовках и с улыбкой, будто ничего не случилось. Я знала, что смогу забыть прошлое, если сможет он. Это уже не было важным – мы ранили друг друга. Старались как лучше, но не вышло, да?

Я знала это теперь… но почему не поняла это двенадцать дней назад, когда это могло все изменить?

Я со второй попытки завязала шнурки, заставляла себя мысленно встать со ступеньки, когда дверь заскрипела за мной. Я скривилась от пронзительного звука.

Я подозревала, что Гарри пришел меня проверить, но, когда оглянулась, чуть не упала с крыльца.

– Идеальное утро для бега впервые за два года, да?

Я обернулась и напряглась всем телом.

– Когда ты вернулся? – холод пробрался в мой голос.

– Поздно ночью. Или рано утром, это как посмотреть. Я не хотел будить тебя и Гарри.

Я хмуро смотрела на деревья.

– Мы уезжаем через два дня. Ты пропустил все лето. Зачем вернулся сейчас?

– И пропустить такое утро для бега? Это стоило шестичасовой поездки.

Я едва могла говорить с папой. Я так злилась на него и обстоятельства… ужасно злилась.

Я встала и пошла прочь.

– Приятной пробежки.

– Финикс, – его голос изменился, зазвучал по–настоящему. Я замерла, но не оглянулась.

Ступени скрипнули, он спустился по ним.

– Прости, – сказал он, его голос дрогнул на последней гласной. Ком подступил к моему горлу. – Мне так жаль, милая. Знаю, я подвел тебя, Гарри и вашу маму, но я сделаю все, чтобы исправить это. Я все исправлю… – он кашлянул. Казалось, в его горле тоже что–то застряло. – Если ты дашь мне второй шанс. Я не заслуживаю этого, но прошу.

Я не дышала. Я поняла это, когда вдохнула с шумом. Мои плечи дрожали, и я хотела убежать, но не могла пошевелиться. Ноги приросли к месту.

Не поздно ли? Все уже сделано – дом уже не наш, мы с Гарри меняли школы, оставляя друзей и все знакомое. Что осталось исправлять?

Я не знала, что он подходил ближе, пока его ладонь не легла на мое плечо. Сначала робко, словно он ждал, что я отойду или отобью его руку. Я не двигалась. Папа впервые за долгое время касался меня с чем–то, похожим на тепло. Я забыла, какими сильными были его руки, и как они придавали мне сил, словно рядом с ним мне ничто не могло навредить.

Я не знала до этого, что скучала по нему. Я так сосредоточилась на злости, предательстве и разочаровании, что закрывала этим суть проблемы – тоску по нему. По настоящему папе.

Я выдохнула, и все внутри расслабилось. Или все стало целым. Я не знала точно.

– Прости, – его голос дрогнул снова, он сжал мое плечо, и я развернулась. – Прости, – прохрипел он, кадык покачнулся. Он медленно обвил меня руками и притянул к себе. Это было нежно и сдержанно, он давал мне шанс вырваться, если я хотела.

Но мои руки обвили его в ответ. Я обняла папу. Он обнял меня.

Я плакала. И он плакал.

Я не знала, простила его или стала меньше бояться будущего, но папа вернулся, и этого хватало. Остальное я могла решить потом.

– Гарри… – я всхлипнула и подняла голову, чтобы посмотреть на него. Его глаза были мокрыми. – Он не может ходить в обычную школу, пап. Ты знаешь это? Он всю жизнь был в частной школе, и у него мозг старшеклассника в теле десятилетнего. Нельзя так с ним. Ты же знаешь?

Папа улыбнулся, и на лице появились морщины. Он побрился, даже немного загорел, но все еще выглядел старым – словно время схватило его и побило, состарило. Он вытер слезу с моего лица.

– Знаю, Финикс. И я это уже решил.

Я выпрямилась.

– Перевел Гарри в частную школу?

– Всего полчаса езды от нового дома. Он переведен, все оплачено. На три года, но за это время я должен встать на ноги.

Я не знала, сколько стоила прошлая школа Гарри, но немало. У семьи было плохо с деньгами, и я не знала, как папа смог оплатить три года вот так.