Разорванные цепи (СИ) - Давыдова Ирина - Страница 48

Вот тогда я плакал навзрыд, первый и последний раз в жизни плакал, зажимая себе рот, чтобы не кричать от отчаяния, задыхаясь и хрипя, сжимая кулаки в бессилии что-то изменить, забыв, что рядом со мной рыдает мама и по-прежнему неестественно спокойно стоит сестра. Все последующие события размазались во времени: приезд скорой помощи, милиции, мое заявление, заявление сестры и прочее воспринимались как бы со стороны. Наверное, так мозг защищался от потрясения, чтобы не сойти с ума. Я ходил около палаты, где лежала потом в беспамятстве моя младшая сестра, изнасилованная в гаражах недалеко от дома тремя подонками, которых впоследствии так и не нашли, а в груди под сердцем копилась глухая темная ярость и жажда мести. Месть этому миру за бессмысленную жестокость, попадавшую совсем не тем, кто ее заслуживал. Эта жестокость для людей, которые давно таковыми не являлись, скрывая хищные морды под личиной благообразных людей, Антону Синягину, который так жестоко распорядился судьбой моего отца и сестры. Но сами испытания только начинались, чередой наваливаясь со всех сторон. Потому что через две недели я собственными руками обрезал кухонным ножом, неуклюже сделанную сестренкой веревочную петлю, с ее остывающим телом, показавшееся мне таким легким и маленьким, когда я бережно опускал его вниз. И лихорадочно пытался развязать трясущимися пальцами затянувшийся на нежной шейке узел, молясь и безумно надеясь, что каким-то чудом сестра еще жива. А рядом, сидя на полу, качаясь всем телом, схватившись руками за голову, беспрерывно выла мама. И от этого безнадежного звериного воя, леденела и застывала в корчах душа. Спустя некоторое время рядом с могилой отца появилась еще одна, свежая могила моей сестренки, так и не нашедшей в себе сил продолжать жить дальше после того, что сделали с ней подонки, изощренно насиловавшие двое суток девушку, предварительно накачав наркотиками.

Наверное, именно тогда что-то сломалось в моей душе, в тот самый миг, когда на дорогих душе могилах давал клятву отомстить Синягину и его прихлебателям, за все беды, которые он нам причинил. В гневе и эмоциях я совершил ошибку, сам позвонил бизнесмену крича в трубку, что не прощу ему смерти своей сестры и отца, что отомщу так же страшно всем его родственникам и близким, до кого смогу дотянуться. Он пытался объяснить, что к смерти сестры не имеет никакого отношения, что девочку должны были только попугать, чтобы надавить на меня. В такое время мы живем, но он никогда бы не позволил ее пальцем тронуть, у самого дочь росла, прекрасно понимал, как далеко можно заходить, а что делать нельзя ни при каких обстоятельствах. Сам разберется с теми подонками, что совершили это преступление. Он говорил по телефону уверенно, не боясь, что я могу записать его слова и прочее. Вот тут бы мне надо было остановиться и подумать о происходящем, но меня несло, и я продолжал угрожать. Дурак! Сейчас, по происшествии лет, отчетливо осознал, что вряд ли он хотел, чтобы все зашло так далеко как в этот раз с поглощением фирмы. В принципе, для его корпорации она была как капля в море, ради которой не стоило становиться совсем уж беспринципным мерзавцем, воевавшим с недавними детьми такими подлыми методами. Он прекрасно знал, что в тот момент желторотый пацан для него совсем не опасен, а он для меня недосягаем.

Но я был в отчаянии и горе, что подстегивало меня к решимости отомстить любыми методами и возможностями. Вот только последних было не так много. Тем более рядом со мной тихо сходила с ума мама, чей разум не справился с двойной потерей близких людей, и она предпочла уйти в свой внутренний мир, где ей было хорошо и уютно. К этому времени Синягин прекратил попытки рейдерского захвата фирмы и, предложив за нее хорошие деньги, выкупил ее, тем самым позволив мне позаботиться о прекрасном месте для лечения и проживания мамы. Тогда-то я и познакомился с доктором психологических наук, профессором Томских Владимиром Викторовичем, который принимал живейшее участие в постановке диагноза и дальнейшем лечении моей мамы. Впрочем, несмотря на все прошедшие годы, он и сейчас с успехом руководит своей клиникой и наблюдает маму.

Практически же на деньги Антона Синягина я нанял детектива, чтобы следить за его юной дочерью Полиной, недавно справившей свое шестнадцатилетие. У меня появилась навязчивая идея отомстить ее папочке той же монетой, чтобы тот на себе испытал все горе и отчаяние, через которое прошел я, лишившись своей младшей сестры. Часами рассматривал фотки Полины и отчеты, присылаемые детективом. С болезненным любопытством всматривался в ее лицо, пытаясь понять, какая она на самом деле. Такая же стерва, как ее папочка? С фотографий на меня смотрела еще не оформившаяся девчонка, этакий худенький угловатый подросток с не детским взглядом темных больших глаз, казавшимися непропорционально огромными на маленьком личике. Совсем не похожее на смешливое лицо вечно улыбавшейся сестренки, которой уже нет на этом свете, а вот эта Синягинская девка жива. Волосы, заплетенные в две толстых косы или небрежно забранные в хвост на затылке. Брендовые дорогие вещички. Вот вырастет, и так же, как папочка, принесет окружающим много горя. Говорили, что она капризна и имеет неуживчивый характер, вечно воюет с прислугой, учителями, охранниками и женщинами отца. А тот просто обожает дочку и во всем идет на поводу. Какой из нее нормальный человек может вырасти при таком воспитании и папаше, я только лучше сделаю людям, убрав с их пути такую мерзкую пакость?! Значит, если что с ней случится страшное, то Синягин до конца почувствует, каково бывает тем, кто попал под неумолимые колеса его бизнеса. Пусть захлебнется от отдачи собственной подлости. А за девчонку он явно переживает, не зря за той везде таскается двое охранников, понимает, падла, что за все, что делает, может и дочке не поздоровиться. Сложно было к ней подобраться, но эта прохиндейка изредка выбиралась из дома, в то же кафе или в парк. Вполне можно придумать, как ее перехватить и похитить. Конечно, я сам не смог бы изнасиловать девочку, но есть же люди, за деньги согласные на все? В конце концов, через знакомых мне посчастливилось выйти на Синягиское окружение, вернее, на одного из его охранников. Мы предварительно с ним встретились, обговорили то, что я хочу. Этот тип долго мялся, говорил, что сложно, практически невозможно, но у него самого на папашку была собственная обида, тот недавно «с волчьим билетом» погнал его с работы, теперь он не мог никуда устроиться, хоть из города уезжай. Сумму за выполнение услуги он запросил немалую, сказав, что один точно не справится и придется делиться с товарищем, который тоже будет участвовать. Мы договорились встретиться еще раз на малолюдном берегу реки, куда я приеду с задатком и окончательно проработанным планом похищения девчонки. Я и приехал в один из вечеров, правда встречали меня не только те, с кем я договаривался, но и сам Синягин со своими людьми, которые удерживали недалеко моих предполагаемых исполнителей. Дальнейшее напоминало действие паршивого спектакля, когда озверевший Синягин, схватив меня за горло наносил удары, шипя змеей и плюясь от гнева. Крича, что пожалел меня, плюгавого щенка, а тот полез на самое дорогое и сам виноват во всем, потому что теперь он точно уберет меня от его дочки всерьез и надолго, чтобы всякая гнида и не помышляла причинить девочке малейший вред.

Я слышал, лежа на земле и корчась от боли, как он отдал приказ пристрелить обоих охранников, сказав, что предателей в живых не оставляет, а затем прозвучали выстрелы. Как потом в мои, сведенные от боли пальцы вставляли пистолет, и затем все ненадолго стихло. Чтобы через несколько минут здесь же развернулось второе действие спектакля, только с уже другими актерами. Словно из-под земли возникшими милиционерами, скорой, катафалками, понятыми и прочее, прочее. Полгода меня исправно возили из сизо на следственные действия, на место происшествия, допрашивали, сотни раз требуя рассказать, как и за что я убивал двоих бедняг, что мы не поделили и почему мой денежный долг перед этими двумя людьми я оценил выше, чем их жизни. Снимали показания, откуда-то возникали понятые и даже свидетели, утверждавшие, что видели нас в кафе, где мои исполнители громко и гневно требовали вернуть одолженные десять тысяч долларов, которые не могу отдать им уже более полугода. Ни у кого не возникло сомнения в том, что я застрелил двоих людей по этой причине. Все знали, как бегал и занимал деньги у всех и везде, где только возможно, чтобы спасти фирму от банкротства. А тут и улики налицо — сам преступник на месте преступления, оружие убийства в его руках, жертвы преступления в виде трупов. А на суде появились даже свидетели преступления, утверждавшие, что видели все происходившее от начала до конца. Какие-то незнакомые парень с девушкой, у которых рядом, в кустах, проходило «романтическое» свидание, и теперь они с праведным гневом изобличали запиравшегося в несознанке преступника, то есть меня. Судья со спокойной совестью назначила мне срок пятнадцать лет, с отбыванием приговора в колонии строго режима. Не понимаю, почему Синягин тогда не пристрелил на месте и меня, чтобы избавиться раз и навсегда, но видимо очень скоро он об этом пожалел. Иначе, зачем начал доставать меня и за решеткой, может, просто хотел, чтобы сам наложил на себя руки от невозможности жить после унижения? Но именно здесь я встретил Дмитрия, который взял под опеку отчаявшегося пацана, озверелого к тому времени настолько, что не боялся смерти, боли, а думал только о том, чтобы умереть, прихватив с собой вместе побольше шакалов, которые из раза в раз придумывали новые ловушки и издевательства.