Прямой эфир (СИ) - Стасина Евгения - Страница 32

Смотрю, позабыв о дыхании, как теплые лучи скользят по ее щекам, играют переливами в стеклах солнечных очков и, отражаясь от золотых бусин в мочках ее ушей, вновь устремляются в небо.

Я не видел ее три недели, и с той роковой встречи на пороге моей квартиры, когда Соловьева привалилась к косяку, пошатываясь от выпитого шампанского, она немного изменилась. Наверное, дело в прическе — волосы стали чуть короче, и в них хорошо угадываются коричневые переливы.

— Я покрасилась, — взбив пятерней свои локоны, Яна приветливо улыбается, теперь и сама не отводя взгляда. — А ты какой-то помятый. Проблемы на работе?

— С каких пор ты стала интересоваться?

— Мужчинам нравится думать, что женщинам есть дело до их успехов, — смеется, беззаботно тряхнув головой, а мне хочется сплюнуть себе под ноги, от гадливого чувства внутри — она изменилась не только внешне.

— Зачем передала ключи через Славу? — не желаю и дальше тратить время на изучение всех метаморфоз, произошедших с моей бывшей невестой, и намеренно отворачиваюсь, делая вид, что увлекся стаей голубей, поклевывающих пшено под ногами прохожих. — Могла бы отдать их лично.

— Боялась, что ты неверно истолкуешь мой звонок. Я ведь предупреждала, что та ночь никогда не повторится.

Говорила. Наутро, когда я оставлял ее на смятых простынях в своей спальне, проклиная себя за идею устроить встречу директоров, из-за которой теперь был вынужден бросать любимую женщину на еще неостывшей от наших ласк постели. Все время, что мои умудренные опытом партнеры вещали о делах, я снедал себя мыслями о жгучей брюнетке, всю ночь терзающую меня своими губами. С ней поцелуи мне никогда не надоедают.

— Ключи были лишними, Игорь.

— И все же ты их взяла, — комментирую, отпихивая ботинком черствую корочку белого хлеба, у которой уже толпятся птицы, пощипывая соперников за пернатые тельца.

— Только потому, что не могла оставить квартиру открытой. Игорь, я вернулась к Диме, тебе это известно. Но за ту ночь извиняться не стану — если я перед кем и виновата, то только перед твоей Алисой.

— Лизой, — поправляю, понимая, что ошибку она допустила намеренно.

— Отлично, Лизой, — повторяет, и выводит меня из себя своим высокомерием. — Кстати, отличный выбор. Она, кажется, неглупа. Твоей маме определенно понравится. Ты ведь познакомил ее с Эвелиной?

— По-твоему, ты можешь приходить когда вздумается? — и не думаю отвечать, все больше убеждаясь в том, что допустил непоправимую ошибку, позволив себе надеяться на ее возвращение.

— Нет, — она качает головой, избавляясь от солнечных очков, и теперь смотрит на меня открыто, без темной ширмы, скрывающей от меня ее мысли. — Поэтому ключ у тебя. Живи, как знаешь. Будем считать, что мы попрощались. С небольшим опозданием, но, наконец, отпустили друг друга.

— Отлично. Тогда напоследок могу задать вопрос? — я устраиваю руку на деревянной спинке, теперь сев вполоборота, чтобы видеть ее всю — короткие шорты цвета хаки, легкий свободный топ, оставляющий неприкрытой узенькую полоску загорелого плоского живота, крохотная сумочка на плече, и бесконечно длинные ноги с белыми босоножками на маленьких женских ступнях.

— Когда мы ругались, ты тоже искала утешения в чужих руках? — спрашиваю, хоть и не горю желанием знать правду. Порою неведение — куда приятней. Позволяет сохранить приятные воспоминания, не омрачая прошлое не проходящим привкусом горечи…

— Боже, Громов, — она хмыкает, и проводит своим ногтем по моей скуле, — ты как подросток, ей-богу!

Встает, медленно вышагивая по тротуару, но, пройдя лишь пару шагов, разворачивается, даже не понимая, как она красива сегодня. Легкий шифон просвечивает, заставляя меня напрячься от вида ее стройной талии и округлой груди, и руки против воли сжимаются в кулаки. Но разве это поможет? Разбей я стену и изуродуй свои костяшки, разворотив их в кровь о серый бетон, мое влечение к ней не уменьшится.

— Не вздумай признаваться своей подружке. Я не вернусь. Я счастлива, чего и тебе желаю, — разводит руки в стороны, словно хочет обнять весь мир, улыбается, и, взмахнув на прощание кистью, вновь демонстрирует мне свою спину. Даже с такого расстояния отчетливо различаю небольшого чертенка с копьем на левой лопатке — татуировка, неплохо отражающая ее сущность…

Что мы имеем? Я безвозвратно вручил сердце дьяволице, а раны свои залечиваю в объятия ангела, который даже не ведает, что я успел подпалить кончики его белоснежных крыльев…

Усилием воли отворачиваюсь, больше не в силах отыскивать Янин силуэт в толпе, и еще долго не двигаюсь с места, стараясь решить, что делать дальше. Стучаться в закрытые двери бесполезно, за ними давно никого нет, и вряд ли кто-то провернет ключ…

Разминаю затекшие конечности, стряхивая с брюк пылинки, и уверенно иду к машине. Я слишком хорошо знаю, как мучительно любить безответно, поэтому всерьез намереваюсь освободить Волкову от этой зависимости…

Лиза

— Я заказала обед, — предварительно постучав, просовываю голову в кабинет угрюмого Лисицкого, в последнее время не показывающего носа из своей обители. Прохожу, робко потоптавшись на пороге, и, набравшись смелости, все-таки делаю шаг вперед, так и не встретив сопротивления со стороны молчаливого начальника.

— Сделать вам кофе?

— Лучше уж сразу пристрели, чтобы смерть не была такой мучительной, — еще памятуя о моей неспособности сварить более-менее пристойный напиток, мужчина откидывается в кресле и начинает прокручивать в пальцах шариковую ручку. — И перестань меня жалеть.

— Делать мне нечего. У меня и без переживаний о вас забот хватает, — деловито подбоченившись, продолжаю стоять, толком и не зная, что говорят своему боссу, когда дела у него явно идут по наклонной — бизнес трещит по швам, а энтузиазма в Вячеславе Андреевиче почти не осталось.

— Ладно, — признаюсь, когда молчание затягивается. — Я переживаю. Но лишь потому, что, если вы не перестанете здесь закрываться, при этом совершенно не занимаясь работой, вам нечем будет платить мне зарплату. Вы выпили? — принюхиваюсь, как ищейка, и возмущенно приоткрываю рот, поражаясь такой наглости — он сдается!

— Из-за китайцев? — опускаюсь на стул, теперь осознавая, что не уйду, пока не вытрясу из него душу. — Вы?! Я ведь считала вас едва ли не Богом бизнеса! На кого мне ровняться, если при малейших трудностях, вы опускаете руки?

— От твоего визга у меня начинает болеть голова. Если переживаешь за свою зарплату, можешь выдыхать — на твое выходное пособие я наскребу…

— Не смейте так шутить! Это нечестно по отношению ко мне — вы зарубаете на корню мою мечту!

— Волкова, выйди — уставшим голосом, без намека на улыбку, Лисицкий указывает мне на дверь, но я словно приросла к этому стулу, теперь не на шутку перепугавшись незавидной перспективы оказаться на улице. Боже, я готова варить ему кофе канистрами, если это поможет его хоть немного встряхнуть!

— Вам нужно развеяться, ясно? Возьмите отпуск, слетайте куда-нибудь, и возвращайтесь с новыми силами. Вы просто себя заездили. Когда вы в последний раз хоть куда-то выбирались?

— Не помню, — подумав пару секунд, признается мужчина и достает из стола початую бутылку. — Мне просто нужно напиться…

— Это не выход, — к черту субординацию! Встаю, отбирая коньяк, и демонстративно бросаю бутылку в мусорку. — Не смейте сдаваться, понятно!

— Ты всерьез задалась целью поднять мой боевой дух? Чтобы ты знала — это мой способ спустить пар. Терплю поражение, опустошаю бар, пару дней мучаюсь от головных болей и, хорошенько проспавшись, возвращаюсь к делам. У всех разные источники вдохновения.

— Пожалуй, поверила бы вам, будь вы писателем или художником. А так, уж простите, это больше смахивает на депрессию. Вам в голову не лезут мысли о суициде? — обхожу его стол, открывая нараспашку окна, на секунду залюбовавшись видом, и, с насмешкой взглянув на своего босса, добавляю:

— Надеюсь, не сиганете вниз с семнадцатого этажа?