Прямой эфир (СИ) - Стасина Евгения - Страница 31

Ей мало что нужно было взамен: я не настолько глуп, чтобы не понимать, отчего ее взгляд сияет, подобно блеску далеких звезд на чернеющем полотне ночного неба, освещая ее лицо особенным светом. Мне это было знакомо. Она уже так смотрела на меня однажды, шепча о любви, которая в то время пришлась совершенно не к месту, но теперь это вовсе меня не пугало. Напротив, заставляло тянуться к этому источнику безграничных чувств.

Нас связывали ночи, непохожие на те, что я проводил в объятиях Яны, немного ванильные и слегка утомляющие многочисленными поцелуями, но уже ставшие неотъемлемой частью моей жизни. Скупое, дурацкое слово «привычка», которым так часто люди объясняют свое нежелание рвать отношения, теперь стало знакомо мне не понаслышке. Она вросла в меня, пустив корни в душе, но так и не затронув сердца, подкупила своими руками, жадными до касаний, обездвижила нежностью, от которой добровольно откажется только дурак.

— Что-то ты невесел, — пропуская в свою квартиру лучшего друга, с порога вручившего мне бутылку виски, терпеливо жду, облокотившись о косяк, когда он расправится с ботинками. — На часы смотрел?

Слава заметно напрягается, выпрямляясь в полный рост, наконец, одолев летние туфли, и подозрительно поглядывает мне за спину, где сквозь дверной проем просматривается гостиная. Растерянно трет затылок, кажется, впервые глянув на часы, стрелки которых давно перевалили за полночь, и интересуется слегка охрипшим голосом:

— Ты один?

— Да, только что выгнал своих подружек, — шучу, но либо Лисицкий чертовски устал, либо настолько озабочен неведомыми мне проблемами, что никак не реагирует на мое заявление.

Уверенно следует в зал, бросая на диван кардиган, и по-хозяйски достает из бара бокалы, щедро наполняя их выпивкой.

— Китайцы слетели. Два месяца работы коту под хвост, — осушает залпом половину, и уже тянется к пачке сигарет, брошенных мной на каменной столешнице.

— Это ведь Лизин проект? — с пониманием отношусь к его желанию напиться, но не тороплюсь сам прикладываться к стакану. Щелкаю зажигалкой, давая ему подкурить, и теперь кручу ее между пальцев, то и дело ударяя об стол металлическим дном.

— Отчасти. Она мне неплохо помогла, но клиент оказался слишком несговорчивым. Так что, дела не к черту.

— Ты ей сказал? — знаю, как ответственно она подошла к делу, несколько раз даже отменив нашу встречу ради пары ночей за своим ноутбуком.

Будь жив мой отец, он наверняка бы восхитился ее упорством, не преминув поставить Волкову мне в пример — в ее возрасте я был слишком ветреным и безалаберным, чем часто выводил из себя Громова старшего.

— Нет. В последнее время она такая окрыленная, что даже жаль расстраивать, — устроившись на высоком стуле, Слава растягивает остатки спиртного, теперь лишь промакивая губы алкогольным напитком. С задумчивым видом отворачивается к окну, любуясь видом ночной Москвы, уже вовсю погруженной в огни, и удивляет меня своим вопросом, в тишине квартиры прозвучавшем подобно летнему грому.

— У вас с ней серьезно? — захмелевший Лисицкий смотрит на меня, не мигая, крепче вцепившись в толстое стекло бокала.

Странно напрягается, втянув голову в плечи, словно от моего ответа зависит то, как он поступит дальше: врежет мне в челюсть, сбивая костяшки пальцев в кровь, или, наконец, выдохнет, растягивая губы в улыбке. И это не может не удивлять…

— С чего такой интерес? — не собираюсь ходить вокруг да около, теперь и сам заметно помрачнев.

— Разве я не могу спросить? Я же твой друг…

— Друг, только что-то подсказывает мне, что волнуешься ты вовсе не из-за меня, — глянув на него с прищуром, и сам не прочь прикончить одну сигарету, в попытке успокоить участившийся пульс.

Славка хмурится, явно не планируя отвечать, а я только сейчас трезво оцениваю ситуацию: он влюблен. Мне и прежде приходилось наблюдать, как он меняется на глазах, стоит ему лишь увлечься симпатичной девушкой, но теперь масштаб разрушений катастрофичен: он не смотрит мне в глаза, и, стиснув зубы, в которых еще дотлевает папироса, так сильно сжимает кулаки, что кожа вот-вот треснет, пугающе побелев от натуги.

— Мне стоит начать переживать? — не могу не спросить, с трудом поборов тягу к никотину — я пытаюсь бросить, уже неделю неплохо обходясь без этой вредной привычки.

— Разве за эти полгода, я сделал хоть что-то, что могло поставить под сомнение мое отношение к тебе? — ухмыляется, при этом став мрачнее тучи. — Ты ведь не мог не замечать моего интереса к ней.

— Не мог. Подозревал, но не думал, что у тебя это настолько серьезно. Ты ведь даже не стал пытаться за нее побороться.

— Потому что был обречен на провал. Видел, как она поменялась в лице, когда ты подошел к столу… Я ее вспомнил — та девчонка с премьеры твоей матери, верно?

— Да, — соглашаюсь, пригубив виски, и морщусь от горечи на языке. Терпеть не могу этот напиток.

— Вот видишь. О какой борьбе может идти речь?

Слава замолкает, сосредоточившись на своих пальцах, выводящих круги по кайме бокала, и устало вздохнув, продолжает откровения:

— Ты мне как брат, Игорь, и я не хочу, чтобы между нами стояла женщина, — тушит окурок о пустую пепельницу, щурясь от дыма. — Но я хочу, чтобы ты знал, что если ты решишь ее обидеть, я не смогу остаться в стороне.

— Тебе не кажется, что это немного противоречит твоим словам? — я смеюсь, желая разрядить обстановку, но прежде, чем успеваю сказать еще хоть слово, друг оглушает меня признанием:

— Я видел Яну, — произносит и внимательно следит за моей реакцией, вновь щелкая зажигалкой. — Она выглядит счастливой.

— Мне плевать. Мне нет до нее дела.

— А так и не скажешь…

— Решил заделаться в психотерапевты? Поговорим о моих чувствах, отыщем корень проблемы? — завожусь против воли, дотянувшись до полупустой пачки, и прокрутив в руках фильтр, нервно бросаю сигарету на стол. — Зачем тебе это? Хотел проверить, забыл ли я ее? Нет. В следующий раз спроси напрямую, без всяких подробностей из ее жизни.

— Тогда перестань пудрить мозги Волковой. Думаешь, я не понимаю, зачем ты ее везде за собой таскаешь?

— Просвети, раз такой умный, — впервые на своей памяти говорю с Лисицким так грубо, в ответ получая не меньшую порцию негодования.

— Хочешь доказать Соловьевой, что не пропадешь без нее. Хотя прекрасно знаешь, что она плевать хотела на то, что с тобой происходит. А теперь ответь мне: разве Лиза заслуживает быть использованной?

— Не переходи граней, Славка, — хватаю его за ворот рубашки, резко поднявшись из-за стола.

Притягиваю к себе, смяв в кулаке плотную материю деловой сорочки, и цежу сквозь зубы, взбешенный его обвинениями:

— В мою кровать я тебе лезть не позволю. Даже несмотря на то, что мы знакомы с пеленок.

— А в этом-то и проблема, — рывком освободившись от захвата моих пальцев, друг настроен не менее решительно. — Она лишь в твоей постели, в то время как девчонка уже давно напридумывала себе невесть что.

Он разворачивается, на ходу хватая свой пиджак, и, замерев в проходе, бросает на меня убийственный взгляд.

— Держи. Привет из прошлого, — бросает на полочку хорошо знакомый мне ключ, глянув на меня с нескрываемым презрением, и голос его не обещает мне ничего хорошего.

— Либо поговори с Лизой сам, либо…

Он молчит, но ему не нужно договаривать, чтобы донести до меня смысл предупреждения. Он только что впервые меня ударил — словом, взглядом, и железными нотками в голосе. Дал под дых и до самого утра я больше ни о чем не могу думать, ощущая себя последним мерзавцем на планете Земля.

***

Славка прав — я недостоин такой любви. Еще толком и не успев начать отношения, я умудрился изгадить наше с Лизой будущее своим предательством. Едва познав ее нежность, подпустил к своему телу чужие руки, не задумываясь о том, что своими действиями могу ранить доверчивую девчонку. Свою юную, наивную Весну, не выдерживающую напора студеного январского ветра…

— Странное место для встречи, — невесомо опустившись на скамейку рядом со мной, Яна забрасывает ногу на ногу, запрокидывая голову вверх.