Ничья его девочка (СИ) - Соболева Ульяна "ramzena" - Страница 37

Конечно, он. Глупый вопрос. Мне ведь ясно дали понять, от кого подарок… Проклятый подарок, который я то хотела надеть, то вышвырнуть в мусоропровод. Невыносимо красивый комплект из серег и кольца. Только барин не учёл одного – у меня не проколоты уши. А кольцо… я не надела его, потому что мне это показалось подачкой. За все годы, что я здесь, меня поздравили тогда, когда что-то отобрали.

– Ты не надела мой подарок?

– Вы решили откупиться побрякушками после того, как отобрали у меня нечто более ценное?

Усмехнулся, опустив тяжелые веки и рассматривая мое лицо с каким-то болезненным любопытством.

– Этот молокосос был ценным для тебя?

– Он – человек! Его убили на моих глазах!

Барский пожал плечами.

– Его всего лишь хотели заставить не трогать то, что является ценным для меня.

Я бы обратила внимание на его слова, если бы не картинки жуткой смерти Барата на моих глазах. Я их вспомню потом… позже. Когда останусь одна.

– Я никогда не представляла, какое вы на самом деле отвратительное чудовище!

Сдавил мое горло внезапной хваткой. Настолько неожиданной, что я широко распахнула глаза. Перехватила сильное мужское запястье, оцарапав пальцы о циферблат часов, и попыталась убрать его руку, но это было невозможно, у него каменные мышцы и железная хватка.

– Я не ваша собственность! Вы… вы не вправе мной распоряжаться! Я человек! И… и мне не нужны ваши шансы и подачки. Мне ничего от вас не нужно.

Кривая усмешка, и в глазах исчезает холод, теперь они стали обжигающе страшными, как тогда… когда он ударил меня ремнём.

– Ты – моя собственность, Есения. Жаль, что ты до сих пор этого не поняла. Ты – мое вложение, довольно ценное, если учесть, сколько потрачено. И я не намерен терять ни копейки, вложенной в тебя.

– Собственность? Что вы вообразили о себе? Вы действительно считаете, что купили меня и будете играть мною? То в покровителя, то в палача?

– Совершенно верно. Именно так и есть, – и сдавил горло сильнее, уже не давая вздохнуть, – а ты научишься понимать грани дозволенного. Потому что у тебя просто нет выбора. Иначе тебя просто не станет. Паф и нет, как мыльного пузыря. Ты понимаешь, насколько ты ничто?

От этих слов меня затрясло и захотелось закричать или ударить его по лицу. Потому что я ощутила всю тяжесть сказанных им слов… всю правдивость этих проклятых слов. И … и я ненавижу его за то, что какая-то часть меня зациклена на его пальцах на моем горле. То, как касается кожей и как она дымится под его ладонью. И сводит с ума понимание, что ему на это насрать! У него их сотни, тысячи всех этих шлюх, готовых на что угодно ради того, чтобы лечь в его постель. А я достойна лишь этого – лишь презрительного взгляда и уничижительных слов.

– А мне не страшно… лучше лопнуть, как мыльный пузырь, сверкая какое-то время и взлетая ввысь, чем стать действительно никем, выполняя ваши прихоти и позволяя лепить из себя фигурки, как из теста. Вы распорядились мной! Отправили подальше, а игрушка посмела ожить и захотеть любить?

От этих слов что-то невидимое изменилось в его взгляде.

– Любить?

– Да! Любить! Вам знакомо это чувство? Я просто хотела испытать то, что испытывают нормальные люди. Хотела, чтобы…

– Чтобы тебя трахнул этот молокосос! Вот что ты хотела. Ощутить в себе его член, да?

– Да! Именно! Этого я и хотела. Чтоб меня трахнул это молокосос. Он мне нравился. Он меня возбуждал, я познала с ним первые поцелуи и ласки!

Барский ударил меня сначала по одной щеке, потом по другой. Сильно, звонко, так, что волосы отлетели сначала в одну сторону, потом в другую и упали мне на лицо.

Засаднило губы, и я, тяжело дыша и сдерживая слезы, с ненавистью посмотрела ему в лицо.

– Бейте! Это не изменит правды! Не изменит ни одного моего слова!

И его жуткие глаза стали еще безумней. Я ощутила это сумасшествие всем телом… и оно на каком-то первобытном уровне уловило те самые искры дикости, которые затрещали в раскаленном воздухе. Ровно за секунду до того, как ладонь Барского сдавила мое лицо и губы жадно накрыли мой рот. Я ощутила свои волосы у нас во рту и его горячее дыхание у себя в горле. От неожиданности всхлипнула и застонала, чувствуя, как онемели ноги и начали подкашиваться. И мои ребра болят от бешеного сердцебиения и от того, как разорвало грудную клетку самым невыносимым восторгом. Я… никогда не думала, что это будет так по-животному грязно и прекрасно, его губы на моих губах. Они жесткие. Упругие и в то же время невероятно чувственные, у них вкус моих слез, крови и волос. Но они не мешают впиваться друг в друга, и я живу его ртом, его губами, неистово сминающими мои губы, до боли, до ударов о них и жестоких укусов. Нееет, до этого в моей жизни и не было никаких поцелуев, я, оказывается, даже понятия не имела, какими они бывают. Чувствую, как его дрожащие пальцы сжали мои волосы на затылке, и он удерживает меня, проталкивая язык глубже мне в рот, сплетая с моим языком, бьется зубами о мои зубы, и меня трясет от этого сумасшествия и от бешеной страсти, охватившей все мое тело с ног до головы. Я отвечала ему… пыталась, но, кажется, Барскому это было не важно, он пожирал меня. Я слышала, как шумно он дышит и как проходят волны дрожи по его телу, и меня затрясло от невероятного и острого голода, пронизавшего все мое тело. Нечто страшное, первобытное овладевало всем моим существом.

Обхватила его шею руками, впиваясь в воротник белоснежной рубашки, чтобы не дать отстраниться, чтобы не ускользнул из моих рук, не исчез, не стал проклятым сном с горькими слезами пробуждения.

А вот и мой собственный дьявол. Проснулся, взбудоражился, как алчный зверь, жаждущий получить намного больше, голодный и дикий. И этот зверь хотел одного – насытиться всем. Я слишком долго сдерживала его, слишком долго запрещала даже мечтать, и сейчас я не могла себя контролировать. Я жадно хотела ощутить его сильнее, даже больнее. Так, чтоб поверить, что мне не снится. Я в иступленном отчаянии хватаюсь за запястья его рук и сдавливаю их ладонями, отвечая на поцелуи, не сдерживая стонов и мычания и сходя с ума от его жадного рыка мне в рот, от тяжелого и свистящего дыхания. Пусть отдаст мне все то, что я так жадно хочу получить. И я… даже не представляла, что значит ощутить на себе его голод, что значит почувствовать эти зверские поцелуи. Такие властные, дикие, животно-голодные. Как волк обгладывает добычу, обсасывает ее кости и сжирает мясо кусочек за кусочком, так Барский терзал мои губы с отчаянным исступлением, от которого меня всю трясло в изнеможении и первой в моей жизни юной и бешеной похоти. О дааа. Я бы позволила ему что угодно, лишь бы чувствовать себя настолько изранено-живой в его руках. И мне хочется больше ран… больше шрамов, чтобы точно знать – все это было на самом деле.

Пока вдруг не отстранился от меня, тяжело дыша и глядя мне в глаза своими дикими и страшными глазами, которые я люблю до умопомрачения… да, я уже точно знаю, что люблю их такими.

– Вот она… правда, – хрипит мне в лицо, – ты даже не знаешь, насколько она грязная и страшная эта правда…

– Покажите мне…

– Пожалеешь.

– Пожалею… но еще больше пожалею, если не узнаю.

Подхватил за талию, пронес через комнату и усадил на стол. Прохлада обожгла разгоряченные бедра. Но мне плевать… я вижу лишь его глаза. Я живу его взглядом. И не могу ни на секунду разорвать зрительный контракт.

Барский судорожно сглотнул и оперся ладонями в столешницу.

– Ты мне ее покажешь… ты сама.

Срывается голос, и меня подбрасывает от каждого слова. Дернул мою блузку в разные стороны, и пуговки разлетелись, как белые брызги.

Захар ошалело смотрел на мою грудь, а я так же ошалело на его бледное лицо с ощущением пульсации в висках и тянущей боли внизу живота. Протянул дрожащую руку… не касаясь кожи, провел над грудью в нескольких миллиметрах, обжигая, но все же не касаясь, и я ощутила, как сжимаются мои соски, как их стягивает в тугие и острые камушки. Хочется, чтобы он дотронулся до них, так сильно хочется, что кажется, я готова закричать. Но он взял мою руку и положил мне на грудь, заставив вздрогнуть. И повел моими пальцами по моей коже, покрытой мелкой сеточкой мурашек, цепляя сосок и сведя густые брови на переносице.