Другая жизнь (СИ) - "Haruka85" - Страница 62

— А как, ты думал, я живу?

— Могли бы в клуб смотаться, в кино, поиграть во что-нибудь, на худой конец.

— Саш, я довольно много работаю, на самом деле. Тебе бы тоже не помешало делом заняться. С дипломом у тебя что? Не хочешь хотя бы в схеме поразбираться, которую я тебе накидал?

— А чего там разбираться? Ты же всё сделал. Я лучше…

— Саша, сосредоточься хоть немного! Косяки подчисти, элементную базу проверь, я же примерно прикинул. Посчитай…

— Эээ… Базу? Эрик, зачем всё это? Почему ты не хочешь дать мне готовый проект? Останется только пояснительную записку…

Вспоминая, как Томашевский, не жалея никаких ресурсов, включая личные, вкладывался в его образование, Эрик искренне пытался сделать то же самое для юного ума, оказавшегося у него на попечении. Но чем дальше, тем больше Эрик приходил к выводу, что юный ум совершенно не спешит навстречу благим намерениям своего патрона.

«Ну что поделать, мальчишка чистый гуманитарий. Сложно заниматься в жизни тем, к чему душа не лежит и способностей не хватает», — утешал себя Эрик полгода с лишним, наслаждался ролью рыцаря на белом коне и всегда с раздражением воспринимал осторожные комментарии Сергея о том, что Шурик самый обыкновенный лентяй.

Отмыв однажды Широкова от толстых слоёв краски, освободив его тело от пирсинга и уродливых тряпок, Эрик решил, что теперь лучше других разбирается в его тонкой душевной организации. К мысли о том, что ошибся, сконцентрировав внимание на частностях, упустил полноту картины, он всё ещё не был готов.

Поэтому, закончив со своими делами ближе к утру, он нашел в себе силы, чтобы развернуть план нового задания и хотя бы попытаться вникнуть в суть проблемы.

Надолго Эрика не хватило. Предыдущая ночь без сна подточила его работоспособность, и он сам не заметил, как глаза закрылись, и утомлённый мозг отключился.

— Эрик! Эрик, проснись! — лицо Шурика перед мутным взглядом.

— Который час? — спросил он, пытаясь прикинуть, как долго спал, и нет ли возможности урвать ещё хоть полчаса за счёт завтрака.

— Восемь. Вставай скорее, завтрак готов.

Утро встретило тяжёлой головой, слабостью. Беспокойный, поверхностный сон совершенно не дал отдыха ни телу, ни мозгу. Сквозь забытье всё время прорывались какие-то звуки мерещились звуки шагов, шорохи, часто прорывался отрывистый кашель, хлопки дверьми, неясный стук, снова кашель — изматывающий, затяжной.

Несмотря на все приложенные накануне усилия, от порядка на кухне не осталось ни следа. Хаос царил повсюду.

— Саша, что это?! — нервы не выдержали при взгляде на плиту, залитую с одной стороны густой, чёрной жижей, с другой — лужицей пригоревшего молока с пенками. Запах соответствовал.

— Я кофе тебе сварил, садись, пожалуйста. А это твой бутерброд! — Шурик радостно указал на стопку подгоревших тостов, щедро переслоённых сыром и колбасой.

— Спасибо, Саш, — не сразу нашёл правильные слова Эрик, который предпочёл бы сейчас остаться голодным и перехватить хот-дог на заправке, чем вечером заново отмывать основательно присохшую грязь. — Очень вкусно.

— Правда? Я старался!

Эрик угрюмо кивнул, осторожно пережёвывая обдирающий нёбо пересушенный хлеб.

— Правда. Ты молодец. Только не отходи в другой раз от плиты, пока греется кофе и молоко…

— Ну вот, я так и знал! — мгновенно расстроился Шурик, схватился за первое попавшееся полотенце и принялся промакивать грязь.

— Саш, сядь, поешь. Не надо мыть плиту полотенцем, для этого тряпка есть.

Широков расстроился ещё сильнее, насупился и замолчал обиженно. Обстоятельство это, впрочем, не помешало ему на выходе из квартиры приветливо отсалютовать возящемуся с ключами Томашевскому что-то вроде: «Доброе утро, Сергей Валентинович! Теперь я ваш новый сосед!»

Эрик едва сдержался, чтобы не отвесить квартиранту хороший подзатыльник, глядя, как ровным тоном ответивший «я рад» Тома скрывается из вида, Широкова спас лишь мгновенно принятый прежний затравленный вид.

А Тома… Пожалуй, впервые со времени ссоры Эрик смог поймать его взгляд — лишь мгновение, но его хватило, чтобы окунуться в ничто, и это было по-настоящему страшно. Прежнее равнодушие, которым так часто отгораживался от мира Сергей, показалось солнечным летним днём по сравнению с нынешней ледяной пустотой.

На работе, ожидаемо, косились и перешёптывались. На Шурика и вовсе беззастенчиво пялились и показывали пальцем в открытую. Эрика трогать не решались, потому как, с одной стороны, о нём и не такое рассказывали, привыкли давно офисные сплетники к эпатажным слухам. С другой стороны, он — директор по маркетингу и лучший друг генерального директора и акционера. С третьей, роль Эрика в субботнем приключении, против обыкновения, была достаточно пассивна, а к принимающей стороне вопросов всегда меньше.

Саша, впрочем, адаптировался как-то слишком легко. Со свойственным ему артистизмом, он умел весело отшутиться, ловко стряхивая летящие в собственный адрес комья грязи, вычислить среди окружающих единомышленника, а в критической ситуации — вовремя смыться.

В течение всего дня Эрик постоянно встречал его увлечённо треплющим языком то на одном углу, то на другом, то ведущим активную переписку в локальном чате. Таким образом, если утром по офису гуляли слухи, то к вечеру вокруг истории о великой любви Александра Широкова и его грозного начальства образовалось что-то наподобие собственного фан-клуба.

Второй новостью понедельника стало объявление о внеочередном собрании акционеров, неожиданно назначенном уже на вечер. О причинах такого важного мероприятия коллектив оповещён не был, но слишком уж сжатые сроки пугали, и предположения множились и росли, как грибы после дождя. Особый ужас вызывало у работников неизвестно откуда взявшееся подозрение о вероятном банкротстве, а Эрик, обычно хорошо осведомлённый о состоянии дел на предприятии, терялся в догадках.

Раньше для выяснения подобных обстоятельств ему не приходилось даже спрашивать, он просто знал всё, что бы ни творилось в замыслах Томашевского, а теперь не чувствовал самой возможности задать вопрос.

И, тем не менее, к кому обратиться, кроме Томы, Эрик знал.

— Привет! — бодро выпалил он, запросто вваливаясь в кабинет главного инженера.

— Ну здравствуй, что ли, — сухо поприветствовал представительный мужчина, демонстративно не вставая с кресла и не отрывая взгляда от трёхмерной модели на экране. — Рассказывай, — добавил он после непродолжительного молчания.

— Не-не, это ты рассказывай, что там с собранием на вечер?

— Что же ты сам мне не поведаешь, Эрик, чтоб тебя, Александрович? Обычно ты у нас осведомлён о планах руководства лучше самого руководства. Что же у тебя сегодня пошло не так? — голос без тени улыбки и строгий взгляд из-под дорогих дизайнерских очков.

— Ну пап… — Эрик нервно сжал в кармане связку ключей и осторожно крутанул колечко вокруг пальца.

— Я уже двадцать четыре года, как твой «пап». Объясни-ка мне, что за чушь мелет о тебе этот пацан бестолковый? В курсе ты?

— Смотря что он мелет?..

— Что любовь у вас, каких на свете не бывает, что живёте вы вместе, и ты ему едва ли не кофе в постель носишь! Каково? Соображаешь, что происходит?

— Да.

— Тогда почему ты ему глотку не заткнёшь?

— Потому что он дебил неуправляемый! И потому, что он, правда, живёт у меня.

— Что, прости?

— Кофе в постель я никому не ношу, любовь — штука весьма условная, а живём мы, действительно, вместе.

— Любовь — штука условная?! Да ты, никак, совсем с катушек слетел?! Сколько, Эрик, ты мне нервов за жизнь вымотал! Сотни километров, тысячи! Уж какого только паскудства я не насмотрелся в твоём исполнении! Сколько прошмандовок ты к себе перетаскал, пока на мальчиков не переключился?! Сколько потом мальчиков было? От одной мысли блевать кидает, что тебе абсолютно фиолетово, кого под себя подкладывать! Позорище! Стыдно людям в глаза смотреть, столько тебя, идиота покрывать приходится! Я, конечно, сам себе не прощу никогда, что Томашевского тогда проморгал, уж так был в тебе уверен! Так ведь до чего ты довёл меня своими блядками! Сколько лет ты мне покоя не даёшь? Девять? Десять?