Без права на жизнь (СИ) - Рейн Роман - Страница 26

Пережить осознание того, что ты один на необитаемом острове — несложно. Знать, что ты остался единственным живым существом на Земле — чуть сложнее, но, все равно, возможно. А вот смириться с мыслью, что ты остался один навсегда, без ничего, без никого, даже не зная где… Постоянные приступы безумной паники в такой ситуации гарантированы.

Так же Овальду было невыносимо бороться с тишиной… Раньше, на Земле, он всегда более комфортно чувствовал себя в одиночестве. Общение с людьми вызывало у него не самые лучшие ощущения, но при этом он всегда считался общительным, даже порой веселым человеком.

Но теперь, когда он летел, не разбирая направления и времени, тишина была просто невыносимой. Она была всюду. Мертвая, густая, осязаемая, звенящая в барабанных перепонках. Овальду приходилось чаще засыпать, чтобы заглушить хоть на миг это невыносимое чувство, забыться, а потом он просыпался под мерный звук своего сердечного метронома, который безжалостно отстукивал его жизненный цикл, понимая, что и во время сна он продолжал слушать тишину. И проснулся он не от какого-то шума, а тоже от нее…

От нее никуда не спрячешься. Не заглушишь и не развеешь. Она разрывает уши, парализует мозг, давит бетонными плитами со всех сторон, кровью заливает душу. Страшная ТИШИНА…

Это был учебный корабль, поэтому никаких развлечений для экипажа не предполагалось. Понимая, что первая ступень к сумасшествию — это разговор самим с собой, Овальд отказался от этого занятия. Он сотни раз мысленно рассказывал сам себе свою же биографию, вспоминал родных, знакомых, каких-нибудь случайных прохожих, которых он когда-либо видел. Развлечение было так себе, но пару недель это помогло скоротать.

Пробовал заниматься физическими упражнениями, чтобы от усталости валиться с ног и спокойно спать хоть несколько часов подряд — не помогало. Искусственное гравитационное поле корабля полноценно не заменяло Земное притяжение, поэтому все физические нагрузки были слишком легкими.

Пожалуй, самым долгим увлечением Овальда было пилотирование. Он садился за штурвал, отключал автопилот, убирал защитное силовое поле, которое ограждало ракету от шальных метеоритов, и летел в бесконечную темноту. Это было рискованным занятием, поскольку приходилось самостоятельно маневрировать среди груды дрейфующих булыжников, которые так и норовили распороть брюхо корабля.

Это занятие было сумасшествием и самоубийством. Овальд это понимал, но продолжал заниматься этим регулярно. Было опасно заступать на такую импровизированную вахту, поскольку время не ощущалось. Сколько он уже сидит за штурвалом без сна? Полчаса? Час? Сутки? Неделю? У заснувшего водителя за рулем автомобиля есть хоть какой-то шанс на спасение, у Овальда его не было вовсе. Если он отвлечется, то даже понять ничего не успеет…

Это было хоть и бесполезное занятие, поскольку автопилот прекрасно обходился и без его помощи, но все же хоть какое-то дело. Есть занятие, работа, смысл…

Завершив очередную свою смену, Овальд немного откашлялся, прочищая свои давно не востребованные голосовые связки, и обратился хриплым голосом к бортовому компьютеру:

— Принять управление. Координаты прежние. В случае внештатной ситуации доложить мне.

— Ага, понял. — Задорно отозвался Кевин.

Овальд с равнодушной грустью осознал, что начинает бояться даже собственного голоса. В нормальных условиях люди слышат звуки своей речи, но он теперь слышал свой голос как бы со стороны. Он понимал, что это глупо бояться самого себя, но с нарастающим где-то внутри холодным комом страха он ничего не мог поделать.

— Сколько раз тебе можно повторять? Нужно отвечать: Вас понял, капитан — устало сказал Овальд, вставая с кресла.

— Кэп, хватит тупить, я не способен запоминать и учиться, я всего лишь программа. Меня нельзя учить, можно лишь перепрограммировать — ответил Кевин, появившись перед Овальдом в виде голограммы.

Он прекрасно понимал, что Кевин не виноват в том, что он был сотворен таким. Обычная, даже слегка уже устаревшая программа, которая служила помощником для обучения туповатых курсантов. Кевин был не виноват, что язык общения современной молодежи был таковым.

— Доложить о состоянии корабля. — Приказал Овальд.

— Да все нормально, кэп. Пока летим. Хотя в открытом космосе нам упасть и не удастся.

— Приказываю доложить по форме.

— Ну ладно, короче, дела у нас такие…

— Не ладно, не короче! А выполняю! — сделал замечание Овальд, прекрасно понимая, что учить запрограммированный бортовой компьютер — это еще один шаг к сумасшествию. Он периодически к нему приставал только для того, чтобы хоть с кем- то поговорить. Хоть пару минут… Хоть на миг забыться.

— Так точно капитан, выполняю! Докладываю! Навигационная система в норме. Провожу сканирование линии А. Блок один — в пределах нормы, блок два — в пределах нормы, блок три — в пределах нормы, блок четыре — резервный модуль законсервирован. Провожу сканирование линии Б. Блок один — в пределах нормы…

Хотя Кевин и был лишь бездушной программой, но Овальд давно уже замечал в нем зачатки разума. Не искусственного разума, а скорее живого. Вот и сейчас он специально нудно и долго докладывал о состоянии корабля. Просто для того, что бы позлить лишний раз своего капитана.

— Достаточно — перебил Овальд доклад бортового компьютера. — В этот раз тебе не удастся вывести меня из себя. Представь краткий отчет.

— Ну, это… если кратко, то все огонь, кэп.

— Доложить кратко, но по форме! — повысил голос Овальд, и, глядя на голограмму Кевина, притопнул сердито ногой.

— Ладно, ладно… Че орать-то? Температура дюз сто восемьдесят градусов по шкале Кельвина, загрузка центрального ядра процессора — сорок три процента, состояние главного маршевого двигателя стабильно…

— Достаточно. Вот видишь? Можешь же нормально докладывать. Я пошел отдыхать, управление кораблем передается тебе. Координаты следования прежние.

— Так точно, капитан! — гаркнул голограммный тинейджер и лихо козырнул рукой около бейсболки, повернутой козырьком назад, и, подождав пока капитан отойдет подальше, шепнул ему вслед — Вот зануда, все ему не так.

— Я все слышу, — послышался голос удаляющегося Овальда.

Кевин испугано вздрогнул и его голограммный образ, моргнув пару раз, исчез.

Освободившись от своей бессмысленной вахты, Овальд первым делом решил проведать Абаддона. Он зашел в логово своего пернатого друга, маленькую подсобку, где по идее должны были храниться подручные инструменты. Птичка чувствовала себя здесь вполне комфортно. Крыло, как и прежде, было неестественно вывернуто, но пернатого это не смущало. Абаддон ловко прыгал по пустым, уже заляпанным пометом, стеллажам. Овальд достал из-за пазухи маленькую бутылочку с водой и наполнил поилку питомца. Затем убедился, что в кормушке еще достаточное количество корма, убрал несколько красных выпавших перьев из зерна. Его единственный друг был в порядке, и это радовало Овальда. Он догадывался, что продолжительность жизни этих маленьких пернатых в природе была не очень большой. Скорее всего, его Абаддон был уже статным, солидным стариком по птичьим меркам, поэтому Овальд каждый раз с внутренней тревогой заходил проведывать пернатого друга.

— Прости дружище, но я сейчас слишком устал, — сказал Овальд, осматривая орнаменты из помета на стеллажах. — Вот отдохну немного и приберусь у тебя.

Абаддон равнодушно продолжал скакать, раскидывая удобрение направо и налево.

— Ты же такой маленький, откуда из тебя столько валится? — буднично спросил Овальд, и нажал большую кнопку слева от двери. Шлюз кладового отсека мягко закрылся, издав тихий чавкающий звук.

Есть совершенно не хотелось, поэтому пилот сразу отправился в капитанскую каюту. Не снимая одежды, он лег на широкую кровать и закрыл глаза. Усталость была, а вот сна не было ни в одном глазу. Можно было принять транквилизаторы и спокойно заснуть, но Овальд давно уже отказался от этого метода. Он и так чувствовал, что понемногу сходит с ума, а психотропные препараты только ускорят этот процесс. Ему было даже страшно представить, что будет делать умалишенный человек, который управляет вполне боеспособным космическим кораблем. Гоняться по вселенной за несуществующими зелеными человечками испепеляя термоядерными ракетами планеты?