Стертая - Терри Тери - Страница 32

— Мое имя—Люси Коннор. Мне было десять лет, когда я пропала без вести. У меня был серый котенок, и кто-то сломал мне пальцы. А еще кто-то скучает по мне. — Каждое предложение я произношу шепотом, и после каждого меня бросает в дрожь. Что-то трясется внутри, дергается, пытается разбиться. Но я лишь плачу. Припадаю к груди Бена, и он обнимает меня, гладит по голове. Дождь не ослабевает, ветер набирает силу. Буря, повсюду буря.

— Откуда ты это знаешь? — спрашивает наконец Бен.

Я жду, а когда слезы останавливаются, рассказываю о незаконном компьютере, веб-сайтах, посвященных пропавшим без вести, и Люси Коннор. И Бен начинает верить.

— Не понимаю. Пропавшие без вести?

— Таких людей очень много. Их не арестовывают и не судят; они просто пропадают. Может быть, мы даже не преступники.

Бен качает головой.

— Такого не может быть. Это незаконно. Разве правительство станет нарушать собственные законы?

— Может быть, мы не сделали ничего плохого, а правительству просто не понравилось что-то, что мы сказали или сделали. Хочешь выяснить? Узнать, не значишься ли и ты среди пропавших без вести?

На лице Бена отражается сложная игра чувств. Он начинает говорить, но я поднимаю руку.

— Подожди.

Я поворачиваю голову, прислушиваюсь. Из-за дождя и ветра слышно плохо, но не шаги ли...

На вершине холма появляется один из бегунов. Увидев нас, он ухмыляется и бежит дальше.

Бен разжимает объятия, и я тут же вскакиваю.

— Зачем ты так?

— Он бы все равно нас увидел. Уж пусть лучше думает, что мы тут обжимались, а не вели опасные разговоры.

Обжимались. Так вот чем мы занимались. Или это было только для прикрытия? Лицо горит. Я поворачиваюсь — не бежит ли кто еще?

— Пошли, — говорит Бен и, не дожидаясь ответа, срывается с места.

Ладно. Я мчусь за ним, но догнать не могу. Шаги Бена длиннее моих, и вскоре он исчезает впереди, уносится, словно что-то, встречаться с чем лицом к лицу ему не хочется, преследует его.

Но это только я.

ГЛАВА 31

На передней стене в изобразительной студии — малиновка, которую нарисовала Феб. Других рисунков нет. На боковых, на задней они есть, но на передней только этот. Рисунок остался неподписанным, и, кроме нас, никто не знает, чей он. Мы входим поодиночке в класс, и мистер Джанелли, вопреки обыкновению, никого не подгоняет. Сегодня он молчалив, и сегодня наше первое занятие после того, как забрали Феб. Все видят ее набросок на стене и тоже молчат.

Мистер Джанелли должен знать. Я оглядываюсь — у двери стоит миссис Али. Она по-прежнему следует за мной тенью, хотя уже ясно, что я могу обойтись без нее. Присматривает за мной. Интересно, это навсегда? Вот за Беном и Эми никто не следит.

Миссис Али оглядывает комнату, всматривается в лица, словно чувствует что-то. И остается.

— Класс, сегодня я хочу, чтобы вы подумали о том, как важна связь с тем, что вы оставляете на бумаге. Возьмем нашего друга, мистера Красногрудого. Эта связь возникает в какой-то самый обычный момент, и вот в такой момент вы поднимаетесь над собой, открываете в себе художника. Коммуникация между вами и субъектом, да? Движение с обеих сторон. Когда вы видите свой предмет таким, каким его не видит никто другой..

Мистер Джанелли отступает, теперь он с нами, и все смотрят на рисунок Феб. Все вместе мы изучаем набросок. Малиновка доверилась ей, подскочила ближе, еще ближе. Феб улыбается, говорит что-то птахе — та чирикает в ответ. Секунда за секундой, минута тишины... две...

Мистер Джанелли печально качает головой и возвращается на свое место перед классом.

— Сегодня нарисуйте кого-то или что-то, что вам дорого. Что-то, что пробуждает чувства. Любые чувства, плохие или хорошие — не важно. Начали!

Он устало опускается на стул. Класс приходит в движение. Кто-то разглаживает бумагу. Кто-то выбирает карандаши, уголь для рисования. Все как будто проснулись, вышли из транса.

Я склоняюсь над чистыми, белыми листами. Исподтишка поглядываю на миссис Али. Задумчивая, озадаченная, она уходит.

Джанелли выглядит сегодня постаревшим, морщинки у глаз прочертились отчетливее, кожа серая, как волосы. Одного из его учеников забрали, и он ответил молчаливым протестом, но мы все знаем, что он сделал сейчас и чем рискует. Я вижу, как он достает из кармана фляжку, наклоняет над чашкой с чаем. И берется за свой набросок.

Ни сомнений, ни вопросов — работаю левой рукой. Сижу чуточку повернувшись, чтобы видеть дверь, — на случай, если вернется миссис Али.

«Сегодня нарисуйте кого-то или что-то, что вам дорого. Что-то, что пробуждает чувства...»

Движения быстрые и ровные. Этой темы я никогда не касалась прежде, но с левой рукой все получается как надо с первого раза, без поправок. Задумчивые глаза. Сильный, выразительный подбородок. Темные волосы, скорее волнистые, чем кудрявые. Бен.

Где ты? Сегодня утром его не было на уроке биологии. Тревога не дает покоя, и я кусаю и кусаю, до боли кусаю губу. Не натворил ли чего по глупости? Я спрашивала у мисс Ферн, но она ничего не знала. Хотя и ничего не скрывала — ни беспокойства, ни отстраненности я не заметила. Оказывается, и учителя бывают разные. Ферн, Джанелли, тренер Фергюсон — они настоящие. Могут отчитать, не всегда милы и улыбчивы, но разговаривают с тобой так, словно ты существуешь, словно ты не пустое место. И есть другие, такие как директор, Риксон, доктор Уинстон и миссис Али, которые, со всеми их улыбочками и бесконечными «я здесь, чтобы помочь тебе», только следят за тобой и ждут, когда ты ошибешься, нарушишь правила.

Я вздрагиваю — звенит звонок. Время пролетело незаметно. У двери возникает миссис Али, и я откладываю карандаш. Джанелли собирает рисунки и пришпиливает их на стену вокруг наброска с малиновкой.

— Подождите, еще не закончила, — говорю я, когда учитель подходит ко мне. Он смотрит и, ничего не говоря, идет к следующему столу. Я убираю набросок. На стене море лиц, каждое из которых дорого кому-то из нас. Папы и мамы, братья и сестры. Один пес.

Рядом со мной миссис Али.

— Покажи. — Она не просит — требует. Открывает папку, рассматривает портрет Бена, вскидывает бровь. Кровь бросается мне в лицо. — Хорошее сходство.

Здесь кое-что получше, чем хорошее. Дело не просто в сходстве — в глазах. Они и есть Бен. Тот Бен, которого я ни с кем не хочу делить. Вот так он смотрел на меня вчера перед тем, как я подумала, что он может поцеловать меня, и отстранилась. Перед тем, как я рассказала ему о пропавших без вести и Люси. Перед тем, как он убежал.

Мы идем через класс, и как раз в этот момент Джанелли прикрепляет к стене свой рисунок. Никогда прежде учитель это не делал, не показывал нам свои работы. Все, кто еще остался в классе, поворачиваются и смотрят, и у всех перехватывает дыхание: это Феб. Джанелли передал ту ее сторону, которую я не знала. Злости, гнева нет; в ее лице, позе, во всем проступает печаль. И стоит она одна. Миссис Али смотрит на Джанелли, и глаза ее холодеют.

В перерыве на ланч я иду на стадион. Иду, страшась того, что будет, если я не найду его там. Бен всегда приходит сюда в перерыве. Здесь ли он сегодня?

Оглядываю беговые дорожки. Дождь кончился, и бегуны уже появились. Большинство мне знакомы по тренировкам, но того, кто нужен, среди них нет. Я обхватываю себя руками, наблюдаю за ними какое-то время и стараюсь не думать. Где же он может быть?

Потом поворачиваюсь и натыкаюсь на Бена.

— Осторожно.—Он кладет руки мне на плечи.

— Где ты был?

— Здесь. Где же еще?

— Тебя не было на биологии.

— Опоздал. Ездил на прием к врачу, а потом у мамы спустило колесо.

— Мог бы мне сказать! — Я толкаю его в грудь и прохожу мимо. Беспокоилась, места не находила, а он, видите ли, был на каком-то дурацком приеме.

— Как я мог знать, что у нас спустит колесо, — рассудительно отвечает Бен, и от этого его тона я злюсь еще сильнее. Он догоняет меня, хватает за руку, цепляет своим мизинцем мой и крепко сжимает. — В чем дело?