Стертая - Терри Тери - Страница 31

— Но как они могли? Убивать детей... Они же ничего не сделали.

— Неудачное стечение обстоятельств. — Доктор пожимает плечами.

— Они же были детьми! Настоящими, живыми людьми!

— Разумеется. — Ее брови прыгают вверх. — Настоящие, живые люди страдают каждый день, и это причиняет боль их близким.

— Вы как будто отделяете себя от них, — говорю я медленно.

Удивление в ее глазах не притворное, а настоящее.

— Очень хорошо, Кайла. И ты права, я отделяю себя от них.

— Почему?

Она пожимает плечами.

— Отчасти потому, что я — врач. Я не могу облегчить боль каждому и вынуждена думать о тех, кому в состоянии помочь.

Отчасти. Говорит не все. Но я не настолько тупа, чтобы пытаться содрать коросту на ее ранах, — это ее работа — ковыряться в моих.

Она снова смотрит на экран.

— Вижу, и в школе, и в Группе у тебя все хорошо; ты обзавелась друзьями. У тебя больше не было отключек. Это очень хорошо. Как с кошмарами? — Сверлит меня взглядом.

«Попала в каменную башню и бьюсь о стены...»

— Так что?

И тут я переключаюсь. Сама не знаю почему. Рассказываю ей свой сон с нападением на автобус. Описываю крики, кровь на окнах, запах горящего топлива и плоти. Она слушает и в какой-то момент вздрагивает от отвращения. Значит, и у нее не все под контролем.

Доктор поднимает руку, и я останавливаюсь.

— У тебя слишком живое воображение. Но теперь я понимаю, почему эти проверки так тебя встревожили. Здесь, Кайла, тебе ничто не угрожает. Больница — одно из самых безопасных мест.

Безопасное, окруженное стенами, замкнутое. Она в такой же ловушке, как и я в своем сне.

— А вы когда-нибудь выходите? — спрашиваю я.

— Что ты имеешь в виду?

— Вы берете тайм-аут? Ездите за город? Гуляете в лесу? В таком роде...

— Ты сегодня полна сюрпризов! Столько вопросов. Да, выхожу. Беру выходной через каждые несколько недель — вот как раз завтра будет, — но я не гуляю по лесу. У меня есть конь, Хитклифф, ия... — Она вдруг умолкает и качает головой. — Как это ты меня разговорила! Даже не знаю. — Доктор Лизандер усмехается про себя. — Из тебя получился бы хороший врач. А теперь слушай меня. Перестань тревожиться из-за террористов. Пусть ими занимаются лор-деры — это их работа. Тебе же нужно сосредоточиться на чем-то одном, на одной цели, одной любви. Есть такое?

— Искусство, — отвечаю я. На самом деле так оно и есть. Других претендентов на первое место просто не имеется.

Она улыбается.

— Я знала, что ты так скажешь. Видишь, кое в чем и ты тоже предсказуема. Сосредоточься на рисовании, живописи. Пусть это станет смыслом твоего бытия, и тогда остальное будет не столь важно.

— Как ваша лошадь?

— Совершенно верно, — отвечает она без заминки. «А разве не пациенты?» — думаю я, выходя из кабинета.

Едем домой. Мама то ли позабыла о своем обещании рассказать, что ее беспокоит, то ли просто решила не откровенничать. Так или иначе, она молчит, а я не спрашиваю.

Мысли заняты тем, что сказала и что не сказала доктор Лизандер. В нашем разговоре не прозвучало имен ни миссис Али, ни Феб, а ведь она не из тех, кто обходит трудные темы. Значит, ей об этом ничего не известно. Возможно, миссис Али и не сочинила обо мне какой-нибудь гадости. И я вроде бы не сказала ничего такого, чего не следовало говорить, из-за чего у кого-то могли бы возникнуть проблемы. Может быть, я все-таки умею хранить секреты.

— Помоги мне.

Люси протягивает руки. Правая в порядке — пять белых пальцев, ногти. Пальцы мои, только меньше. Левая в крови, пальцы вывернуты.

Я отступаю.

Зеленые глаза, мои глаза, сияют, а потом на ресницах повисают полные, крупные слезинки.

— Пожалуйста. Помоги мне...

— Проснись, Кайла.

Вздрагиваю и открываю глаза. Растерянно оглядываюсь. Мама снимает ремень безопасности. Машина стоит. Мы дома.

ГЛАВА 30

Холодно. Дождь, о котором всю прошлую неделю твердил прогноз погоды, наконец пришел. Ровный, непрекращающийся, он уже просачивается через лесной полог большими, набухшими каплями.

Мы бежим вместе, Бен и я. Остальные изрядно отстали. Бежим быстро, так что мне, хотя я и промокла, не холодно. Но и приятного мало.

— Паршивая погодка.

— Ага. Типичная для октября.

Типичная? Откуда ж мне знать. Для меня это первый октябрь, который я помню.

Утром, перед началом забега, Фергюсон не стал запускать мальчиков перед девочками, а разбил нас на пары в зависимости от последних результатов и определил минутный промежуток. Первыми стартовали мы с Беном и, зная, что остальные попытаются нас догнать, сразу взяли с места в карьер.

Вырываемся из леса и бежим вверх по склону холма. Дождь здесь хлещет жестче, под ногами расползается кашица из глины и листьев. Тропинка врезалась в холм, и по ней стекает вниз дождевая вода. Скорость у нас уже не та.

— Отлично, да? — отдувается Бен, весь мокрый и заляпанный с головы до ног грязью.

— Чудесно, — усмехаюсь я и смеюсь. А ведь и правда чудесно: преодолевая себя, вбегать в зону, где чувствуешь себя живым. Я ощущаю каждую каплю, которая падает мне на голову, как будто могу проследить ее путь до неба или замедлить глазами и наблюдать ее падение. Все чувства работают на пределе. Если прибавить еще, то можно забыть и Тори, и Феб. И не дающую тебе покоя Люси. Она всегда там: стоит только закрыть глаза — протягивает руки, молит о помощи.

— Постоим секундочку, — говорит Бен, когда мы добираемся до вершины холма. Укрываемся под огромным дубом. Бен опускается на корточки, перевязывает шнурки, выпрямляется и прислоняется к дереву.

Отсюда, с вершины, нам видна вся долина; над головой проносится темное небо. Преследователи еще не появились.

— Держу пари, ребята повернули назад. — Бен смеется. — Слабаки!

— Может, и нам стоит?

— Нет. Все равно мы уже на середине, какой тут смысл?

— Тогда пошли. — Мне не терпится продолжить, вложить в забег все силы.

— Что-то случилось?

Пожимаю плечами.

— Скажи мне.

Я смотрю в его мягкие карие глаза. Я верю ему, действительно верю, но имею ли право открываться?

Меня бьет дрожь, и теперь уже Бен обнимает меня за плечи.

— Давай продолжим, — говорю я.

— Сначала поговорим.

Придавленная его взглядом к дереву, я чувствую себя хуже, чем в кабинете доктора Лизан-дер. Дыхание и пульс постепенно замедляются, и меня начинает трясти, но не от холода. Я прижимаюсь лицом к его груди.

— Может, я сумею помочь.

Причин молчать сколько угодно. Обещание, данное Маку. Понимание опасности некоторых вещей для Бена. Может ли он сам держать язык за зубами? Я не знаю, и как я могу это знать, если не уверена в себе самой.

Бен отстраняется, садится под проливным дождем на камень и тянет меня к себе.

— Мы никуда не пойдем, пока ты не скажешь, что случилось.

Я вздыхаю, устраиваюсь поудобнее у него на коленях и закрываю глаза. Так бы и осталась здесь. Он обнимает меня крепче, подставляет ладонь под мой подбородок, заставляет поднять лицо. Я открываю глаза, и Бен наклоняется... Я уже не бегу, но сердце трепещет и бьется быстрее. Он смотрит на меня так же пристально, как и в тот день, когда я думала, что он поцелует меня, а ему всего лишь хотелось поговорить о Тори.

Тори, Феб и Люси... Как много призраков между нами. Но по крайней мере одного я могу изгнать правдой. Отстраняюсь... подбираю слова.

— Ты никогда не интересовался, почему тебя зачистили?

— Ты опять о том же? — Он пожимает плечами. — Иногда. Интересовался, а как же. Но ведь узнать, кем мы были, невозможно, а значит. ..

— А вот я знаю.

Пауза. Тишина. Только шумит дождь. В глазах Бена сомнение.

— Что ты имеешь в виду? — спрашивает наконец он, старательно удерживая нейтральное выражение.

Я сглатываю. Какой смысл притворяться, что ее нет? Она ведь все равно не исчезнет.