Созвездие Девы (СИ) - Крылатова Екатерина Александровна - Страница 50

- Да вы, как я вижу, славно подготовились, сударь – похвалила я, наливая в кружку кефир и ставя в микроволновую печь, чтобы добавить в корм теплым. – Спасибо вам.

Изъявления благодарности прервал протестующий писк микроволновки.

Слопав свой ужин, Арчи принялся изучать коробку. Не понравилась: опрокинул, выволок газеты и попытался прогрызть дыру. Спать там он не собирался.

- ОМП (оружие массового поражение – прим. автора), – прокомментировал Артемий. – Одного оставлять нельзя. Пойдемте, что ли, во дворе погуляем?

Захватив с собой плед и кулек с пирожками, мы расположились в тени раскидистой яблони. Жарковато, даже несмотря на майку и шорты. Судя по радостным визгам, Арчибальду вполне неплохо, а Воропаеву что снег, что зной, что дождик проливной – по барабану. С меня течет в три ручья, а он будто под сплитом сидит. В чем тут соль?

- Соль в двуслойных щитах. Хочешь, научу?

Конечно, хочу! Перебралась поближе к нему, чтобы он мог обнять меня за талию. Чем теснее контакт, тем легче учиться: чужая сила как бы проходит сквозь тебя, укореняя навык.

- Всё просто, как мозг динозавра. Заговор состоит из двух частей, на первый и второй слои соответственно. Внешний щит защищает от вредного излучения, внутренний – поддерживает постоянную температуру. Теплообмен при этом не страдает: воздухопроницаемость у них прекрасная, как у второй кожи. Срок действия три с половиной часа, энергоемкость средняя, твоего резерва с головой хватит. Основа заклинания латинская. Я говорю, ты запоминаешь, идет?

- Идет, – и руки у него чуть прохладные. Ну, точно сплит-система.

Я твердо уяснила, что от основы заклинания зависит скорость его усвоения. Ладно там латинская, ее я с горем пополам пойму и быстро выучу. А как быть с миквототанрнгской, ныне «мертвым» языком древних магов и нежити, гремучей смесью итальянского, греческого, финского и неизвестно какого? Тарабарской основой, другими словами. Большинство заклятий, к счастью, имеют латинскую подоплеку, но все универсальные высшего уровня – только на дурацком миквототанрнге! На зазубривание пяти строчек и верное произношение без запинки уходило столько же дней, и то нужно было задаться целью не есть, не пить, а упорно пялиться в тетрадь дни напролет. Таких заклинаний в моем запасе насчитывалось два: защита от всех ядов животного, растительного и искусственного происхождения сроком до трех месяцев и экстренная телепортация в безопасное место. Смертельная клятва не в счет, ее запомнить просто.

Неоспоримый плюс «миквоты»: выучи его в совершенстве, и тебя поймет любой упырь из трансильванской глубинки, ирландская баньши и скандинавские тролли. Когда надумаю путешествовать, усядусь за разговорник. К слову, Елена Петрова на миквототанрнгском языке, включая два полярных наречия, говорит без акцента. На то она и маг-универсал.

Но я отвлеклась. Вслушиваясь в плавную латинскую речь (как песню поет, даже не запинается), различала отдельные слова и выражения.

- Это первый слой, теперь второй.

Едва он закончил заговор, кожа стала приятно-прохладной. Я ощущала тепло солнечных лучей, дуновение ветра, но сама при этом не перегревалась.

- Спасибо.

Трижды щелкнула пальцами. Из окна комнаты для гостей, как голубь и маленький истребитель, вылетели общая тетрадь и ручка. Я старательно занесла «двуслойные щиты» в свой личный магический справочник, том второй. Всё наиболее полезное и важное предпочитала записывать. Те слова, которые были незнакомы, Воропаев проговаривал по буквам, а после лично проверял мои пометки. Ошибешься, и вместо прохлады призовешь абсолютный минимум. Оно нам надо?

- Как всё сложно! – я провела пальцем по кривоватым строчкам.

- А кому сейчас легко? Когда будешь готова, научу пропускать иероглифы. Редко кто выговаривает всю эту бурду полностью, наиболее ходовые и вовсе сокращают до слова-двух. Причем, слово может быть любым, хоть «абракадабра», главное, вложить Силу и смысл.

- Вот почему ты колдуешь так быстро, – догадалась я. – А слово и вправду может быть любым?

- Абсолютно, хоть «электроэнцефалограмма», но желательно не забыть его в подходящий момент. Высший пилотаж – привязать к одной-единственной фразе или щелчку пальцев весь свой арсенал и просто захотеть, чтобы произошло то или это, – мечтательно вздохнул Артемий, отдирая повисшего на кроссовках «Гаджета». – Я так не могу.

Мы здорово повеселились, выматывая Арчи до потери сознания. Если не потратить эту неуемную энергию, спокойной ночи нам не видать. Играли в догонялки, в прятки, в «кучу-малу», просто дурачились. Кончилось тем, что лабрадорчик до крови прокусил палец Воропаева, причем сделал это намеренно.

- Арчи! – я несильно, но обидно шлепнула щенка по морде. Тот заскулил и полез прятаться.

- Всё нормально, – он залечил ранку, глазом не моргнув – сам виноват.

- Как это «сам»?!

- Собаки нас изначально терпеть не могут, и их вины в этом нет. Выйдешь на улицу без охранки – пиши пропало, покусают верняк. Исключение составляют собаки спасенные или прожившие с тобой под одной крышей больше года. На маленьких действие щита не распространяется, вот и тяпают.

- Но почему? Собаки ведь чувствуют людей…

- Ценная поправка: людей. Мы для них пахнем иначе… Да не баюкай ты мой палец, дело житейское! – хмыкнул Артемий. – Эрих однажды чуть полруки не отхрумкал, и ничего. Овчар наш немецкий, Жорик зимой притащил, умник сра… гхм… умник! Хороший был пес.

- Расскажи, – попросила я.

- Рассказывать, в сущности, нечего. Насколько я понял, отчим шел по парку и споткнулся об Эриха. Тот уже практически дохлый был, снегом заносило. Жорик не поленился, раскопал и отнес домой. Здоровенную псину! Ледышка, кожа да кости, не дышит, считай. Мы с матерью его у батареи грели и молоком с пипетки отпаивали.

Эрих болел долго, хрипел ночами, мог неделями валяться под батареей: не было сил даже морду повернуть. Мать ему столовой ложкой пасть разжимала, чтобы хоть водички попил. Думали, не жилец, но нет, оклемался. Хвостом бил, когда шаги слышал, матери руки лизал. Это она его, кстати, Эрихом назвала, в честь писателя. Эрих Марина Ремарк и где-то в середине – Георгий.

Я рассмеялась, понимая, что на этом семейное предание не заканчивается.

- Мне тогда было… дай Бог памяти… лет девять или десять, и житейская мудрость «не все собаки добрые» не успела угнездиться в моей голове. Первое, что сделал Рик, когда окреп – кинулся. В то утро мать водила Марго в поликлинику, и мы с болящим развлекали друг друга. Укус был глубоким, – лицо Воропаева оставалось таким же идиллически-безмятежным. – Я жутко испугался, но не боли – вида собственной крови. Не разожми Эрих пасть, я так и просидел бы истуканчиком до возвращения матери. Он выплюнул мою руку и вернулся под батарею, а на следующее утро принес мне тапочки. Безразмерные клетчатые тапки Жорика, но сам факт! Я потом еще долго пытался понять: зачем? Почему укусил, а потом пошел на попятную? Возможно, что это была проверка. Закричу ли, ударю ли в ответ? На спине Ремарка было несколько старых шрамов. Крепко ему доставалось от старых хозяев.

Своим я, конечно, не рассказал. Кровь-то остановилась почти сразу, укус затянулся, температура только вечером подскочила. Проболел две недели, а Эрих подпирал мою дверь и рычал, не пуская никого кроме матери. Никогда не забуду, как он просил прощения: запрыгнул на кровать и положил лапы на плечи. Сколько ни орал Жорик, ни стучала миской по полу мать – Рик не ушел. Так и лежали, как два дурака, обнявшись. Я почему-то совсем его не боялся, морщился только от острой собачьей вони.

Артемий сорвал какую-то травинку, покрутил ее в пальцах и отбросил.

- Эрих прожил у нас чуть больше восьми лет. Мог бы и дольше, но произошло кровоизлияние в головной мозг, вроде как была к этому предрасположен. Был пес, и нет пса. Я сдуру поклялся, что никогда не заведу собаку: тяжело, когда они умирают.

- Эрих Марина Ремарк, – повторила я. – Жаль…

Арчибальд на время рассказа поутих, дослушал до конца, высунув розовый язык, и полез мириться. Услышав веселое: «Да прощаю я тебя, прощаю», забрался под плед и засопел. Миссия выполнена, клиент готов.