Бои на Карельском перешейке - Гурвич М. "Составитель" - Страница 51

10 февраля, в 9 часов утра, я был вызван в клуб стрелкового полка. Это была просторная, хорошо освещенная землянка, где можно было свободно развернуть карту.

Командир полка отдал приказ о прорыве укрепленного района на высоте 65,5. Батальону капитана Сороки, согласно приказу, предстояло наносить удар в лоб. Моя рота придавалась этому батальону, получившему, кроме того, роту легких танков.

При уточнении вопросов взаимодействия я предложил бойцам и командирам стрелкового батальона засучить правый рукав белого халата: это необходимо было для того, чтобы танкисты могли отличать свою пехоту от вражеской. Помимо этого, я посоветовал обозначать синими флажками стрелковые подразделения, находящиеся ближе других к противнику. Флажок означал, что впереди уже нет нашей пехоты, можно открывать огонь.

Оба предложения были приняты.

С командиром батальона сразу же установился тесный контакт. Вместе обсудили все детали взаимодействия. Согласно боевому приказу, порядок наступления и прорыва был таков: впереди идут тяжелые танки моей роты, за ними — легкие танки совместно с пехотой.

Отдал роте устный приказ. Лично проверил, доведена ли задача до бойца. Все знали ее досконально.

После ужина легли спать, чтобы хорошо отдохнуть перед боем. Перед тем, как самому пойти на отдых, я заглянул в землянку 3-го взвода. Командир его лейтенант Комлев доложил:

— Товарищ старший лейтенант, разрешите взводу пару песен спеть. Что бы вы хотели послушать?

— «Махорочку», — ответил я.

Эта песня мне всегда нравилась. Спели «Махорочку», и я приказал немедленно ложиться спать. Дважды проверив часовых, улегся и сам.

Проснулся в 5 часов утра. За час, оставшийся до подъема, многое передумал: о том, что вот настал день, когда я буду командовать ротой в бою, о долге своем перед Родиной, о людях, которых поведу на штурм.

Дежурный объявил подъем. Зазвенели котелки, начался завтрак. После завтрака я подал команду: «Заводи!» Загудели моторы. Командиры взводов доложили о готовности машин к бою.

В 8 часов прибыли на исходную позицию. В 9 часов 40 минут началась артиллерийская подготовка. Под гул ее приказал проверить бой пулеметов. Они работали отлично.

В 11 часов 20 минут поступил приказ — в атаку. Вывел на дорогу ротную колонну, и на второй скорости машины двинулись к высоте 65,5. До нее было 5 километров. В пути, возле высоты 54,4, я посмотрел на часы. В моем распоряжении имелось еще 15 минут, а до переднего края оставалось метров девятьсот, не больше. Остановил машину, подтянул роту, выслушал доклады командиров взводов. Все было в порядке. Открыл люк башни, в танк ворвался гул канонады. Это наша артиллерия продолжала вести огонь. Быстро ехать нельзя было, чтобы не попасть под снаряды своей артиллерии. Решил чуть выждать.

Наконец, пришла пора в бой. Скомандовал:

— На первой скорости и малом газу — вперед!

Пошли. Вскоре увидел надолбы и подал команду:

— Развернуться в линию взводных колонн.

До конца артиллерийской подготовки осталось полминуты. Водители прибавили газ. Стали подъезжать вплотную к первым надолбам. Здесь саперы сделали два прохода. Открыв люк башни, высунул голову и огляделся. Пехота залегла у надолб. Синие флажки. Значит дальше наших нет.

Через проходы подошли ко второй линии надолб. В ней уже не видно было следов работы наших саперов. Развернутым фронтом стали преодолевать препятствия. Моя машина качалась с боку на бок, словно лодка на волнах. Увидел траншеи и финнов с автоматами и пулеметами. Слева, впереди дотов, большой ров. Подал команду:

— Через ров вперед!

Первым преодолела ров машина командира 3-го взвода лейтенанта Комлева. Правее меня шел танк командира 1-го взвода лейтенанта Мухина. Свою машину я направил за Комлевым. В две колонны рота перебралась через ров, затем развернулась, и завязался ожесточенный бой. Финны открыли ураганный огонь. Мы отвечали. Позади не было ни легких танков, ни нашей пехоты. Ясно, что их продвижению мешал огонь из дотов. И мы всей силой своего огня обрушились на их амбразуры и двери. Моя машина оказалась сзади одного из дотов. Увидел двери. Приказал командиру орудия обстрелять их. Он сделал три выстрела бронебойным снарядом. Три отверстия зияли в дверях.

Огневой бой разгорался с каждой секундой. Стреляли из всех машин на кратчайших дистанциях. Финны несли большие потери. Стали и мы нести урон. Вот под одной машиной клубы черного дыма. «Взорвано днище. Управление не работает. Мотор не заводится». Отвечаю: «Ждите пехоту. Ведите огонь вдоль дороги». По радио младший лейтенант Кирейчиков сообщил, что убит радист и что слева замечено финское противотанковое орудие.

Немедленно скомандовал лейтенанту Коробко — уничтожить противотанковое орудие.

Вскоре получил от него радиограмму: «Орудие слева у дороги уничтожено». Проверил, действительно так.

Не остался в долгу у финнов и сам Кирейчиков. Его машина наехала на пулемет и пулеметчиков, развернулась и раздавила их.

Излишнюю нервозность стал проявлять лейтенант Комлев. Он часто запрашивал меня по радио и мешал управлять ротой. Приказал ему прекратить частые запросы, вести огонь из орудия и пулемета вдоль дороги, с которой могли появиться финские «бутылочники».

Вдруг под моей машиной раздается взрыв. С соседнего экипажа мне передали, что на моей машине оторваны фальшборт и передняя каретка. Но это повреждение не помешало продолжать бой и управлять им. Я непрерывно следил за действиями экипажей. В 1-м взводе не досчитал одной машины. Как оказалось, финский снаряд угодил ей в моторное отделение. Позднее этот танк удалось вывести к своим частям.

Наша пехота в сопровождении легких танков перебралась через ров и пошла на штурм. Мы ликовали — значит неплохо помогаем пехоте…

Высота 65,5—один из самых укрепленных узлов — была взята!

Уже стало темнеть, когда, связавшись с командиром стрелкового батальона, я получил от него дальнейшие указания. Рота участвовала в закреплении захваченного рубежа.

В этот день, 11 февраля, моя рота понесла следующие потери: в четырех машинах имелись повреждения материальной части, причем две из них были выведены из строя; погиб один радист.

Мы же нанесли финнам значительно больший урон, уничтожив несколько противотанковых орудий, поддерживавших доты и дзоты, немалое количество пулеметов с расчетами и т. п. Рота своим огнем способствовала уничтожению ряда долговременных огневых точек и всей живой силы врага на данном участке.

В ночь на 12 февраля поступил приказ выйти из боя, заправить машины, пополнить боеприпасы. А в 10 часов 30 минут утра снова начались действия роты. Снова встретился противотанковый ров огромных размеров. Его не удалось сразу преодолеть. Кстати сказать, этот ров сослужил нашей пехоте немалую службу. Под прикрытием огня из танков стрелковые подразделения накопились во рву, использовав его как укрытие и рубеж для дальнейших действий.

Этот день и утро следующего дня прошли в приготовлениях к окончательному очищению укрепленного района от противника. Рота на танках доставила ко рву саперов и тол. В 9 часов 30 минут 13 февраля, когда саперы срыли бруствер и наложили фашины в ров, машины в развернутом строю преодолели его и двинулись вперед. Рота прорвала четыре ряда проволочных заграждений и врезалась в траншеи, где было много финской пехоты с автоматами и пулеметами. Наша пехота поднялась и вслед за танками ворвалась иг траншеи. Завязался рукопашный бой.

Преодолев траншеи, рота настигла одну группу финнов. Они подняли руки.

Командир 1-го взвода прицепил к машине финскую противотанковую пушку и повез ее за собой как трофей.

Сопротивление финнов было сломлено. Многие из них стали сдаваться в плен. Часть финнов в панике отступала.

Вечером этого дня получили приказ отойти на отдых. Нас сменило другое танковое подразделение.

Рота участвовала после этого еще в нескольких атаках. Экипажи всегда были полны решимости любой ценой достичь успеха. Танкисты не жалели ни сил своих, ни самой жизни. Каждый был готов погибнуть, но с честью выполнить боевой приказ.