На далеких рубежах - Гребенюк Иван - Страница 81

— Пойдем, Нина, — прервал ее Телюков.

— Куда?

— Не бойся, не ко мне. Покатаемся.

Они взялись за руки, прошлись по площадке и, не сговариваясь, остановились под пихтой, где Телюков прятался от Лизы. В ветвях висела синяя лампочка, и в этом призрачном свете Нина выглядела очень бледной, резко обозначились черные тени под глазами.

— Плохое настроение, Ниночка?

Нина смахнула снежинку с ресницы.

— Да, неважное… Иногда думаешь… накинуть бы петлю на шею. Легкая смерть, говорят…

— Нина, опомнись, ну что ты говоришь, Нина…

— Ах, милый, если бы ты знал! — Она внезапно упала ему на грудь и заплакала.

— Ну вот, Ниночка… Ну что ты, успокойся…

Девушка подняла полные слез глаза и тоскливо посмотрела на Телюкова. Слезы и этот застывший взгляд Телюков понял по-своему.

— Успокойся, Ниночка… Я никогда ни одним словом не упрекну тебя… Никогда не коснусь твоего прошлого, слышишь? — Он поцеловал ее, почувствовав на губах солоноватый привкус слез.

Она печально улыбнулась:

— Ты добрый. Я тебе верю… Но это совсем не то, что ты думаешь…

— А что же, Нина?

Она промолчала.

Над городком ярко вспыхнуло небо. Рассыпаясь разноцветными огоньками, с шипением взвилась ракета. Это лейтенант Байрачный «делал световой эффект».

— Ой! До чего ж красиво! — с детским восхищением воскликнула Нина. — Сколько живу в тайге, а такого еще не видела. Чудесные вы люди, летчики!

— Ну, вот видишь, конечно же, чудесные! А ты почему-то боишься сказать мне… Но сегодня ты должна это сделать. Мне нужно знать о тебе все. Ты помни одно, твердо помни: разделенное горе — половина горя.

— Ого, ты уже заговорил тоном приказа… Я даже побаиваюсь тебя… Нет, нет… Ты не оставишь меня? Ну, говори, говори же! — Она снова всхлипнула и задрожала как в лихорадке.

«Ее гложет какая-то страшная тайна, которая заставляет ее страдать!» — подумал Телюков, чувствуя себя беспомощным и растерянным. Он что-то говорил, должно быть, наивное и глупое, в нем как бы смешались мысли и чувства. Но вот в голове начало проясняться. Он понял одно: перед ним девушка, мимо которой он уже не может пройти равнодушно. Она прочно вошла в его жизнь, с ним связаны ее надежды, ее будущее.

— Пойдем, Ниночка, домой, — сказал он просто. — Все равно это неизбежно.

— Ну что ж, пойдем, — неожиданно согласилась она.

Они пошли к коттеджу напрямик. Медленно поднялись по лестнице на второй этаж. Вошли в комнату, сняли ботинки с коньками. Телюков протянул Нине свои домашние туфли, а сам сунул ноги в унты.

— Ну, вот я и у тебя, — как-то болезненно улыбнулась Нина. — Пришла… Странно все это. Ты ведь, по сути, чужой мне человек. А я — дурочка… Нет, я сейчас уйду. Я не хочу причинять тебе боль… Прощай. — Она говорила отрывисто, возбужденно и, как была в туфлях, так и устремилась к двери.

— Нина! — Телюков обнял ее за плечи, повернул к себе лицом. — Нина, голубка моя, что с тобой? Я просто боюсь за тебя. Ты еще что-нибудь выкинешь… Не пущу я тебя никуда!

Она смотрела на него глазами, полными печали. По бледным щекам катились чистые как роса слезы.

— Пусти, — словно выдохнула она, не сводя с него глаз.

— Не пущу. Не пущу, потому, что… люблю. Люблю тебя, Нина, ты слышишь?

— А это для меня? — она перевела взгляд на стол, где приготовлена была бутылка шампанского.

— Да, для тебя.

— Значит, ты знал, что я приду?

— Знал.

— Спрячь. Я не хочу.

— А ты не убежишь?

— Нет.

— Это правда?

— Разве что сам прогонишь.

— Зачем ты так говоришь, Нина?

— Не прогонишь? Никогда?

— Глупая, — он привлек ее к себе. — Ты теперь моя. Навсегда, слышишь? А бутылку я спрячу. Я не думал, что она огорчит тебя. Мне казалось, так будет торжественнее. К тому же сегодня праздник. Я хочу, чтобы тебе было сегодня очень весело.

Телюков хотел убрать шампанское, но Нина остановила его.

— Пусть будет, как ты хотел. Оно хорошее, это шампанское? Я никогда не пробовала… А ну-ка, налей.

— Ну вот, давно бы так, — обрадовался Телюков, откупорил бутылку, наполнил бокалы.

— Ну, Нина!..

Дрожащей рукой она взяла бокал, подняла, потом снова поставила. Потом опять взяла, вздрогнула и, не чокнувшись, начала поспешно и неумело глотать шампанское.

— Ну, вот и все! — как-то неестественно улыбнулась Нина.

Телюков протянул ей плитку шоколада.

Щеки девушки слегка порозовели.

Утром Телюкова разбудил телефонный звонок. Он вскочил с постели, думая, что его срочно вызывают на аэродром. Но это звонил телефонист станции — проверял связь.

Нина не проснулась, только повернулась на другой бок. Густые волосы рассыпались по голым плечам.

В комнате было прохладно, и Телюков, поправив на Нине одеяло, начал растапливать печь, бесшумно ступая по холодному полу.

Он то и дело поглядывал на Нину, и какое-то удивительное чувство захлестывало его. Еще вчера он был один, а сегодня… Нина, Ниночка, вот кто оказался его суженой. Она будет провожать его на полеты и встречать после приземления, как делают другие жены летчиков. А если ему, Телюкову, посчастливится поступить в академию и они переедут в Москву, Нина тоже пойдет учиться. Лучше всего было бы для нее стать метеорологом. Такая специальность дала бы им возможность работать вместе.

Но это в будущем, а пока что он первым делом должен обязательно позаботиться о ее внешнем виде. Старя потертая волчья доха, стоптанные боты, в которых ежевечерне выезжала на аэродром, — все это надо немедленно выбросить!

Внезапно ему показалось, что он жестоко обидел ее, поступив по отношению к ней, как грубое животное, воспользовавшись тем тяжелым положением, в котором оказалась эта прелестная девушка. И быть может, вовсе не любовь, а трудные обстоятельства привели Нину в объятия летчика, у которого, конечно, карманы не пусты. Как же он не подумал об этом вчера, когда Нина плакала, вела себя так странно и непонятно? Почему он не выпытал у нее признания и объяснения столь странного ее поведения? А может быть, все девушки так…

Нина шевельнулась, подняла голову. Телюков подошел к кровати:

— Ты не спишь?

— Кажется, я опоздала на работу.

— Не беспокойся. Я скажу заведующему, чтобы он поискал кого-нибудь на твое место.

— Это правда? Ты, значит, твердо решил?..

— А как же иначе, Нина! Неужели ты не понимаешь, что с такими вещами не шутят?

Нина положила ему на плечи теплые руки.

— Боже мой! Но ведь ты еще ничего не знаешь, дорогой. Мне еще вчера следовало признаться тебе во всем… Не хватило силы воли. Но теперь я буду мужественной. Ты все должен узнать.

Сердце Телюкова сжалось в каком-то тягостном предчувствии.

— Дай мне воды, — попросила Нина. — Меня что-то жжет…

Она отпила глоток и попыталась взять себя в руки. Тяжело вздохнув, она сложила руки и повела свой рассказ спокойно, как будто рассказывала не о себе, припоминая подробнейшие детали, старалась говорить последовательно.

— …Родилась я в семье бакенщика. Каждый вечер мой отец садился в лодку и уплывал зажигать огни. Часто он брал меня с собой. Еще маленькой я научилась плавать и, бывало, на середине реки прыгала в воду и плыла вслед за лодкой.

Я очень любила своего отца, бывшего моряка. Это был мужественный, честный и отважный человек. Он один ходил в тайгу с ружьем и никогда не возвращался без добычи. А однажды ушел и не вернулся. Неделю спустя нашли его растерзанное тело. Говорили — напоролся на медведя.

Из маленькой избушки, одиноко стоявшей на берегу реки, мы перебрались в село. Там мать вторично вышла замуж за немолодого уже вдовца. Я ходила в школу. Отчим пьянствовал, часто бросался на меня с кулаками. Бил меня, бил мать. Тяжелой и беспросветной была наша жизнь. В конце концов, мать умерла. Вот тут бы мне бросить отчима и найти пристанище в каком-нибудь детском доме, как советовали мне добрые люди. Но я уже перешла в восьмой класс и носилась с одной упорной мечтой: как можно скорее закончить десятилетку и попасть в институт. Да и отчим, который очень постарел к тому времени, снисходительнее и добрее стал относиться ко мне. А если иногда и пытался поднять на меня руку, то я уже умела урезонивать его…