На далеких рубежах - Гребенюк Иван - Страница 80

Много хлопот доставляла Байрачному затея с «Ледяной Венецией». Начальник клуба старшина Бабаян оказался человеком неповоротливым и безынициативным. Скажешь — сделает, а не скажешь — и так сойдет. Да и командование, к сожалению, равнодушно отнеслось к идее создания «Ледяной Венеции». Тыловики, старый скопидон, пожалел крайне необходимый для расчистки площадки бульдозер. Пришлось расчищать вручную.

Часто Байрачный, вернувшись с аэродрома или из учебного класса, бросал на лету клич: «А ну, комсомольцы, за лопаты!» — и сам первый выбегал на площадку. Таким путем работа хотя и медленно, но все же подвигалась вперед.

Официальное открытие «Ледяной Венеции» намечалось на 23 февраля — День Советской Армии. В этот праздничный день каток и открылся. Собралось очень много людей, главным образом молодежи.

К вечеру, после торжественного собрания, на площадке, освещенной догорающей вечерней зарей, вспыхнули вдруг разноцветные огни, загремели звуки духового оркестра, приглашая на каток жителей авиационного городка. И по свежему, блестящему как зеркало льду заскользили первые конькобежцы.

Байрачный был просто счастлив.

— Вот что такое комсомольская инициатива! — восклицал он радостно, обращаясь к товарищам. — Это же великое дело, друзья!

Нина обещала прийти сразу после ужина, и Телюков с волнением ждал ее, скользя по гладкому льду катка. Его душа была полна какого-то непостижимого ощущения — слияния радости с робостью, предчувствия чего-то очень важного, что обязательно должно произойти в этот неповторимо прекрасный вечер. Нина любила его, он чувствовал это душой. Любовь сломила и унесла ее гордость. Так весенний разлив сокрушает, ломает и уносит льдины. После некоторого колебания она согласилась взять от него подарок — ботинки с коньками. «Большое спасибо», — сказала она смущенно, завернула подарок в газету и прижала — это хорошо видел Телюков — сверток к сердцу.

Ему приятно было сознавать, что Нина избрала именно его, хотя в полку многие молодые офицеры засматривались на эту красивую, обаятельную девушку. Он уже не сомневался в том, что Нина рано или поздно станет его женой. И в то же время его радость омрачалась какой-то тайной, окружавшей эту таежную девушку. Кто она и откуда? Что привело ее в этот военный городок и заставило стать официанткой? Она упорно об этом не говорила ни слова.

Они встречались теперь не только в столовой и в дежурном домике, но и в других местах, большей частью в тайге, совершая дальние и короткие, смотря по обстоятельствам, лыжные прогулки. На лыжах Нина чувствовала себя как рыба в воде. Случалось, они забирались в такие дебри, куда, казалось, не ступала нога человека.

Во время этих прогулок Нина умела шутить и смеяться, позволяла обнять себя, но стоило Телюкову заикнуться о своем чувстве или что-либо спросить о ее житье-бытье или о семье, как она настораживалась, уходила в себя, становилась печальной и раздраженной. Боясь окончательно испортить девушке настроение, он умолкал и переводил разговор на другую тему.

Однажды они возвращались с прогулки поздно ночью. Над вершинами гор ярко сияла луна, было очень тихо, лес стоял сказочно-красивый. Телюков, грея Нине руки в своих руках, спросил:

— Ты веришь мне?

— Верю, — ответила Нина не раздумывая.

— Почему же ты не хочешь услышать от меня слово «люблю»? Разве это плохое слово? И разве парни не говорят его девушкам?

— Ты причиняешь мне этим словом ужасную боль.

— Но почему же, скажи?

Нина задумалась, помрачнела.

— Потому, — сказала она с трудом, — что пройдет очень мало времени и ты… уйдешь от меня.

Телюков остановился в искреннем недоумении.

— Я? — протянул он непонимающе.

— Да, ты. Ты уйдешь от меня, — повторила Нина упрямо.

— Это более чем странно.

— Бросишь, как только узнаешь обо мне все.

— Ты в этом так уверена…

— Безусловно.

— Но почему? Я… конечно, иногда бываю несдержан, груб… Вот и тогда ни с того ни с сего брякнул: «Идем ко мне». Вышло как-то оскорбительно для тебя. Я то все понимаю. Но и ты должна меня понять…

Нина неожиданно разрыдалась.

— Успокойся, перестань, — старался успокоить девушку Телюков.

Справившись с собой, она сказала:

— Ты повремени немного. Я подумаю. При следующей встрече обо всем расскажу.

— А ты успокойся и говори сейчас. Ну зачем так мучить себя и меня?

— Нет, нет, я потом…

Это «потом» должно было произойти сегодня. Вот почему с таким душевным трепетом и непостижимым внутренним волнением ждал Телюков встречи с иной.

Все более людей становилось на катке. Один вальс сменялся другим. Кружились пары — кто на коньках, а кто просто так. Посыпался снег, и вокруг стало как в сказке. Освещенные огнями деревья казались пышными и нарядными.

В стороне, неуклюже переставляя ноги, прошла на коньках Лиза Жбанова. Во избежание нежелательной встречи Телюков спрятался в тени густой пихты.

Оркестр замолчал. Из громкоговорителей, развешанных на деревьях, донесся голос лейтенанта Байрачного:

— Начинается аттракцион. Желающие могут выиграть духи, одеколон, губную помаду, лак для ногтей, крем и прочее, прикрывающее природные дефекты, если они, конечно, имеются.

На льду установили из двух кольев ворота, натянули между ними шнурок, а к шнурку привесили на нитках кульки с призами. Напротив «ворот» выстроились желающие участвовать в аттракционе. Предлагалось на определенном расстоянии въехать в ворота с завязанными глазами и сразу же срезать ножницами кулек.

— Ну, кто первый?

Вызвалась Лиза Жбанова. После нескольких поворотов на месте она потеряла ориентировку и заскользила в противоположную от ворот сторону.

— Не туда! — послышались голоса.

— Заворачивай вправо.

— Давай на сто восемьдесят!

Лиза, окончательно запутавшись, сорвала с глаз повязку под дружный хохот присутствующих.

— Номер не прошел. Кто следующий? — объявил Байрачный.

В этот момент к Телюкову подлетел Вовка Дроздов.

— Папа дежурит на аэродроме, — сказал он, подозрительно озираясь. — Вы, дяденька, спрячьте меня.

— От кого?

— Мама…

За мальчиком бежала Вера Иосифовна.

— Ну погоди, сорванец, вот я тебе задам…

О Вовкиных проказах по городку ходили легенды. Не было дня, чтобы он чего-нибудь не выкинул. Уже два раза чуть ли не всем полком искали его в тайге — ушел ловить белку.

— Ну, говори. Что ты напроказничал? — спросил Телюков как можно строже и взял мальчика на руки.

— Ничего. Прогоните маму.

— И тебе не совестно так говорить? — спросила подоспевшая Вера Иосифовна.

— А чего ты не пускаешь меня в Венецию?

— Спать пора, а не по каткам разгуливать. Марш!

— Да пускай мальчик погуляет, — попробовал заступиться Телюков.

— Поздно уже. Домой пора. — Вера Иосифовна схватила Вову за руку и потащила домой.

Игра продолжалась. А Нины все не было. Телюков собрался было идти на розыски, как вдруг — это было уже в одиннадцатом часу вечера — за деревьями мелькнул ее красный костюм. Она прошлась на коньках, стройная и гибкая. На какое-то мгновение затерялась в толпе, потом снова показалась уже в другом конце катка. Телюков подкатил к ней, поймал за руку.

— Добрый вечер, Нина.

Она повернулась к нему, ласково улыбаясь.

— Где ты так задержалась?

— А как ты думаешь?

Он почувствовал сквозь перчатку тепло ее руки, и это тепло волнами растекалось по всему телу.

— Ну а как там на аэродроме? — спросил Телюков, не находя других слов.

— Как всегда. Сидят в землянке. Дроздов и Махарадзе играют в шахматы, а командир полка письмо все читает да перечитывает… Жена прислала. Говорят, очень красивая у него жена, молодая, студентка…

Упоминание о Лиле неприятно отозвалось в сердце Телюкова.

— Говорят, что на вербе груши растут, — произнес он, стараясь скрыть невольное раздражение.

— Нет, нет, она действительно хороша. — Нина, словно нарочно, дразнила его. — Я видела ее фотографию. У подполковника. Сидит, ужинает, а сам на фото все посматривает. Очень, наверное, любит ее. Боже, а как я мечтала об институте, — вздохнула она. — Геологом хотела стать. А теперь, видишь, посуду мою…