Заповедное дело Россиию Теория, практика, история - Штильмарк Феликс - Страница 36

Полет от Хатанги до южной границы проектируемого заповедника занял полтора часа, и в половине четверого Прожогин посадил самолет на одном из безымянных озер невдалеке от Логаты, немного ниже того места, где в нее впадает речка Северная. Мы тут же окрестили это озеро «Посадочным».

Самолет, тихо разбрызгивая поплавками воду, подрулил к самому берегу, и мы легко перетащили вещи на высокую прибрежную террасу. Славное было здесь место – высокое, цветистое, залитое ярким солнцем, пронизанное птичьими криками… Мы еще раз повторили уговор – встречаемся пятнадцатого августа в устье Малой Логаты или немного ниже, на более прямом участке русла.

Тундра вновь наполнилась гулом, самолет взлетел, развернулся, покачал крылышками и скрылся из виду, оставив нас троих наедине с тундрой.

На высоком сухом пригорке все вокруг пестрело цветами, густой яркой зеленью. Цвели камнеломки, лапчатки, мытник, какие-то колокольчики. Успокоились и продолжали заниматься своими делами потревоженные самолетом птицы. Прямо возле нас токовал самец бурокрылой ржанки. То взлетая вверх, то опускаясь возле своей подруги, птица смешно семенила, топорща крылышки, точь-в-точь как заправский танцор на сцене. Несколько крупных чаек-бургомистров и пара белых сов летали неподалеку от озера, там, где виднелась полоса нерастаявшего льда. Лед проглядывал и из-под воды. Я невольно представил себе, какая же холодная вода в этом озере. Как только плавает в нем эта гагара? В бинокль рассмотрел огромный белый клюв и убедился, что это не обычная чернозобая, а полярная гагара, которую называют также белоклювой. Это самый крупный вид из семейства гагар.

Комары все-таки обнаружили нас и давали о себе знать. Но это было совсем не то, что в лесотундре где-нибудь под Хатангой. Всем нам, привыкшим к лесу, казалось неестественным, что негде найти палки для установки палаток (хорошо, что сообразили взять с собой!), нельзя собрать дров и развести костер. Обнаружилось серьезное упущение – оказались забытыми рыболовные принадлежности.

Жизнь в тундре шла своим чередом. Все птицы и звери здесь, похоже, привыкли заниматься своими делами, не обращая особого внимания друг на друга. Нас, наверное, тоже принимают за «своих» и не стесняются. Я вижу, как по долине ручья, впадающего справа в наше озеро, спокойно шествует пара гусей. В бинокль видны и пять маленьких гусят, пробирающихся среди кочек и карликового ивняка, словно в настоящем лесу.

Время, по нашим понятиям, позднее, ночь на дворе, но яркий солнечный свет заливает палатку. Солнце висит низко над горизонтом, и его лучи просвечивают насквозь всю округу, словно нас освещает боковой рефлектор. Крики птиц не умолкают ни на минуту, в них слышится праздничное ликование. Нет, заснуть сегодня не удастся, и я отправляюсь осматривать местность.

Вокруг нас типичные субарктические мохово-лишайниковые и кустарничковые тундры. Кустарничками называют (в отличие от кустарников) специфические мелкие растения, занимающие как бы промежуточное положение между травами и древесно-кустарниковой растительностью. Такова, например, всем известная брусника. Она тоже была здесь в тундре, но очень мелкая, едва заметная среди других. А фон создавали Кассиопея, дриада, или куропаточья трава. В понижениях господствовали травы – арктическая осока и мятлик, лапчатка, местами пушица. Лишайники – главный корм оленей в зимнее время – растут лишь на отдельных возвышенных участках. Но частые кучки оленьего помета говорят о том, что летом зверей здесь бывает много. Повсюду также помет зайцев и следы деятельности леммингов – норы, ходы, покопки. Нередко встречаются сами зверьки, а вскоре мне начали попадаться их трупики. Все это были старые самцы без признаков какого-либо заболевания при внешнем осмотре. Некоторые зверьки были с раздробленной или оторванной головой, это разумеется, проделки сов или поморников, свидетельство изобилия грызунов. Их численность сейчас, по-видимому, так высока, что к осени могут начаться знаменитые миграции, если только до этого зверьки не погибнут в массовом количестве.

…Я прибегаю к помощи компетентных авторов, книги которых помогали нам познавать природу тундры. Только для себя мы заново открывали то, что уже было хорошо известно нашим предшественникам. Но это отнюдь не значит, будто тундра настолько исследована, что в ней уже нечего делать биологам. Напротив, будущих сотрудников Таймырского заповедника – когда он будет создан! – ожидает очень широкое поле научной деятельности, потому что эта зона нашей страны изучена слабее, чем другие. Мы же, проводя наши обследования, не пытались вести специальных научных наблюдений (за исключением предварительных фаунистических описаний), поскольку это предстоит тем, кто будет работать в заповеднике.

Чтобы разведать место для предстоящей перетаски лодок, я обогнул наше озеро и убедился, что от его северного берега до Логаты немного более километра. Над пологой сопкой между озером и рекой кружились чайки и поморники, там же летала белая сова, и мне было видно, как птицы то и дело опускались на землю, хватая леммингов. На обратном пути видел на озере несколько морянок и серебристых чаек. Из воробьиных птиц встречались только подорожники.

Свернуть лагерь оказалось делом недолгим. Мы накачали лодки и переплыли через озеро. Лодки перетащили на реку не сдувая, потом в два приема отнесли рюкзаки – вещей было немного, продуктов – в обрез, при условии жесткой экономии. Поскольку на рыбу надеяться теперь не приходилось, я разрешил Вале считать сезон научной охоты открытым, тем более что нам нужно было собирать шкурки для обещанной коллекции зоомузея МГУ. Пока мы с Надей готовили чай, Валя огласил тишину тундры выстрелами и принес пару куропаток, поморника и морянку

Долгожданная Логата ниже устья Северной оказалась небольшой тихой речкой, шириной метров тридцать пять-сорок с илистыми пологими берегами, сплошь испещренными следами гусей, оленей, куликов и чаек. Я вспомнил о «грязевых альбомах», про которые писал А.Н. Формозов в книге «Спутник следопыта». Здесь хоть весь берег, хоть любой участок бери в альбом и разглядывай – чего-чего только тут нет!

У самого берега реки лежала куча деревянных предметов. Это, по-видимому, была долганская или нганасанская могила. Здесь были остатки нарт, очевидно оставленные, чтобы помочь покойнику добраться к «верхним людям», шесты, дощечки, планочки, старые кости, принадлежавшие, как мы убедились, северному оленю.

…Невозможно получить представление о земле, пока не пройдешь по ней пешком, не увидишь воочию. Это на Луне пробы грунта берут аппараты, а мы должны свой край пощупать сами…

Мы пообедали популярным в экспедициях супом из горохового концентрата и в четыре часа дня тронулись в свой первый путь по Логате. Погода, как накануне, была отменная, плыть оказалось нетрудно, хотя поначалу мешали мелкие перекаты.

Этот день первого плавания вспоминается мне теперь как удивительный сон. Ничего подобного я в жизни никогда не видел и, наверное, не увижу. Мы проникали в непотревоженную жизнь первозданной тундры в самый разгар лета, в кульминационный момент развития живой природы, и вскоре убедились, что долина реки, ее прибрежные участки являются местом сосредоточения всей тундровой живности, особенно – хищных и водоплавающих птиц, зайцев, песцов и других животных.

Линных гусей и казарок начали встречать, едва отплыв от стоянки. Гуси держались очень осторожно, они уплывали, как только показывалась наша лодка, и скрывались за ближайшим мысом. Совершенно иначе вели себя казарки. В первой встреченной стае было четырнадцать линных птиц. Сбившись плотной группой, они не спеша удалялись прочь, подпуская на верный выстрел, но нам не хотелось стрелять краснозобых казарок, хотя получить шкурку для коллекции не мешало бы.

Краснозобая казарка в самом деле очень красива, вся она складная и элегантная, точно изящная игрушка. Я помню, как во время работы в Московском зоопарке, каждый день проходя мимо пруда, любовался этими птицами. Казарки мельче гусей, но заметно крупнее уток. Три цвета – черный, белый и красный – распределены по туловищу птицы весьма замысловато. Краснозобая казарка вроде бы черная и сверху, и снизу, но прежде всего бросается в глаза окраска ее груди и шеи. Она даже не красного, а какого-то особого ярко-шоколадного цвета, окаймленного белой оторочкой. Между глазами и маленьким аккуратным клювиком расположено белое пятно, часть перьев крыла и подхвостья тоже белые, а щечки – шоколадные с каемкой. Эти яркие белые пятна на шее и голове заметны издали; и по ним-то сразу можно узнать казарок. В те годы, когда я работал в зоопарке, мне не приходило в голову задумываться, откуда появились казарки на московских прудах.