Харизма - Каганов Леонид Александрович - Страница 57

Тут подходит к ковру один из местных дежурных. И резко поднимает нижний край! Ну меня-то он не приметил, я по всей поверхности ковра распластался. Посмотрел он за ковер — ничего не сказал, отпустил.

Я еще подождал немного и снова тяну щупальце в окошко. Только теперь стараюсь, чтоб его ветром не качало. Очень долго я его тянул, уже и в комнату мужик пришел с фотоаппаратом, заснял одежду на полу, потом и ее вынесли куда-то — на экспертизу, что ли? Миняжева увели давно — то ли разбираться, то ли водкой отпаивать. А я все щупальце тяну вниз. И чувствую вдруг — уперся во что-то. Но не земля и не бетон. Я туда-сюда — получается щупальце в какой-то трубе. И труба изгибается. Ну, не лезть же обратно? Я туда, по изгибам.

Пылищи на ощупь — море. Значит, не на улице я, а в помещении, что-то типа вентиляции. Везет мне с вентиляциями! Труба раз повернула, два — и закончилась, снова в воздухе вишу. Делать нечего, тянусь дальше. Причем у окна кабинета щупальце уже пришлось сильно утолщить, чтобы не оборвалось под своей же тяжестью. Тянусь вниз — и вдруг опять поверхность. На ощупь — хотя какая ощупь может быть таким тонким щупальцем? — на ощупь типа железа. Ну все, думаю, приехали. Надо останавливаться и растить глаз.

Выращиваю глаз маленький, оглядываюсь — полумрак. Чего делать? Начинаю перекачивать массу туда, чтобы вырастить глаз побольше, но это удается не сразу. Поэтому я для начала выращиваю маленькое ухо. Вокруг тишина. Переделываю ухо в глаз, но по ошибке выращиваю нос — и вдруг чую запах бульона! Если бы у меня там, под ковром, в этот момент кишки были — наверно, так и свело бы их от голода. Выращиваю быстренько глаз, смотрю — а это комната с здоровенным агрегатом типа холодильника. Но чую — бульон где-то рядом.

В общем, не буду описывать долго, как там и чего я творил, но факт тот, что щупальцем я обматывался вокруг предметов для опоры, выращивал мышцы посередине и в итоге открыл дверь холодильника! Если это вообще дверь была, потому что агрегат гигантский. И попал наконец к чану, отвинтил кран — и оттуда полился прохладный бульон! Чистый и вкусный! Жирный! Это вам не на кухне кубик кипят ком развести! Настоящий промышленный бульончик!

И вот я уже собрался весь туда перекачаться, из-под ковра на десятом этаже — в это бульонное хранилище, да что-то мне подсказало — не стоит пока этого делать. Может, потому, что там холодно было? И тогда я щупальце превратил в соломинку, внутри себя сделал что-то вроде желудка — и стал тянуть бульон снизу. Чувство потрясающее. Висишь ты за ковром, соломинка на улице, и тянешь бульончик с десятого этажа.

Я уже понял, что это такое было — это я щупальцем в вентиляцию пристройки попал и оттуда в хранилище бульонное. И вот тяну я этот бульон, набираюсь сил, если бы не холодный — совсем хорошо. Но и так тоже неплохо.

Ты спросишь — а как я все эти носы, трубочки, желудки выращивал? Вот в том-то все и дело, что не знаю! Я-то приноровился, мысленно отдаю команды, чего и как, — и тело трансформируется. Как постановщик задач: вызвал программистов, задание поставил, а уж как они выполнят его — это их трудности. Тут, конечно, возникает резонный вопрос: кто же эти внутренние программисты там у меня? Вот этого я не знал тогда.

И вот, значит, набираюсь я бульоном по всей поверхности своего пятна, и оно, видно, начинает в толщину пухнуть. Мне бы прекратить бульон жрать, но вкусно же. Халява же. И я жру. И тут мне — хлоп! И водопровод прикрывают. В смысле — соломинки своей я уже не чувствую больше. Как ножом резанули.

Аккуратно выращиваю глаз — сбоку над ковром. Смотрю — матерь Божья… Зажрался. Задумался. Ковер оттопырился от стены заметно, и всем вокруг уже ясно, что под ним что-то лежит. Типа грелки с бульоном. А вот эта соломинка, которой я бульон тянул, — это такой шланг вымахал незаметно для меня! Толщиной… Если из приличных аналогий — толщиной в шланг пылесоса. И вот этот хобот через всю комнату тянется к окну и там болтается. Потому что какая-то сволочь окно это мерзкое захлопнула и алюминиевой рамой хобот мне перерубила. И вот эта сволочь стоит рядом — дежурный по этажу. Глаза — квадратные, на лице ужас крупными буквами написан. И судорожно рукой нашаривает кобуру. А рядом еще трое вояк, хорошо хоть Миняжева нет.

А у меня ощущение такое — как приболел немного, плоховато мне. Не потому что бульоном объелся, а потому что кусок тела мне отрубили. И я даже не знаю толком, что это был за кусок, может, спины кусок, а может, и мозжечок какой-нибудь. И чего я теперь, парализованным буду, когда в свой облик вернусь? Понимаю, что надо срочно делать ноги. Потому что кто мне вообще сказал, что я бессмертный? Сейчас изрешетят, прибьют — и все, оппаньки. Хорошее выражение, кстати, — делать ноги. Такой, как я, придумывал, наверно.

И вот только я собрался делать себе ноги, так эти трое словно по команде вынимают свои пушки и начинают палить в ковер. То есть прямо в меня. Грохот! Дым на всю комнатушку! И брызги бульона во все стороны!

Я в первую секунду просто оцепенел, не знал, чего делать. Потом тело само сработало — и в собаку меня, в собаку превратило. В ковре поначалу запутался, но ничего, выполз — и на них рыкнул. И хорошо так сразу — все — органы чувств на месте, хоть и собачьи. И видеть могу, и слышать. Вот только размерами я стал не с собаку, а скорее с медведя — из-за бульона масса увеличилась. И вот на них как рыкну! Они, конечно, назад подались и даже меня не выстрелили. И я тогда хлоп — и в дверь. Сбил коридоре двух автоматчиков, просто массой тела. Иш думаю, автоматчики уже сбежались, значит, серьезну подмогу вызвали. Как выбираться-то?

Подбегаю к лестнице — а там снизу толпа бежит, гремит железом. Не иначе гарнизон по тревоге подняли. Из так смекаю, что с автоматом я еще не сталкивался. Пар пулек мне уже привычна, но вот чтоб очередями из десятка стволов…

И бегу наверх. Наверху — решетка железная, ну точь-в-точь как в жилых дома на последнем этаже ставят, чтобы трудные подростки не лазили на крышу курить. Ну, с решеткой я церемониться не стал и просачиваться тоже не стал. Я уже как пару секунд назад понял, что я собака с медведя размером, так, видимо, у меня в мозгу засел образ, и тело подкорректировало форму. И когда я поднял лапы и увидел на них здоровенные медвежьи когти — то даже не удивился особенно.

Просто напрягся — да и порвал прутья железные ко всем чертям. Кинулся вперед — там железная дверь. Ну, я ее всей массой вышиб, кубарем выкатываюсь, бегу изо всех сил — потому что чую, сзади сейчас очередью полосанут!

И чувствую, что бежать трудно, когти застревают, прилипают. Смотрю — да это ж смола черная, гудрон, кажется, называется, по крыше толстым слоем. И по нему, конечно, с такой массой и с такими когтями бежать нелегко. Я бросаюсь вбок и заныриваю за постройку. Почему на всех крышах строят будки какие-то, надстройки? Но тут это мне очень на руку. На лапу, точнее. Потому что я за будку забегаю — и замираю. Только сердце бьется в груди, тяжело так ухает, мощно. И справа почему-то сердце. Но тут я уже разбираться не стал — пусть организм сам решает, чего и как. Прислушался — тишина. То ли автоматчики боятся на крышу соваться пока, то ли думают, что мне никуда не деться, а то ли готовят что-то.

Ну и куда мне деться в самом-то деле? Осторожно подхожу к краю крыши и смотрю вниз. Ну, вот она, сторона моя та самая, куда окошко выходило. И вот он мой хобот — далеко внизу болтается, кстати. Зацепился за провода.

И вот тут — внимание! Стоило мне на него посмотреть, как почувствовал я родство с ним необъяснимое. Ну, конечно, объяснимое, потому что мой же кусок тушки. Но необъяснимо как почувствовал. И хобот тоже почувствовал, задергался — и вверх пополз. Тянется, как щупальце, утоньшается, но лезет. Смотрится очень противно, как червяк здоровенный. Желтого цвета — от бульона, наверно. Но родство с ним чувствую, зову его мысленно. Свесился, лапу протягиваю, тянусь навстречу. Он моей лапы коснулся и — раз! — втянулся в нее. Быстро так смотался снизу, как канат, — и ко мне. Все. По груди, по животу прошуршало внутри, повернулось что-то, иголочками изнутри кольнуло, как бывает, когда ногу отсидишь, — и чувствую, что выздоровел. Все в порядке, весь в сборе. И мысли сразу яснее побежали. И первая мысль — назад от края!